Выручило маленькое чудо. Меня пригласили в Гонконг дать сеанс одновременной игры. Так мы добрались до континента. там, доплатив 1000 долларов из своих денег, мы с фрау Лееверик вскоре попали и на прямой рейс до Цюриха. Стину, также доплатившему немалую сумму, удалось вылететь из Гонконга в Лос-Анджелес и далее в Буэнос-Айрес. (Поразительно, что в феврале 1979 года, на заседании Бюро ФИДЕ в Граце, где должна была рассматриваться жалоба Стина на Кампоманеса, Кин заявил, что Кампоманес провел состязание в Багио безупречно, проявил гостеприимство и радушие — словом, отлично справился с функциями хозяина матча и финансового организатора. Какая явная ложь! Ведь Кин был в курсе всех наших злоключений — сам он, на день позже нас, улетел из Манилы прямым рейсом в Европу! Своим заявлением Кин как бы вытащил деньги из кармана Стина и благородно вручил их Кампоманесу.)
Помимо Олимпиады в Буэнос-Айресе проходила Генеральная ассамблея ФИДЕ. В один из дней обсуждался и мой протест. Выступал мой адвокат, Албан Бродбек, на немецком языке. Слушали его вполуха. Сидевший в президиуме Кампоманес вел себя вызывающе нахально: не понимая ни слова по-немецки, он даже не прикоснулся к наушникам — и все время строил гримасы... А через несколько месяцев, в Граце, он замахнулся на моего юриста бутылкой! До чего мы все-таки дожили! На крупнейшем шахматном форуме, на собрании весьма уважаемых в мире людей сидят и даже верховодят такие вот кампоманесы, и никто не в силах поставить их на место!..
В ответ на речь Бродбека Кампоманес начал кричать, размахивать руками, выкрикивать угрозы по адресу фрау Лееверик. Он изображал в лицах, как мои йоги убивали его друга — индийского дипломата, как истекала кровью несчастная жертва! Но по существу дела — то есть о нарушении соглашения советской стороной — не сказал ни слова. А в качестве главного козыря он жестом иллюзиониста извлек письмо Кина якобы к господину Иллюзорно, филиппинскому банкиру, одному из спонсоров матча. Вот его текст:
«Чтобы поставить все на свои места, я информирую Вас, что Виктор Корчной проиграл 32-ю партию, абсолютно не зная о юридической процедуре, которая состоялась на жюри (изгнание йогов! — В. К.). Точно так же он ничего не знал и о факте присутствия Зухаря в 4-м ряду во время игры. Р. Кин. 23.10.78».
Когда я обратился к Кину за разъяснениями — кто уполномочил его написать сие послание (сами знаем, кто!), он стал бормотать, что это была частная переписка и что Кампоманес не имел права ее обнародовать. (Да и вообще, получал ли письмо г-н Иллюзорно? Собственно, зачем ему, спонсору матча, было его получать? Ведь содержание письма его абсолютно не касалось!) Тогда я пообещал Кину простить его долги — но только финансовые! — если на следующем заседании Ассамблеи он выступит против Кампоманеса публично или хотя бы письменно. Он обещал, но ничего не сделал. И впрямь: как можно выступать против лучшего друга?
В итоге вопрос отложили. Единственное решение Генеральной ассамблеи состояло в том, что мне позволили реализовать свой чек. Пусть так: как говорится, с худой овцы хоть шерсти клок.
А что же решило Бюро ФИДЕ, собравшееся вскоре в Граце? Бюро в составе десяти человек обсуждало, оказывается, уже не мой протест, а реляцию Кампоманеса по поводу моего «неспортивного поведения» в Багио! Бюро «единодушно одобрило» следующее заявление (при его принятии отсутствовали новый президент ФИДЕ гроссмейстер Ф. Олафссон и один из вице-президентов, но это не помешало Кампоманесу и Баккер употребить слово «единодушно»):
«Матч на первенство мира 1978 года между Карповым и Корчным в Багио был организован Шахматной федерацией республики Филиппины тщательно и хорошо... Жюри и арбитры матча выполняли свои функции объективно и эффективно.
В этих условиях (в каких?— В. К.) мы должны осудить преднамеренные (! — В. К.) действия и поступки, совершенные претендентом в ходе розыгрыша первенства мира fобратите внимание: меня обвиняют в плохом поведении не только во время матча с Карповым! — В. К.), которые не соответствуют спортивной этике и правилам общественного поведения и нанесли ущерб достоинству и престижу ФИДЕ. Бюро ФИДЕ сожалеет о поведении претендента и строго предупреждает Корчного, чтобы он вел себя корректно в будущих шахматных соревнованиях».
Вам понятно, читатель? Бюро ФИДЕ не собирается обсуждать преднамеренные действия и поступки другой стороны. Не желает оно приводить и конкретные факты нарушения мною спортивной этики и т. п. Сей меморандум — не последнее ли то было предупреждение перед окончательным изгнанием меня из соревнований ФИДЕ? А повод — повод нашли бы...
Вскоре я направил письмо президенту ФИДЕ:
«Уважаемый господин Олафссон!
Обращаюсь к Вам с настоятельной просьбой включить вопрос о моей семье в повестку дня Генеральной ассамблеи ФИДЕ... Хотите Вы того или нет, вопрос этот стал важнейшей нравственной проблемой ФИДЕ... Последние несколько лет ФИДЕ старается (и с успехом!) представить себя независимой от голоса мировой прессы, игнорирует мировое общественное мнение, не хочет обращать внимание на охватывающую весь мир борьбу за гражданские права.
Это опасная тенденция, господин президент. Напротив, ФИДЕ с каждым годом все более теряет свою независимость, превращаясь в абсолютно бесполезную организацию, целиком Зависящую от нескольких влиятельных лиц. Диктат и несправедливость, фальшь и предательство царят в кулуарах ФИДЕ, Скрытых от посторонних взглядов.
Лишь этим можно объяснить совершенно несправедливое решение, принятое на Бюро ФИДЕ в Граце. Не приведя фактов проигнорировав мнение мировой прессы, меня обвинили в неспортивном поведении. Я знаю, что Вы не присутствовали на заседании, где было принято это решение. Настоятельно требую его пересмотра на Генеральной ассамблее...
Надеюсь, что рано или поздно, благодаря усилиям парламентариев демократических стран, моя семья, которая ныне подвергается преследованиям со стороны властей (сына собираются упрятать в тюрьму), будет все же освобождена...»
Ответа на свое письмо я не получил. Но справедливости ради надо сказать, что в 1981 году Олафссон попытался перенести на месяц наш новый матч с Карповым, желая «обеспечить обоим участникам равные условия», то есть добиться наконец (пять лет спустя!) выезда моей семьи.
В. Батуринский: «Это были аргументы, не имеющие ничего общего с шахматным соревнованием... Президент явно превысил свои полномочия, что и было отмечено в направленных ему протестах чемпиона мира и Шахматной федерации СССР... Единодушное мнение сводилось к тому, что шахматный матч на первенство мира не может увязываться с совсем иными вопросами. Оказавшись в одиночестве, Олафссон вынужден был отступить» («Страницы шахматной жизни»).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});