На общегерманской же арене произошло событие, позволившее нацистской верхушке завоевать определенный политический капитал в кругах крайней реакции: смерть президента республики Эберта и выборы его преемника, состоявшиеся весной 1925 г. Гитлеровцы сделали ловкий ход, выступив за кандидатуру Людендорфа, в то время как фёлькише вместе с другими реакционными партиями поддержали обер-бургомистра Дуйсбурга Ярреса. То был широкий жест в сторону Людендорфа, отношения с которым за последнее время значительно охладели; одновременно Гитлер способствовал лишению генерала остатков его былой популярности, ибо не было сомнений в его провале. Отношения Гитлера с генералом претерпели за годы их знакомства значительные изменения. От обожествления и подобострастия, которые ефрейтор, не сумевший за 4 года войны дослужиться даже до низшего офицерского звания, испытывал к фактическому главнокомандующему, их отношения фактически пришли к откровенной вражде. Гитлер теперь не только не расшаркивался перед обожаемым полководцем, но и более или менее открыто поносил его. «Венцом» их отношений было письмо, которое Людендорф направил своему бывшему шефу, а в 1933 г. президенту Германии Гинденбургу на второй день после назначения Гитлера рейхсканцлером, письмо-предупреждение, где Людендорф предсказал неминуемую катастрофу, в которую Гитлер ввергнет страну.
Результат выборов превзошел самые пессимистические предположения: Людендорф собрал лишь 285 тыс. голосов. Во втором же туре нацисты призвали к голосованию за другого военачальника-монархиста — Гинденбурга, который был кандидатом всех реакционных сил страны; он и оказался избранным, что необычайно вдохновило всех сторонников реставрации монархии и установления «сильной власти». После избрания Гинденбурга деятельность всякого рода военизированных союзов, «патриотических» объединений и других реакционных организаций еще более активизировалась, причем целью большинства их руководителей, выступавших под монархическими лозунгами, было в действительности не столько возродить кайзеровский режим, сколько ввести в Германии диктатуру, пусть в более современной форме, но способную обеспечить ликвидацию буржуазно-демократических свобод и подавление рабочего движения.
В эти годы, когда собственно фашистские организации, как НСДАП, были существенно ослаблены, особенно активную роль на крайне правом фланге реакции играли такие милитаристские союзы, как «Стальной шлем», «Викинг», «Младогерманский орден», «Вервольф» и др. Наиболее крупным из них был «Стальной шлем», почетным членом которого являлся новый президент республики; численно этот союз вплоть до первых лет мирового экономического кризиса превосходил все остальные военизированные формирования, включая штурмовые отряды НСДАП. Следует отметить, что в последующем указанные организации с энтузиазмом приняли фашистскую диктатуру (глава «Стального шлема» Зельдте в течение всего существования нацистского режима был членом имперского правительства), что свидетельствует об их близком родстве с ней (хотя и не о полной идентичности). Все это объясняет, почему демократы квалифицировали «Стальной шлем», «Младогерманский орден» и подобные им союзы, как фашистские, и вели против них столь же решительную борьбу, как против НСДАП. В тогдашних условиях (о них говорилось), во всяком случае до 1929 г., было непросто определить, какая именно из реакционных организаций станет главным носителем фашизма в Германии.
Возвращаясь к президентским выборам 1925 г., следует сказать, что фиаско Людендорфа и «измена» нацистских лидеров вконец испортили взаимоотношения с генералом — их бывшим сообщником. Но это в конечном счете лишь было на руку нацистам, ибо генерал своими нападками на всех и вся, особенно яростной борьбой против «мирового заговора католической церкви», мог лишь помешать реализации планов привлечения на сторону фашизма самых различных социальных слоев вне зависимости от их принадлежности к той или иной церкви.
В первый период после возобновления легальной деятельности национал-социалистической партии, когда еще допускалось существование в ней различных взглядов, шла довольно оживленная дискуссия о возможных путях ее развития. Вывод, к которому пришла верхушка НСДАП, — необходимость ориентироваться прежде всего на ликвидацию Веймарской республики «изнутри». «Мы воткнем наши носы в рейхстаг, — говорил Гитлер Гессу. — Конечно, превзойти марксистов в численности голосов потребует больше времени (по его мнению, пять — семь лет. — Л.Г.), чем перестрелять их». Для многих сторонников нацистской партии (особенно людей без определенных занятий, профессиональных военных, не имевших гражданской специальности, деклассированных элементов) новая тактика была неприемлема. Их устраивала не долголетняя осада крепости, а только ее штурм. Нацистским главарям пришлось столкнуться с недовольством даже в своей «метрополии» — Мюнхене, где число членов партии, по некоторым сведениям, к осени 1926 г. упало до 700 человек. Частым случаем неприятия «нового курса» был довольно распространенный отказ от участия в выборах. Подобные настроения, как уже отмечалось, были сильнее всего на севере и северо-западе страны. Эти районы по своей экономической структуре и социальному составу населения существенно отличались от преимущественно аграрной в те времена Баварии. Рурская область, Гамбург, Средняя Германия — все это были важные индустриальные центры с многомиллионным рабочим классом, оплотом рабочего движения. Чтобы стать здесь твердо, фашизм должен был изменить подход к объектам своей пропаганды, подладиться к существующим условиям, играть в «левизну», пытаясь доказать, что за словечком «социалистическая» в названии партии действительно стоит какое-то содержание. Здесь-то и могли очень пригодиться Грегор Штрассер, а также его брат Отто и некоторые другие деятели нацизма, делавшие особенный упор на изощренной социальной демагогии, без чего нечего было и думать о завоевании рабочих. Еще в 1924 г. Тербовен (ставший позднее гауляйтером Рура) отмечал, что «здесь, в промышленном районе, чрезвычайно важно, чтобы материалы, публикуемые в нашей прессе, содержали меньше антисемитских тирад, применяя которые она нередко забывает, что мы являемся также социалистами». В отчете о совещании нацистов Шлезвиг-Гольштейна говорилось, что социальный вопрос «наиболее важен из всех проблем... ибо он в конечном счете является смыслом существования национал-социализма».
Можно полагать, что такого рода заявления в определенной мере отражали настроения рядовых сторонников партии, введенных в заблуждение лидерами. Что касается последних, то и некоторые из них видели, что завоевать рабочих при помощи традиционных лозунгов нацизма вряд ли удастся. Уже упоминавшийся выше Фольк подчеркивал: «Ввиду того, что рабочий чувствует себя носителем переворота [в ноябре 1918 г.], более того — рассматривает новый государственный строй как успех своих усилий, мы никогда не завоюем его доверие, если будем приписывать нужду и унижение только Ноябрьской революции». Такого рода высказывания далеко не единичны для того времени.
Руководство со стороны «директории» было, конечно, временным явлением: нацисты северо-западных областей, выступавшие против «Партии свободы», вынуждены были присоединиться к НСДАП. Это произошло уже в конце февраля 1925 г. благодаря усилиям Г. Штрассера. Ему удалось «обработать» соответствующих лидеров обещаниями о далеко идущей организационной самостоятельности. А в конце марта были назначены первые семь гауляйтеров НСДАП за пределами Баварии. Но воспользоваться обещанной самостоятельностью им так и не пришлось. Мюнхенская контора настоятельно запрещала гауляйтерам выдавать вновь принятым лицам партийные билеты, стремясь полностью присвоить себе эту прерогативу; высылка же этих билетов нередко затягивалась надолго. Из Мюнхена требовали также перечисления 1 марки с каждого вступившего в партию и 10 пфеннигов с каждого ее члена ежемесячно. Это вызывало сильное недовольство гауляйтеров, еще не знакомых с какой-либо централизацией. В апреле гауляйтеры Ганновера, Гёттингена, Гессена-Нассау и Шлезвиг-Гольштейна обратились с письмом в Мюнхен, добиваясь отмены указанных положений, но этот шаг не увенчался успехом. Иначе действовали гауляйтер округа Северный Рейн Кауфман и его заместитель Геббельс: они продолжали выписывать членские билеты, игнорируя центральные инстанции. Но это могло удаваться лишь до тех пор, пока мюнхенское руководство не начало всерьез «завинчивать гайки».