Читать интересную книгу Кроваво-красная текила - Рик Риордан

В прошлом году Лилиан обратилась в суд, чтобы получить защиту от Карнау, но вскоре они снова стали партнерами. Весной она порвала с Дэном Шеффом и через несколько дней позвонила мне. Лилиан заставила меня вернуться в город, сказала, что любит, дала то, за что многие могли бы умереть — и исчезла.

Я сделал шарик из фольги от тако и представил себе, что урна — это баскетбольное кольцо, потом попытался перевести слова песни мариачи, лившейся из радиоприемника на кухне. Майя уже довольно давно наблюдала за мной, вероятно, размышляла на ту же тему. Ее лицо заметно смягчилось.

— Мы должны узнать правду, — сказала она. — Нам необходимо увидеть ее чужими глазами, Трес.

Она взяла меня за руку. Я посмотрел на Сан-Педро и рассказал Майе, как добраться до дома Лилиан на Акация-стрит.

У Родригесов музыка и пиво все еще лились рекой, когда мы проезжали мимо их дома. За окнами горел оранжевый свет. Крики и звон бьющегося стекла сообщили нам, что в семье идут напряженные духовные дискуссии. Майя припарковала «Бьюик» за углом, мы свернули в переулок и незаметно проскользнули в задний дворик Лилиан.

Я не нашел на задней двери полицейской ленты, да и вообще никаких следов пребывания полиции. Через пару минут мы открыли оконную задвижку в комнате для гостей и забрались внутрь. Нам снова пригодилась десятифунтовая цепочка Майи с ключами. На ней кроме складного перочинного ножа с множеством лезвий, флакона капсаицина[116] и ключей к большинству замков западного мира имелся маленький фонарик как раз для случаев дружеского взлома и проникновения в чужие жилища. В тонком луче света гостиная в доме Лилиан выглядела так же, как во время моего последнего визита неделю назад — здесь что-то искали, но без особого фанатизма. Во всяком случае, у меня эта картина тревоги не вызывала.

— Ничего себе, — прошептала Майя. — Это нормально?

— Да, — ответил я и с некоторой неохотой добавил: — Может быть. Я не знаю.

Дверь дома Родригесов со скрежетом распахнулась, и жалобно взвыл щенок, которого вышвырнули на улицу.

— Сам корми паршивую тварь, — послышался визгливый женский голос, говоривший по-испански.

Мужчина рассмеялся. Снова загремела музыка.

— Не думаю, что нам нужно говорить шепотом, — сказал я Майе. — Мы могли бы брать здесь уроки чечетки, Родригесы все равно ничего не заметят.

Сначала мы проверили компьютер Лилиан и обнаружили незаконченную электронную таблицу, посвященную галерее, несколько деловых писем, какие-то стандартные программы. Все диски на столе оказались пустыми. У нее не была драйва для компакт-дисков, не говоря уже о возможности создания такого диска. Нам удалось установить лишь один факт: галерея приносила так мало денег, что вести ее бухгалтерию не имело ни малейшего смысла.

В углу гостиной стояла доска и висела книжная полка, сохранившаяся еще со времен колледжа. Мы с Майей начали просматривать книги — от О’Киф[117] до Христо,[118] непрочитанные учебники с забытыми в них засушенными цветами, подборка журналов «Сансет» и «Техас мансли» за пять или шесть лет, от которых пахло плесенью и Хальстоном.[119] Наконец, Майя открыла белый фотоальбом и посветила фонариком на первую страницу. Из желтого пятна света на нас смотрели я и Лилиан. Я был в смокинге, она — в красном шелковом кимоно поверх брючного костюма, и с павлиньим пером в руках. Все это, естественно, подарила ей моя мать в качестве мести, когда мы с Лилиан собирались на шестидесятилетие отца в первый год моей учебы в колледже. Я бы хотел сказать, что помню подробности того вечера. Однако это не так. Я изучал уверенную улыбку на своем юном лице и не мог не отметить того, как Лилиан смотрела на меня, слегка склонив голову к плечу. Сейчас мне было трудно себе представить, что все это происходило со мной. Майя быстро перевернула страницу — дальше шли фотографии семьи Лилиан, еще несколько наших снимков, старых и выцветших, и пара рисунков Лилиан. Майя закрыла альбом.

— Тут ничего нет, — прошептала она и двинулась дальше.

Когда я вошел вслед за ней в спальню, она направила луч фонарика на белую ивовую детскую коляску Лилиан, выстланную гинемом,[120] на котором рядком лежали антикварные фарфоровые куклы. Начиная со старших классов, коляска стояла в спальне Лилиан, где бы она ни жила. Я вспомнил, как смутился, когда в первый раз поцеловал Лилиан на ее постели под взглядами маленьких фарфоровых глаз.

«Это мамины. — Лилиан рассмеялась, укусив меня за ухо. — Фамильная ценность, Трес. Я не могу от них избавиться».

Я прикоснулся к подстилке из гинема, почувствовал, что под ней что-то лежит, и вытащил связку из десяти писем. На всех были марки из Сан-Франциско, все аккуратно лежали в конвертах. Я не успел засунуть их обратно, Майя взяла стопку, заметила адрес и небрежно бросила письма поверх кукольной коллекции.

— Так вот куда подевались все мои марки, — сказала она.

Она отвернулась, но луч фонарика ударил мне прямо в глаза. Я решил считать, что это произошло случайно.

Майя провела несколько минут в ванной и нашла там коробку от сигар, набитую всякими мелочами — дверные ручки, аптечные резинки, дешевые украшения и обручальное кольцо с крупным бриллиантом, какие дарят на помолвку.

Майя внимательно изучила кольцо.

— Насколько я понимаю, ты не посылал ей кольцо по почте? — спросила она после долгой паузы.

«Интересно, сколько лет мне пришлось бы работать, чтобы его купить, — подумал я. — Если бы, конечно, у меня была работа».

Майя следила за выражением своего лица, но по холодному блеску ее глаз я догадался, что она пытается решить, куда эффективнее всего впечатать кольцо.

Я сидел на полу в спальне Лилиан, и меня обуревали странные чувства, когда моя бывшая любовница изучала меня в свете фонарика. И тут мы услышали вой полицейской сирены. Машина находилась в нескольких кварталах от нас и почти наверняка не имела к нам никакого отношения, но напомнила мне и Майе, где мы находимся. Через десять минут мы уже ехали из Монте-Висты в «Бьюике» Майи.

Я молчал, лишь изредка подсказывал, где нужно поворачивать, пока мы не пересекли Олмос.

— Давай здесь остановимся, — сказал я.

Майя нахмурилась, оценивающе посмотрела на узкую дорогу, которая через сотню футов уходила вниз, к водохранилищу.

— Где именно?

— Просто остановись.

Я вышел и прислонился к капоту «Бьюика», который был лишь немногим теплее воздуха. Сегодня ночью грозы не ожидалось, и прозрачный воздух казался оранжевым в отраженном свете городских огней. На небе сияли лишь самые яркие звезды. Я и сам не понимал, зачем я снова здесь, да еще без защиты бутылки с текилой, но я еще не был готов вернуться домой, где бы мой дом ни находился. Майя вышла из машины и сначала не совсем понимала, что ей следует делать.

Наконец, она устроилась рядом со мной и проследила за моим взглядом.

— Я часто смотрела на звезды, когда оказывалась за городом, после того, как ушел мой отец.

«Ушел», она до сих пор так это называла. Я попытался представить плачущую шестилетнюю Майю, когда ее отца уводили хунвейбины на «перевоспитание». Потом подростком — еще до того, как ее начал воспитывать говоривший по-английски дядя, который увез ее в Америку, предоставив остальным членам семьи страдать из-за последствий. С Лилиан почему-то получалось наоборот — я всегда видел ее в прошлом. А Майю только такой, какой она была сейчас — чувственной, взрослой, похожей на тщательно отполированное тиковое дерево.

— В моей родной деревушке в пригороде Шаосина, — продолжала она, печально улыбаясь, — росло огромное сливовое дерево, на котором я любила сидеть. Я смотрела на миллионы звезд и завидовала им.

— Да, — согласился я.

Майя покачала головой.

— Нет, я завидовала им из-за того, что их так мало. Я мечтала жить так, чтобы рядом почти никого не было и я могла бы наслаждаться одиночеством и тишиной, а от других людей меня бы отделяло несколько чудесных сантиметров. Ты не можешь себе представить, что такое миллиард, если ты не китаец, Трес, и не поклоняешься пустоте.

Я хотел возразить, но лишь молча смотрел в лицо Майи, которая изо всех сил сдерживала слезы. Я представил себе смерть и полное отсутствие воспоминаний, туманное и болезненное, как похмелье после текилы. Даже на трезвую голову я не понимал, зачем вернулся домой, но мне вдруг показалось, что я мог бы боготворить пустоту. Прежде чем Майя успела встать и уйти, возможно, навсегда, я положил руку ей на шею и осторожно привлек к себе.

На плотине было совсем безлюдно, но перед тем, как я снова открыл глаза, мне показалось, что мимо проехали две машины. Вторая промчалась с ревущим клаксоном, кто-то выкрикнул в нашу сторону оскорбления, и автомобиль исчез в темноте вместе с габаритными огнями. Я чувствовал на своей щеке влажные веки Майи. Она молчала, но направила мою ладонь под блузку и на спину. У нее была прохладная кожа. Мои пальцы скользнули по спине вдоль лопаток и одним движением расстегнули лифчик.