за тростниковый корпус кормы, сотрясаемый кильватерной волной.
Когда паромщик увидел его, он зарычал и ударил своим шестом, пытаясь сбить Хуэя с ног. Торговцы, отдыхавшие на борту, издевались и велели паромщику оставить его в покое – если он так отчаянно хочет переправиться, пусть рискует утонуть или быть съеденным крокодилами.
Каким-то образом Хуэй устоял в сильнейшем из течений, и когда паром причалил к восточному берегу, он, пошатываясь, выбрался из мелководья и умчался прочь, прежде чем паромщик успел надрать ему уши.
Путь до Хелуана занял у него три дня, но Хуэй почувствовал себя как дома, когда шел по пыльным улицам, вдыхая городские запахи масла, дыма и навозных куч, которые напомнили ему о Лахуне. Воровать еду здесь было легче, хотя его мучило чувство вины, когда он обкрадывал одну из голодающих семей в их лачугах. Еще через три дня он услышал рассказ о караване, готовящемся пересечь Синай, чтобы торговать с землями на востоке.
Хуэй упорно торговался с крючконосым странником пустыни, возглавлявшим экспедицию, чтобы обменять прекрасный египетский лен на пряности. В конце концов он убедил пустынника, которого звали Фарид, что будет бесстрашным стражем, способным нести ночную вахту, сражающимся, как пантера, и хитрым, как шакал.
Фарида не тронуло его хвастовство, но он сказал в знак согласия: - Если бандиты нападут, ты станешь еще одним трупом между мной и ними. Это может дать мне шанс спастись.
***
Ветер завывал над бесплодной землей. Спирали пыли кружились по невыразительной равнине к зубчатым клыкам гор цвета бронзы. Дальше лежали другие горы, исчезающие в туманной дали под сапфировым небом. Хуэй никогда не видел такой пустой земли. Они могли бы быть одни во всем мире.
За ним тянулся караван - пестрая компания бывалых путешественников по пустыне в белых одеждах и с разноцветными шарфами, повязанными вокруг голов. Они тащились рядом со скрипящими повозками, нагруженными их товарами, и покачивающимися ослами с большими корзинами, привязанными к их спинам.
Шарф Хуэя темно-изумрудного цвета был повязан поперек рта, чтобы уберечь его от пыли, и только узкая полоска лица была свободна вокруг глаз. Когда Фарид подошел к нему, Хуэй развязал шарф, чтобы его слова были услышаны.
- Все выглядит хорошо.
Пустынный странник продолжал смотреть в сторону гор, следя за глубокими полосами тени, прорезанными в скалах ущельями. Хуэй все еще не понимал его. Фарид почти ничего не говорил, идя в одиночестве впереди каравана. Казалось, ему было не до юмора других болтливых путников, чей смех, похоже, помогал им выжить в таких суровых условиях. Фарид всегда был настороже и, как показалось Хуэю, никому не доверял. Возможно, это было мудро, начинал верить он.
- У тебя все еще городские глаза, которые хороши для того, что у твоих ног, но здесь они почти бесполезны, - сказал Фарид. - В пустыне ты научишься видеть на большие расстояния. Однажды ты увидишь, как лиса пробежит через эту вершину. - Он указал пальцем. А до тех пор твоя польза будет в другом месте.
Фарид еще раз осмотрел гору и, казалось, остался доволен. Повернувшись к фургону, он сунул пальцы в рот и свистнул. Вереница путешественников двинулась дальше.
Успокоившись, Хуэй подождал, пока вереница почти прошла мимо, а затем отправился следом за ними. Ему уже пришлось быстро усвоить несколько трудных уроков. Когда дул ветер, он мог в мгновение ока задохнуться от пыли без своего шарфа. Солнце, казалось, палило здесь еще жарче, высасывая из него влагу, и ему приходилось экономно использовать бурдюк с водой на бедре, чтобы продержаться между оазисами. Ночи были еще холоднее. В свой первый сон он дрожал и стучал зубами, пока ругающийся Фарид не нашел одно из больших одеял и не показал ему, как обернуть его вокруг себя три раза.
Их долгое путешествие на восток продолжалось всего пять дней. План состоял в том, чтобы следовать Путем Гора, старой военной дорогой в Ханаан, мимо фортов и бирюзовых рудников. Но Фарид слышал разговоры в Хелуане о том, что в последнее время этот маршрут привлекает бандитов. Он решил пойти по другой старой тропе хабиру в горы.
Но одно утешало Хуэя. Здесь его снова знали под его настоящим именем, ибо какие люди, размягченные городской жизнью, отважились бы войти на эту неумолимую территорию? На Синае он мог бы родиться заново, новым Хуэем, возможно, тем человеком, которым он всегда мечтал стать. Когда к нему вернулись силы, он подумал об Исетнофрет и о том, как он мог бы отомстить. Он ожидал, что ненависть со временем утихнет, но она все еще кипела в его сердце так же сильно, как и прежде. Он также думал об Ипвет и о том, с какими опасностями столкнулась его сестра. Скоро он вернется, чтобы спасти ее. Это была его клятва.
Когда караван покинул равнину и начал подниматься по крутой, неровной дороге в одинокие горы, движение стало медленнее. Они потратили полдня на починку сломанной повозки, и дорога петляла взад и вперед между валунами и глубокими канавами, иногда огибая крутые обрывы, где один неверный шаг означал смерть. Эта ночь была холоднее, чем все, что Хуэй когда-либо испытывал. Боль проникла глубоко в его кости, и когда он проснулся, глядя на звездную реку, его дыхание затуманилось вокруг него.
На следующее утро они перевалили через хребет и с облегчением спустились в долину между возвышающимися скалами. Тут и там росло несколько мархов, этих унылых безлистных деревьев с голыми ветвями и тонкими сучьями, но единственной другой жизнью, которую видел Хуэй, были два скальных кролика, крысоподобные существа, которых Фарид называл дасси.
Когда они неторопливо спускались по долине, кто-то в хвосте каравана начал петь в той пронзительной, мелодичной манере, которая так любима людьми с востока. Хуэй понял, что впервые после Лахуна и смерти его отца он почувствовал странное умиротворение.
Укаб, невысокий мужчина с широкой улыбкой и тремя отсутствующими зубами, бочком подошел к нему.
- Друг мой, это правда, что ты великий воин, который спас жизнь фараону?
Хуэй рассмеялся. - Где ты это услышал, Укаб?
Мужчина махнул рукой в сторону фургона.
- Ах, всегда есть разговоры. Кроме как от тебя. - Он погрозил пальцем Хуэю. - Ты никогда не рассказываешь о том, что делал до того, как присоединился к нам в этом путешествии.
- Моя жизнь была