Этот спокойный фасад, который он сохранял с тех пор, как вошёл в комнату, наконец-то треснул, и его гнев вырвался наружу.
— Брехня! Ты могла просто прийти ко мне. Ты могла пробраться в замок. Очевидно, ты эксперт по скрытности. Я мог бы найти для тебя чёртову вуаль.
Я пристально смотрю на его руки, и он отпускает их, сжимая кулаки по бокам.
Он ещё не закончил.
— И что за идиотизм ты устроила в Куполе? Ты загнала меня в угол своим глупым поступком. Ты могла погибнуть там, по меньшей мере, два десятка раз! — я наблюдаю, как он вышагивает. — И ты рискнула тем, что все узнают, кто ты на самом деле. Почему ты не приняла моё предложение? Это из какой-то преданности мерзавцам, которые сейчас спят в моём замке? — кричит он.
Я сглатываю.
— Они мои друзья, Джован, веришь ты или нет. Я должна была попытаться спасти их. Я прошу прощения за то положение, в которое тебя поставила. Но я сделала бы это снова. И я искала ткань.
— Ты, кажется, ужасно сдружилась с мужчинами внизу. Уверен, что ты изо всех сил старалась вернуться, — саркастически отвечает он. — И подумать только, я волновался, что кто-то обидит тебя.
В каждой черте его лица — ярость. Я всегда знала, что всё будет плохо, когда вернусь, но это превзошло все мои ожидания. Жестокий выговор, игнорирование меня, припирание к стенке, но не разрушение всех моих жалких оправданий.
— Очень сомнительно, что кто-то свяжет Мороз и Олину, — говорю я.
— Значит, ты не видела взгляды, которые бросал на тебя Рон. Тебе лучше быть чертовски осторожной, чтобы никто не узнал, кто ты.
Это стало для меня новостью, но мне не следовало ожидать меньшего от проницательного делегата.
— Ни у кого нет большей личной заинтересованности в сохранении этой тайны, — говорю я.
Его взгляд встречается с моим глазами, и я отказываюсь вздрагивать от их холода.
— Хочешь знать, что задержало моё возвращение?
— Думаю, я предельно ясно дал понять, что думаю, — говорит он.
Я не обращаю внимания на его ответ.
— Кто последует за голубоглазой Солати?
Я пытаюсь преподнести это как ни в чём не бывало, но мой голос немного дрожит. Он скрещивает руки на груди. Но не отвечает. Потому что нечего сказать. Он, как и я, прекрасно это понимает.
— Более того, какой вред может принести знание о голубоглазой Татуме, оказавшееся в чужих руках?
Я смотрю на него и вижу его понимание. Вероятно, он уже обо всём этом догадался.
— Да, сама мысль, остаться неизвестной во Внешних Кольцах, очень привлекательна. И до сих пор, — я вздыхаю и двигаюсь по комнате, ненадолго погружаясь в свои заветные мысли. — Никаких обязанностей, никакого прошлого. И оставаясь там, возможно, я окажу миру услугу. Может быть, я спасаю свой народ от будущего вреда, а не от непосредственного вреда войны.
Я подхожу к Джовану. Его взгляд скользит по моему телу и возвращается к глазам. Я бросаю на него такой же самодовольный взгляд, как он бросил на меня раньше, и его глаза сверкают.
— Я всегда знала, что с моим лицом что-то не так. Какое-то уродство, или, может быть, я была просто некрасивой, хотя ничего необычного я не чувствовала.
Я пожимаю плечами. Джован фыркает.
— Уверяю тебя, это не так.
Моё сердце подскакивает, но я притворяюсь, что не слышу его.
— Как только я взглянула в зеркало, я поняла.
Я бросаю на него взгляд, но он не показывает удивления, присаживаясь на кровать. Он слышал о разбитом зеркале у Фионы и собрал эту историю воедино.
— Я могу снять вуаль и стать изгоем. Это повергнет Осолис в анархию, пока люди будут свергать мою мать и искать нового лидера — человека, который не опозорил себя, переспав с Брумой.
Я смотрю на Джована, удивляясь, почему он не перебивает, но он просто слушает… причем очень спокойно. Я сажусь рядом с ним и продолжаю, внимательно наблюдая за ним.
— Или я могу оставить вуаль и остаться изгоем, которым я была раньше, просто не таким очевидным. И в один день я буду править, если проживу достаточно долго, и буду всегда бояться, что кто-то раскроет мой собственный секрет. Возможно, он будет использовать это знание для шантажа. Возможно, будет использовать это знание, чтобы запугивать моих детей после меня. А что, если у моих детей будут голубые глаза? Я не смогу надеть на них вуали, как это было со мной, — я бросаю на него мимолетный взгляд. — Так что да, остаться во Внешних Кольцах приходило мне в голову. Часть меня жаждет этой жизни, это также может быть лучшей альтернативой для моего народа, — повторяю я и опускаю голову на каменную колонну рядом со мной.
Я так устала.
— Ты беспокоишься, что я могу сделать это, — говорит он.
Я закрываю глаза от его сердитого тона.
— Я всё ещё пытаюсь понять это.
Кто знал, что каменные колонны могут быть настолько удобными? Я зеваю.
— С тобой там кто-нибудь плохо обращался? — мягко спрашивает он.
Я качаю головой.
— Я уже прощена? — спрашиваю я в тишине, которая наступила после его вопроса.
— Прощена, возможно. Заслужила доверие — нет.
Я сжимаю губы в усталой гримасе, но, если честно, другого я и не ожидала.
— Довольно справедливо, — бормочу я.
— Как долго ты сражаешься? Ты уничтожила мой Купол. Нам придётся заново прикрепить балки, на этот раз с помощью цепей. Теперь каждый подонок будет пытаться перерезать верёвки после твоего трюка.
— Уже давно.
Я вздыхаю, игнорируя вторую часть его комментария.
Меня поднимают и кладут на что-то мягкое.
— Эта стрела погубит тебя, — шепчет глубокий голос в моих волосах. — Лучше бы ты отпустила его.
ГЛАВА 15
Одиннадцать бойцов, выживших в Куполе, сидят в тишине за завтраком. Боль — не самое подходящее слово, чтобы описать уровень ноющей боли в моём теле. Даже проснуться было колоссальным усилием, не говоря уже о том, чтобы встать на ноги. Звук прочищающегося горла выводит нас из ступора. Малир стоит в конце стола. Я выпрямляюсь.
— В течение следующих двух недель, согласно приказу Короля, вы будете тренироваться с Дозорными. Если вас выберут, вы можете остаться здесь в составе Дозора или вернуться во Внешние Кольца.
За столом раздаётся шёпот. Большинство бойцов удивлены тем, что им могут дать возможность покинуть замок, не говоря уже о предложении должности в Дозоре.
Малир смотрит прямо на меня. Я улавливаю лёгкое замешательство в его взгляде. Без сомнений он гадает, почему я спасла его жизнь. Хотела бы