Четха рванул за ним. Так лягушка выбрасывает язык, чтобы схватить комара. Молча. Вытянув перед собой руки с отросшими черными ногтями. У меня на спине, под правой лопаткой, был шрам от такого ногтя. Эти рваные раны очень долго не заживают.
Он мог бы убить меня одним движением, если бы не был так увлечен погоней. Я выстрелил снова и на этот раз попал. В затылочной кости у четха появилась небольшая аккуратная дырка. Пока он падал — на живот, как падают все, кому стреляли в спину, — было видно, что лицо ему разворотило конкретно. У этих пуль выходное отверстие получается всегда намного внушительнее входного.
Лиза быстро огляделась и метнулась наперерез нашему подопечному. Ухватила за рукав, дернула, повалила на снег. Не хватало еще, чтобы он, удирая от одной твари, наскочил на трех других.
— Вадим Викторович! — Она довольно сильно потрясла его за плечи, надеясь привести в чувство. — Ну что же вы Кирилла не слушаетесь? Я же говорила, что все в порядке.
Не думаю, что он вообще ее слышал. Глаза у Босса сейчас были бессмысленные, как у куклы Барби.
Мертвая тварь почти мгновенно растеклась по снегу грязной, вонючей лужей. Очень много коричневой бурды с плавающими и быстро разлагающимися в ней кусками. И крошечное мохнатое тельце в центре этой лужи. «Мышь, — сказал я себе так строго, как только смог. — В первоисточнике это была мышь».
На этом строится большая часть психологических защит. Если ты не можешь принять что-то, ты просто говоришь себе, что на самом деле этого не существует.
Конечно же в современном обществе нет ни рабства, ни каннибализма, ни продажи людей на органы. Нет, потому что не может быть.
Я стоял и пялился на маленького мертвого хомячка, пока выстрелы не стихли и Марька не тронула меня за плечо.
Он был рыженький с тонкими розовыми ушками-лепестками. Таких обычно покупают детям, когда не могут позволить себе кошку или собаку.
— Тут где-то крутятся еще твари, — сказала Марька. — Не спи.
— Заснешь тут с вами, как же, — буркнул я. — Как моя соседка выражается, натуральный притон. С бабами и пальбой.
— Пианины нету, — тут же встрял Макс. — Без пианины притонов не бывает.
На этот раз Босс смолчал. Он сидел на снегу, и его приличные брюки были измазаны в коричневой дряни. Отстирывать он это потом замается. Лизина рука лежала у него на плече, но это ему как-то не очень помогало. У него на лице было написано: «Дорогой дедушка, забери меня отсюда, пока не поздно».
Но уехать, не закончив работу, мы все равно не могли. Какого черта он вообще поперся с нами? Соскучился по острым ощущениям? Я мог бы порекомендовать ему пару подмосковных склонов, где можно было позаниматься горнолыжным спортом или сноубордингом.
Адреналина море. Солнце. Снег чистый, а не как после нас остается. Вокруг люди живые, разговаривают, смеются. Красота.
И в самом худшем случае он бы просто сломал там ногу.
Хомяк меня натурально добил.
Есть одна штука, которую вам следует знать о стайной нежити.
Никогда и ни при каких обстоятельствах ваше любимое домашнее животное не сможет превратиться в нежить. Любое семечко, прежде чем выкинуть росток и пустить корни, должно упасть на подходящую землю. Никакая сколько угодно сильная посмертная эмоция не превратит в чудовище вашего котика, который обожает спать на вашей подушке. Но только при одном условии — вы любите его, а он любит вас.
Крыса, собака, волнистый попугайчик, игуана — совершенно не важно, насколько хорошо вы воспитали вашего питомца и какой у него объем мозга.
Это звучит пафосно, но любовь действительно защищает.
Я не очень хороший человек. Можно даже сказать, бревно бесчувственное, особенно когда не высплюсь. Я знаю про несчастных собак, которых отвозят подальше от дома, и про выброшенных кошек, которые — ну вы себе представляете? — ссут где попало и со стола воруют. Чертовски плохо, когда животному достается такая жизнь. Но я не представляю, кем нужно быть, чтобы вот так просто взять и выкинуть на улицу хомячка. Даже если глупый комок меха успел тебе надоесть.
Собака или кошка могут выжить на улице. Найти теплый подвал. Прибиться к магазину или кафешке. Хреновый способ выживания, но лучше уж так, чем сдохнуть сразу. Может, еще и подберет кто жалостливый. А хомячку рассчитывать не на что.
От слова «вообще».
В конце прохода валялось шесть или семь дохлых четха, уже успевших потерять свой жуткий облик. У меня бывали времена, когда я сказал бы, что это много. И это были хорошие времена.
Лиза шмыгала носом, вцепившись в рукоять своего специального длинного ножика для рубки нежити.
— Кто-то здесь… — внезапно сказала она, уставившись в пустоту перед собой. — Кто-то крадется здесь, кто-то нюхает воздух и трогает холодными пальцами металл… Рифленый жгучий металл.
— Что происходит? — Босс занервничал.
— Это транс, — бросила Марька. Дернула презрительно уголком рта, отвернулась. — Постарайтесь поменьше психовать. Это мешает работать.
Менеджер тут же расправил плечи.
— Я не психую, — сказал он. — Как вы вообще могли подумать, что я испугался?
Ну да. А руки трясутся, наверное, у Пушкина. И фирменные брюки в вязкой жиже изгваздал, видимо, тоже он. Вот только парень до сих пор храбрился, а это дорогого стоило. Некоторые уверены, что мужику бояться стыдно. Это не так. Испугаться может любой. Это нормальное встроенное свойство человеческого организма, порой приносящее ощутимую пользу.
Стыдно позволить страху взять над тобой верх.
Немногие находят силы на то, чтобы держать лицо, когда больше всего на свете хочется заорать и удрать подальше.
— Ладно, я ошиблась, — медленно проговорила Марька. — Извините. Дать вам нож? У меня есть запасной.
— Давайте, — решительно сказал Босс. — Но я не очень… с ножами. Будет лучше, если меня кто-нибудь прикроет, если тут еще много… таких.
Марька кивнула, молча отстегнула от пояса трицатипятисантиметровый туристический Spyderco Forager и протянула ему. Он вцепился в него так, словно это был его обратный билет в нормальную жизнь.
Жаль, что отсюда не бывает обратных билетов.
Он взмахнул им, пробуя, — и в этот момент меня накрыло снова.
Бетонные стены, и снег, и сваленные в проходах непонятные тюки — все сочилось шелестящими голосами. Как вода, они текли по моей коже, щекотали и норовили заползти поглубже. Как будто там, в темноте и пульсировании моей крови, собирались свить гнездо. Их было так много, что они занимали весь мир, который я мог ощущать.
Что-то теплое потекло по моим губам.
Я вытер их раскрытой ладонью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});