Читать интересную книгу Бальтазар Косса - Дмитрий Балашов

Их тут же и прервали, снова утянувши к столу. Правда, Косса успел уже сказать все, что хотел.

Вновь начались дружеские восклицания и объятия. Все старались не замечать ни морщин, явившихся у иных, ни поределых волос… Сейчас они вспоминали свою молодость и хотели казаться и быть молодыми.

За столом – ровный дружеский шум. Все говорят, и никто уже не слушает друг друга.

Косса кладет руку на плечо Пополески, спрашивает негромко:

– Как дела? Я могу помочь тебе, мы сейчас говорили сИзолани, он намекнул на какие-то неприятности у тебя с властями Болоньи?

– Да, меня не допустили в совет города, вспомнили, что я грек.

– Какая ерунда! Страна, которая принимает византийских ученых и трясется над ними, как курица над цыплятами, не имеет права третировать человека за греческое происхождение! Филарг, хотя бы, да тот же Хризолор! Он нынче снова, говорят, собирается к нам! А ты – ты такой же грек, как я, – провансалец! Через де Бо во всех Косса французская кровь! Я могу помочь тебе здесь, и помогу, но, знаешь, в дальнейшем перебирайся в Рим!

– Не думаю, что…

– Ты боишься, что я не удержусь? Пока сидит Томачелли… Но ты, возможно, прав! Вовлекать друзей в собственные беды всегда некрасиво. Но ежели я подымусь… Высоко подымусь! Ты ведь приедешь ко мне?

– Да, Бальтазар, да! – отвечает Пополески и жмет ему руку с увлажненным взором.

– И еще… – Бальтазар медлит, щадя друга. – Я все боялся тебя спросить…

– О сестре? – догадывается тот.

– Да, о ней! Все-таки Джильда была участницей наших оргий…

– Не смущайся, Бальтазар! Что было – было. Я и тогда разрешал ей… Что-то понимал, наверно, неясное ей самой. А теперь… Я ее уже дважды выдавал замуж. Первый раз ничего не получилось, и слава Богу, что они сумели развестись! А сейчас, кажется, явилось что-то прочное. Он – живописец. Джильда уже Родила от него девочку. Недавно даже обвенчались. Я от него не скрывал прошлого сестры. И знаешь, что он мне ответил? Мол, он может гордиться тем, что его жена так хороша, что нравилась многим! Наверное – любит! Во всяком случае, во всех его картинах на античные темы присутствует она: то Венерой, то Дианой, то Нимфой. «Когда мы умрем, – говорит, – пусть людям останется память о ее красоте!»

Еще один из друзей, Малавольти, был нерадостен, и Косса, углядев, подошел к нему. У Малавольти, как и у Пополески, не задавалась карьера.

– Ты будешь в городском совете Болоньи, или я не кардинал и не папский легат! – говорит Косса, обнимая друга. – Ив совете университета тоже! В той мере, в какой папская казна финансирует болонский университет, в той же мере я имею власть распоряжаться назначениями!

Малавольти молча кивает ему, глядит грустными глазами.

– Я сейчас не о том! – говорит. – Ты помнишь Ренату, Бальтазар? Нашу общую подругу?

– Да, помню, и что с ней?

– Рената Фиоравенти умерла. Ты знаешь, она принадлежала всем, но могу тебе признаться теперь, когда все уже прошло… Я любил ее, любил больше всех и ревновал безумно, к тебе, к Фиэски, к Биордо – ко всем! И когда она умерла, я плакал. Заперся дома, сидел один, пил вино и плакал, глядя в огонь. И вспоминал, как она освобождала из платья свои упоительные розовые груди… Я потому и не женился, и уже не женюсь никогда, тем паче что выбрал духовную стезю.

Что с нами происходит, Бальтазар! Куда мы идем? Мне порою страшно: это наше буйство плоти, эта вседозволенность, жажда наслаждений без отдыха и конца… И гнев, и злость, и постоянные войны, в которых гибнет наша лучшая молодежь, наша молодость, будущее Италии! Ты не заметил, что исчезают воистину красивые мужские лица? Не видишь, как все больше становится этих низменных, подлых и хищных рыл? Не боишься этого огрубения, которого не было, не могло быть еще полтора столетья назад! Да, хватало всего и тогда, но строили соборы, а не дворцы, ходили в крестовые походы, освобождать гроб Господень, а не захватывать какую-нибудь Падую, Модену или Лукку друг у друга! Мы мельчаем, мельчаем на глазах, Бальтазар!

Косса, перемолчав, предлагает другу от всего сердца:

– Малавольти, иди ко мне! Я сделаю тебя епископом, дам кафедру, с которой ты сможешь поучать и призывать к истине и добру, ибо без этого все наши одоления на врагов и вправду бессмысленны! Я собираю богатства, но порою… Порою полностью согласен с тобой! А! – машет он рукою. – Не стоит сейчас! Но зову я тебя вполне серьезно! А теперь давай пить и радоваться!

– Сыграй нам и спой, Гоццадини! – возглашает Косса громким голосом, подымая бокал и подымаясь сам. – Сыграй и спой, как ты пел тогда, в нашей молодости! Я не стал звать наемных музыкантов, надеясь на тебя! Музыка возвращает юные годы, когда звучат терцины, забываешь о морщинах на лицах друзей и подруг!

– А как твоя любовь, Бальтазар? – весело отзывается Гоццадини, настраивая лютню. – Ты все с Яндрой? Не изменил ей? О, это было великое время! Ты не расстался с Яндрой и, значит, не обманул нас!

Ты знаешь, почему мы все кинулись в эту головокружительную авантюру? Штурмом брать тюрьму капитанов Святой Марии? Надоело только читать о рыцарях и их великой любви в рыцарских романах! Ты был посланцем от всех нас, нашею гордостью и нашею верой. Через тебя, помогая тебе, мы и сами становились людьми! Мы дерзали! Мы делались рыцарями прежних времен! Яндра делла Скала была для всех нас недостижимою прекрасной дамой, которую надобно освободить из замка злого волшебника. И потом… Когда ты ушел на море… Ты знаешь, мы боялись, что ты ее бросишь! Ты бы тогда разрушил, раздавил нашу общую мечту!

Очень жаль, что у вас с нею не народилось детей. Хотя, может… Может, и это понятно! Прекрасная дама и дети, писающие в ночной горшок, кухня… Все это несочетаемо друг с другом. Я даже не хотел бы узреть ее сейчас! Годы идут, а прекрасная дама обязана оставаться вечно юной и никогда не стареть…

Ладно, Бальтазар! Забудем о горестях и ударим по струнам! Ты хочешь сонетов Петрарки? Пусть будет так! Пусть плачет за нас великий флорентиец, написавший бессмертные слова: «Там, под туманными и короткими днями, где рождается племя, которому не больно умирать!»

…И если кто проходил в этот ночной час по улице, мимо окон кардинальского дворца, то невольно замедлял шаги и останавливался, слушая серебряные переборы лютни и высокий голос певца, льющийся из отверстых окон, чаруя и замирая. И долго стоял, когда уже последние звуки, дозвенев, замирали в отдалении, и тогда лишь трогался дальше, невольно сдерживая шаг и поминутно оглядываясь назад, на освещенные окна.

Вечер истаивал. Был тот жестокий час, когда на всех наступает усталость. Пополески спал, сидя в кресле. Засыпал, клевал носом, и Аретино. И Косса мигнул служанке, тихонько, не привлекая внимания, отвести молодого ученого в его комнату, а всем другим также приготовить постели. Обезволившие друзья расходились (точнее – «разводились») один за другим.

Ринери Гуинджи стоял у окна и оборотил к Бальтазару ищущий взгляд:

– Ты знаешь, у меня весь вечер было сложное чувство: я присматривался к ним и не узнавал прежних друзей! Мы все слишком изменились! И собери нас вторично – нам не о чем станет говорить!

– Ты прав, Ринери, но прав только в одном: люди не живут прошлым! Но я вовлеку их, особенно Изолани, в нынешние наши дела, и у нас появится вновь то, что соединяло нас когда-то, и будет соединять вновь! Пойдем спать, скоро утро… И я тебе обещаю, что ты уже в этом году станешь епископом Фано, так что подыми голову выше, Ринери! Жизнь наша не прошла даром, и мы еще не умерли, мы живые, с тобой! А то, что говорил Гоццадини…

– О Яндре?

– Да, о Яндре! Пренебреги! Он прав, прав и я. Той прежней Яндры уже нет, как нет, а может и не было тех рыцарей, которых воспевали трубадуры. Но они были в мечтах, или, скажем, были легенды о них! И без этих легенд о них – именно легенд! – всем нам очень трудно было бы жить…

Ринери внимательно, снизу вверх, посмотрел на друга. У Коссы было хищное лицо, и упорный пугающий взгляд уходил в темноту ночи, что-то, ему одному ведомое, разыскивая в ней. Сказка оканчивалась, и вновь вступала в свои права жизнь.

– Ринери, ты завтра едешь во Флоренцию. Надо отвезти деньги Джованни д’Аверардо Медичи! Большие деньги! Десять тысяч флоринов! А Мазо Альбицци ни в коем случае не должен об этом знать. И о письмах, которые ты отвезешь Медичи, он не должен знать тоже! А вот самому Мазо передашь мое послание республике относительно Пизы. И ежели они намерены послать посольство ко мне, в Рим, то постарайся, чтобы в это посольство был обязательно включен и Джованни д’Аверардо!

– А ежели Мазо Альбицци не согласится?

– Мазо должен согласиться, у него нет выбора, ибо это в интересах республики. Не получив Пизы, Флоренции не жить! Она задохнется, не имея выхода к морю!

Он продолжал смотреть в сущую тьму, и лицо его, не освещенное светом свечей, замкнутое, вновь деловое лицо казалось совсем мертвым.