Читать интересную книгу Идол - Ксения Спынь

Лунев вышел из оцепенения. Он рванулся за Ритой, даже сумел ухватить за руку.

— Ты с ума сошла? Там же кордоны! Тебя расстреляют нафиг.

— Пусть! — Рита вырвалась из его слабой хватки. — Я всё равно не живу!

Она пробежала немного, приостановилась, окинула взглядом мутневший горизонт.

— Ich bin nicht tot, nein, ich bin nicht tot![12] — прокричала она. — Под пули — но собой, собой!

И пошла, побежала — туда, где, без всякого сомнения, путь охраняли ряды людей в чёрной форме. Потому, потому только и нельзя в Ринордийск, она же знала прекрасно, не хуже Лунева.

— Ри-та! — предпринял он ещё одну попытку. Пусть же образумится!

— Нет! — бросила она, на секунду развернувшись. — Я не могу больше здесь оставаться. Ich kann nicht! Ich kann nicht![13] — с этими словами, кинутыми в синюю темноту, Рита обратилась в бег.

Лунев остался стоять на месте, смотря ей вслед. Фигурка Риты исчезала вдали, теряясь в пелене надвигавшейся метели. Тысячи мелких снежинок кружились в беспорядочном танце и скрывали её от глаз Лунева.

— Сумасшедшая, — пробормотал он.

68.

— Надо уничтожить все копии, пока не поздно, — Зенкин переходил от стенки к стенке редисовской комнаты, прикидывая, что бы ещё сделать, дабы отвести беду.

— Все не получится, — с мрачным скептицизмом предупредил хозяин квартиры. Он, внешне спокойно, сидел в кресле рядом с большим красным телефоном на круглом столике. Аппарат молчал. Пока.

— Сколько получится! — Зенкин резко повернулся и нервно захлопал глазами. — Перезвонить всем, с кем мы можем связаться, и предупредить их…

Редисов с сомнением покачал головой.

— Что такое?

— Думаешь, телефоны не прослушиваются?

Зенкин потерянно окинул взглядом комнату. По всей видимости, эта мысль, хоть и настолько очевидная в общем контексте, сделалась для него открытием.

— Д-да, — медленно кивнул он. — Наверно, — и добавил тихо. — Говорят же, что Он всё слышит.

— Нас Он пока не услышал, судя по тому, что мы ещё здесь, — Редисов задумался. — Хотя не факт. Не исключено, что в эту самую минуту за нами уже едет чёрное авто.

Зенкин испуганно вытаращил глаза.

— Ты шутишь?

— Ничуть.

Они замерли, встретившись взглядами. Молчание, тяжёлое и беспросветное, повисло в комнате. Теперь всё серьёзно, серьёзнее, чем когда бы то ни было. Теперь уже не махнёшь рукой, не отшутишься с лёгким сердцем, наплевав на осторожность, не увильнёшь от ответа. Грозная действительность глядела на них в упор. Охота уже велась: за последнюю неделю прошёл шквал арестов среди столичной интеллигенции и богемы. Сомнений не оставалось: это начало массовой травли. Что же будет потом? Масштабы, до которых могло дойти в будущем, даже не хотелось представлять.

— Однако, если нас действительно ещё не услышали, надо срочно предпринимать меры, — Редисов быстро вскочил с кресла, нарушив иллюзию спокойствия. — Поговорить с теми, с кем можно связаться лично, без телефона. У кого из наших есть рукопись? Бобров, Гюрза, Адель… У Вивитова есть, не знаешь?

Зенкин подумал немного, развёл руками:

— Надо у него спросить. Я думаю, он надёжный человек…

— Положим.

Основывать всё на «положим» было невыносимо. А этот путь был единственным, который остался им: каждый вариант стал теперь неоднозначен, сомнителен, не проверен до конца, будто густой туман окутал их всех. Что за судьба такая, когда ничто не стоит надёжно, всё подвижно и шатается, подвешенное за невидимые верёвочки; когда движешься осторожными мелкими шажками по узкой доске над бездной, и не знаешь даже, имеет ли смысл твоя трижды осторожность: а вдруг верёвочки уже оборвались, и вместе со всей доской ты летишь вниз?

— Ладно, пошли, — Редисов шагнул к входной двери, быстро накидывая куртку.

— Куда?

— Ко всем, о ком мы только что говорили, забирать копии рукописей, — он раздражённо уставился на Зенкина. — Или ты хочешь подождать, пока за нами в самом деле поедут?

— Нет-нет, — Зенкин быстро замотал головой. — Просто… я не думал, что пойдём сейчас. Ночь…

— Время не терпит! — Редисов почти сорвался, что бывало крайне редко у него. — Времени совсем нет! Ты это понимаешь?

Зенкин, и так уже вздрагивающий от любой тени после недавних новостей, поспешно согласился и устремился было за Редисовым. Но вдруг встал, как бы вспомнив о чём-то важном.

— Подожди. Мы всё про копии да про копии. А оригинал?

— Оригинал… у него, — притихшим голосом ответил Редисов.

— Его ведь тоже надо уничтожить.

(Ещё один очевидный пункт, который они почему-то пропустили. Вот так всегда и бывает, и все катастрофы случаются не из-за того, что не смогли чего-то сделать, а потому, что не учли. Не все ходы проверили. Не все цепочки просмотрели. И сколько ещё пунктов было ими пропущено, м?)

Забыв о своём намерении обогнать время, Редисов прислонился к двери и задумался.

— В квартире есть кто-нибудь? — спросил он.

— Его жена.

— Её не арестовали? — удивился Редисов (он примерно представлял манеру ведения дел политических преступников).

— Нет, — также удивился Зенкин (он не понимал, зачем арестовывать жену Лунева, если обвиняется только он сам).

— Странно… Но ладно. Ты её знаешь?

— Лично нет. Видел, может, пару раз.

— Хорошо… С ней надо было связаться в первую очередь. Ещё при аресте Лунева. Как это мы не подумали? — а думали ли они тогда о чём-нибудь, трезво и по-человечески?

— Мне кажется, она поговорит с нами, — сказал Зенкин. — Она добрая женщина, насколько я слышал… Если мы нормально объясним, что нам нужно… В общем, надо зайти и к ней тоже.

— Зайдём. Но днём, — уточнил Редисов.

— Угу.

Всё-таки ночью им вряд ли откроет дверь даже такая добрая женщина, как Мария Лунева. Времена не те. Щедрой доли подозрительности хватит даже на самых доверчивых и беспечных. И днём-то убедить впустить в квартиру двух незнакомых людей будет не так легко, возможно. Может, и совсем нелегко.

Они опять засуетились, открывая дверь. Редисов ещё раз освежил в памяти список:

— Так, значит, Бобров, Гюрза, Адель, Хассель, Плишманов, Сюрткин… Кто ещё? Вивитов, возможно…

— У фройляйн должно было остаться, — вдруг вспомнил Зенкин и резко замолчал. Они оба замолчали, будто наткнулись на труп, на окровавленное место преступления. На то, чего запрещено касаться.

— Мы… зайдём, — пробормотал Редисов.

Они вышли — в февраль и ночь.

69.

Раненым зверем воя, фройляйн Рита ползала по изрытому снегу, по рыхлым сыпучим сугробам, всюду натыкаясь на чёрные сапоги охранников и приклады их ружей.

— Да убейте вы меня уже! — просила она.

— Сама! Сама! — отвечали ей со смехом. Их смех — отовсюду, со всех сторон, есть ли в мире хоть что-то ещё, кроме этого мерзкого убийственного звука?

В неё не стреляли, нет, к ней даже не прикоснулись ни разу. Её просто не пускали.

До Ринордийска оставалось рукой подать. Ещё немного — и она была бы там. И здесь, на самой границе, ей просто перекрыли путь.

Почему? Почему!?

Она предполагала, что наткнётся на кордоны, допускала даже, что, так или иначе их встретит. Что бы должны были сделать охранники при подобной встрече? Естественно, пресечь попытку к бегству, для того они и поставлены на страже! И, Рита полагала, что сделают они это самым простым и кардинальным способом: расстреляют её на месте. Но это! Кто дал право им так поступать? Как додумались они, как рассчитали самое уязвимое её место?

Тыкаясь в сугробы, она ползла направо и налево, по кругу, в тысячи разных сторон. Но всюду ей перекрывали путь, всюду возникали люди в чёрной форме. Они не прикасались к ней и отпрыгивали, если она подбиралась слишком близко, но одновременно и не давали проходу: они перебегали с места на место, мгновенно сменяя друг друга на позициях, но неизменно сохраняя непрерывную замкнутую линию вокруг Риты.

Ей не быть в Ринордийске — никогда! Сквозь чёрную линию кордонов не прорваться. И даже не убиться об неё.

Почему, почему они просто смеются и отступают в сторону, почему они не поднимут свои ружья и не выстрелят? Им ведь нет никакого смысла, никакой пользы от этого.

Что за бессмысленная жестокость? Что за упорство маньяка?

Неужели они, как вампиры, питаются чужой волей, когда она изломана?

Рита давно оставила попытки приподняться: её силы истекали, она едва уже передвигалась по глубоким рытвинам и осыпающимся под её руками сугробам. Пламя свечи проигрывало борьбу со стихией, свеча гасла, гасла…

Она билась об снег, в последнем бессилии, скребла его руками и еле ползла к чёрным фигурам. Им нет никакого резона… Никакого… Не надо возвращать её обратно на стоянку, гораздо проще, ведь гораздо, гораздо проще… Почему?.. Почему просто не убить? Это же так легко…