Читать интересную книгу Ошибочный адрес (сборник) - Клавдий Дербенев

Бубасов облегченно вздохнул: он предполагал худшее. Спрашивать ее о Георгии сразу он не решился, боясь тем самым показать себя слишком обеспокоенным.

— Что он просил передать?

— Не беспокоиться за него. Интересующие вас документы он обязательно достанет. Так и просил сказать: «Можно считать, что они у меня в руках!» В остальном, отец, мне кажется, все идет вполне нормально… Я имею в виду «нормально» в нашем с вами понимании…

— Он надежно устроен?

— Исключительно! Дом вдовы летчика вне подозрений. Она фокусница в делах конспирации.

— Георгий посвятил тебя и в это? — удивился Бубасов, пристально смотря в глаза Жаворонковой.

— А как же! — невозмутимо воскликнула она. — Георгий мне сказал, что в скором времени я заменю его… Разве он превысил свои полномочия, отец?

Бубасов не спешил с ответом. Он все еще разбирался в Жаворонковой, которую представлял себе не то что иной, но менее деловитой. Наконец он сказал:

— Никогда не надо торопиться! Как кончилось с Свиридовым?

— Вам же радировал Георгий! Свиридов и тот, у которого он жил на квартире, сгорели вместе с домом…

— Молодец Георгий! — воскликнул Бубасов, потирая руки. — А я, признаться, подумал, что Георгий чуточку прихвастнул о своей вполне оправданной жестокости.

— Что вы! Я собственными глазами видела на городской окраине пепелище и обгорелые трупы…

— Замечательно! Замечательно! — потирая руки, ликовал Бубасов. — Свиридов должен был исчезнуть! Такое добро глупо жалеть!

— Он вам насолил?

— Ему было известно больше положенного. Но я его уважаю: он выполнил свою роль и закончил жизнь хорошим концом! Это же, Элеонора, материал, который неизбежно расходуется в нашем деле! Таких, как Свиридов, не счесть!

Глаза Бубасова сияли довольным блеском.

Жаворонкова с удивлением смотрела на него.

Воспользовавшись паузой, она спросила:

— Чей это дом?

— Наших друзей, — ответил Бубасов, втайне задетый тем, что Элеонора задает вопрос, казалось бы, не имеющий для нее сейчас значения.

— Эта обстановка, отец, напомнила мне детство. Однажды, в Мюнхене, мне снился королевский дворец. Комната в нем была тоже голубая, а пол из настоящего льда, освещенного снизу. Было много сияния, тишина, и очень холодно ногам… И вдруг появился король. Старый, величественный. Пол, на котором я стояла, начинает теплеть, мне становится хорошо, хорошо. Я смотрю в лицо короля, смотрю и вдруг узнаю: это вы, отец!

Бубасов улыбнулся. Наивный рассказ Элеоноры обезоружил его. Склонившись к ней, он доверительно прошептал:

— В Чехословакии есть еще наши друзья. Но мы обязаны их сохранить как можно дольше. В следующий раз встретимся в другом месте…

— Как вам будет угодно, — покорно ответила Жаворонкова.

— Ты, дитя мое, пробудешь в Варах весь положенный срок или уедешь раньше? — спросил Бубасов.

— Мне кажется, быстро уехать неполитично… Могут быть толки… Советско-чехословацкая дружба и так далее, — сказала Жаворонкова, играя перстнем на пальце.

— Разумно мыслишь, девочка. Молодец! — с гордостью заметил Бубасов.

Он с удовольствием смотрел на Жаворонкову. Много он встречал за свою жизнь людей спокойных, выдержанных даже в моменты самых острых положений, но Элеонора его покорила. Он проникся к ней уважением не меньшим, чем к Георгию. «Если поставить их рядом, — размышлял он, — то у нее гораздо больше шансов на успех. Георгию приходится жить негласно, постоянно изворачиваться, а она так удачно вросла в советскую жизнь. Только бы она всегда умела вести себя благоразумно. Да, можно гордиться таким козырем…»

— О чем думаете, отец?

— Я доволен, Элеонора, тем, что школа, которую ты прошла в Германии, сделала тебя великолепной!

— Да, школу я прошла хорошую, — сказала Жаворонкова, а про себя подумала: «Только не у тебя, а там…» Помолчав, она проговорила: — Вы заговорили о школе, отец. В связи с этим у меня есть вопрос и, я считаю, очень важный…

— Говори, пожалуйста.

— Надежно ли имя Жаворонковой?

Он самоуверенно заявил:

— Время показало надежность этого имени, Элеонора. Но должен тебе откровенно сказать, что люди, на которых я тогда положился, сделали сразу не все так, как требовалось. Ту, русскую девчонку, имя которой у тебя, устранили несколько позже. Сначала я полагал, что все совершилось по задуманному расписанию, но агент признался в отступлениях, и я его послал исправлять ошибку. Он ошибку исправил, хотя и сам погиб при этом. Ты не беспокойся. Как только вернусь домой, дам Георгию задание проехать в ту деревню и выяснить, что в народе толкуют о семье Жаворонковых теперь, много лет спустя…

— Но разве сразу нельзя было все предусмотреть? Почему обязательно столько смертей? Я помню, тогда в деревне говорили, что при взрыве погибло несколько человек. И почему вы избрали именно семью Жаворонковых?

Бубасова задел за живое строгий тон. Он сказал:

— Люди не имеют значения! Ты вошла туда через трупы, как и подобает победителю. Не стоит думать о такой мелочи! Семейство Жаворонковых было взято потому, что у них имелась девчонка твоего возраста, с таким же цветом волос, подходящая ростом. Тебя наши люди подложили к развалинам избы сразу после взрыва…

Жаворонкова сидела мрачная. Бубасов истолковал это по-своему и сказал:

— Не беспокойся, прошу тебя! Знаешь, ты теперь очень богатый человек…

— Спасибо. Я слышала об этом от Свиридова и Георгия, — ответила Жаворонкова. — Но вы же сами понимаете, что пока воспользоваться деньгами я не могу…

Бубасову послышалось огорчение в сказанном ею, и он стал успокаивать, говоря, что пройдет еще некоторое время и она сможет возвратиться в свободный мир, устраивать жизнь по своему усмотрению. Она слушала его, наконец сказала строго и твердо:

— Я не о том! Годы уходят, отец, а я еще не работала. Вот что меня беспокоит! Я не забыла ваших рассказов о знаменитых женщинах-разведчицах. Важность моего предназначения для меня превыше всего!

Такая преданность делу покоряла Бубасова. А она продолжала, воодушевляясь все больше и больше:

— Я верила, что рано или поздно мой путь сойдется с вашим. И не думайте, ради бога, что я сидела сложа руки!

— Помилуй, Элеонора! Я так и не думаю. Одно то, чем ты там стала, для нас очень многое значит! — воскликнул Бубасов.

Жаворонкова махнула рукой, как бы останавливая его:

— Одно время овладела мною тревога: надежно ли вы втолкнули меня в Советский Союз? Да, да! Именно тревога! Думать об этом стала, учась в институте…

Бубасов усмехнулся. Она, не обращая на него внимания, продолжала:

— И вот, в прошлом году, во время отпуска, я поехала в Глушахину Слободу…

— Ты! — воскликнул изумленный Бубасов.

— Я выдала себя за журналистку и несколько дней прожила в Глушахиной Слободе…

— Что ты узнала? — перебил ее Бубасов.

Жаворонкова медлила с ответом. Ей хотелось посмеяться над Бубасовым, сказать, что его агенты ввели его в заблуждение, что Анна Жаворонкова жива… Это был порыв, который привел бы к краху все задуманное. Она с самым серьезным видом заявила:

— Я убедилась, что все было сделано хорошо. Теперь вся эта история с Жаворонковыми почти забыта, и никого из свидетелей в живых нет. Вы не представляете себе, отец, какое я счастье испытывала, удостоверившись сама. Для меня это так важно! Я уже спокойно могла ждать своего часа.

— Вот, вот, дорогая Элеонора, — проговорил с чувством Бубасов. — Никогда не теряй высокого сознания, что ты выполняешь великую миссию.

Жаворонкова кивнула головой. Бубасов сказал:

— Извини за нескромность: ты там была близка с кем-нибудь из мужчин?

— Что вы! — покраснела Жаворонкова и пришла в такое сильное смущение, что даже Бубасов опешил и прошептал:

— Ты исключительная, Элеонора…

Они замолчали. Бубасов с восхищением смотрел на Жаворонкову. Но прошла минута, и его лицо стало суровым. Он спросил:

— Как ведет себя Георгий?

— Безупречно! Чувствуется опыт, — ответила Жаворонкова.

— Он — мастер! — с гордостью воскликнул Бубасов.

— Георгий говорил, что у меня есть еще брат, Олег. Я увижу его?

— В этом нет необходимости, — нахмурился Бубасов и, помолчав, добавил: — Олег совсем не то, что ты и Георгий…

— Как хотите, — равнодушно сказала Жаворонкова.

— Впрочем, возможно, увидишь, — подумав, поправился Бубасов.

— Можно вас спросить? — сказала Жаворонкова, поняв, что на старика она произвела благоприятное впечатление.

— Конечно!

— Долго ли придется бороться с коммунистами? И кто мы?

Лицо Бубасова потемнело. Он смотрел на Жаворонкову похолодевшим взглядом. Даже белые ресницы стали заметнее. Неужели и она подвержена сомнениям? Почему молодые хотят заглянуть в глубину, а не делают без размышлений то, что им приказывают старшие? Не только никакой критики своей главной цели, но даже и сомнений у подвластных ему он не потерпит! Он признает только слепое повиновение!