Потёрлась о его щёку носом, вздрагивая от обезумевших мурашек наслаждения. Крепче обняла за шею. И почувствовала выдох на плече, осторожное касание губ к ключице.
— Умница, — с улыбкой, а он снова хмыкнул.
Упрямый лжец. Знаю ведь, что нравится — чужой пульс собственный ускоряет.
Завожу руку за спину и переплетаю пальцы. Отстраняюсь, веду его за собой несколько шагов до постели. Джеймс касается губами виска, щеки, добирается дорожками поцелуев до шеи. Его ладонь забралась под одежду, нежно обводя каждый позвонок. И не успела я опомниться, как почувствовала прохладу простыней. Такой яркий контраст для пылающей кожи, что невольно ахаю, выгибаясь под ним, как кошка.
Рассмеявшись, перехватила контроль, переворачивая Джеймса на спину. И склонилась к недовольно сжатым губам, прошептав перед поцелуем:
— Не шали… — поймала его горячий выдох.
С трудом оторвалась от пленительных губ и скатилась с Джеймса. Ох, на секунду потемнело перед глазами. Давление скакало сильнее, чем в гиперпространстве. Забрала повязку с верёвками и присела на постель рядом.
Он потянулся ко мне. Нашёл руку. Дёрнув, наклонил, чтобы, притянув за шею, взбудоражить кровь ещё одним поцелуем-касанием. Словно во рту тает глоток горячего шоколада. Пользуясь моментом, аккуратно завязала ему глаза.
Почувствовал. Отстранился. Дыхание сорвалось, выдавая его напряжение.
Не давая закапываться в тревожащих мыслях, ласково коснулась ладонью груди, добралась до пупка и оттуда прошагала пальчиками по мягкой дорожке волос. Замерла на грани пояса брюк — Джеймс задержал дыхание. Ждала, легко очерчивая встретившуюся границу. И спустя мгновения он просительно приподнял бёдра, отчего жар во мне вспыхнул с новой силой.
Спустила ладонь, прикасаясь наконец к внушительной эрекции. И с его довольным стоном вздрогнула сама от мурашек, что разогнала пробравшаяся к пояснице рука Джеймса.
— Нахал, — простонала, перехватывая разыгравшуюся ладонь.
Пленила вторую и, поглаживая запястья, завела их Джеймсу за голову. Крепко оплела верёвкой, на манер наручей, и прикрепила к кованному изголовью. Горячее дыхание обожгло грудь, и он дёрнул руками в желании коснуться, но безрезультатно. Поцеловав предплечья, снова вернулась к брюкам.
Немного помучив, лаская через ткань, помогла избавиться от последней детали одежды. Сильным нажатием провела ладонями от бёдер к щиколоткам и, преодолев лёгкое сопротивление, развела их в стороны. Оглянувшись, заметила едва проступивший румянец на скулах. Словно зачарованная, провела по нему большим пальцем. Он такой красивый, чувственный, невероятный…
Вздохнув, Джеймс развёл ноги немного шире. Без слов предлагая продолжить. Нежно поцеловав манящую скулу, закрепила положение верёвками и вернулась к рельефному торсу. С наслаждением гладила грудь, плечи, живот, горящим взором наблюдая за тем, как он выгибается, задерживая дыхание.
— Нет, нет, Джеймс, — убрала руки и вкрадчиво пообещала: — Мы только начинаем…
Глава 53
Он улыбался. Чуть смущённо, как мне кажется. От этого сердце обрывалось. Сглотнув, дотянулась до прутика с перьями и стилета.
— Любишь играть в горячее-холодное, Джеймс?
Ответом он плавно облизнул губы. Вот ведь чувственное обаяние, я от него таяла…
— Игра контрастов всегда возбуждает…
Зажав в ладони прутик, провела шариком перьев вдоль живота. Как же сладки дрожь и мурашки на чужой коже, словно меня саму трепетно касается мягчайшее пёрышко.
— Давай попробуем совместить нежное с острым, — мурлыкнула, выписывая стилетом ту же дорожку.
Нажима никакого, и след — всего лишь покрасневшая черта. Но ощущения… Джеймс запрокинул голову, натягивая верёвки. Затаив дыхание, добавила лёгкий укол, и шум дождя перекрылся хриплым стоном удовольствия.
Пьянея от реакции, повторила с внутренней стороны бёдер, на груди, спустилась параллельными чертами по животу ниже. И сама уже едва дышала от низких стонов, дрожи, что он пытался сдержать, и самодовольной призывной ухмылки. Она безумно возбуждала. Как и осознание того, насколько ему всё происходящее нравится…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Замёрз?
Нежно отследила лёгкими касаниями пальчиков едва заметную дрожь. Он подался навстречу. Такой разгорячённый, такой близкий — дух захватывает. Бесшумно вспыхнул огонёк свечи, стилет и перья исчезли.
— Сейчас согреешься, — шепчу тихо, с придыханием, чтобы дополнить картину красных полос от стилета восковыми дорожками.
Его струной выгнуло. Космос, это так красиво, что нет сил остановиться. Приближала и отдаляла свечу, наслаждаясь игрой проступающих мышц, плавными изгибами тела. Желание кружило голову. Но волшебство ночного таинства восхищало сильнее, не позволяя оборвать игру, сдерживая. И когда он, крепко сжав челюсти, весь оцепенел, когда дыхание оборвалось, мгновенно прекратила, откатывая от грани.
Не реагируя на шумный выдох, на выступившие угрозой желваки.
— Не смей, Джеймс, — коснулась губами щеки, ласково убрала прилипшие к шее пряди, счистила воск. — Без моего разрешения никакой разрядки.
Ох, как же ему мои слова не понравились, и как же его выгнуло, стоило дотронуться раскинутых ног вибратором. Поцеловала успокаивающе в шею, в подбородок, не убирая лёгкого давления руки и спрашивая, продолжать, или не стоит. Поймав в плен мои губы, он сам подался вперёд, насколько позволяли верёвки, и, кажется, ни я, ни он не почувствовали, как игрушка вошла до конца. Но от одной мысли во мне всё снова ухнуло и взлетело, переворачиваясь. Плохая девочка. Плохой быть до дрожи сладко.
Джеймс хрипло застонал, как маленький взрыв вулкана, — меня мгновенно окатило лавой. Попытался свести ноги, дёрнул руками… Бездна, не должно ведь так от чужой беспомощности накрывать. Но бёдра сами сжимались, и я понимала, чем вызвано его желание.
— Я так хочу тебя, — отрывисто выдохнула, натягивая перчатку. — Это ненормально…
В его ухмылке я прочитала: «Кого интересует нормальность?». Безумие так чувственно будоражит. Вкрадчивое касание затянутых в шёлк пальцев нахальное самодовольство стирает. Представляю, как его должно накрывать от завязанных глаз, от сдерживающих верёвок, от вибратора и от повышенной чувствительности разгорячённой игрушками кожи. Второй рукой стёрла с искусанных губ капельку крови, которую он тут же слизнул, целуя мои пальцы. И это так нежно, что сердце простреливает зарядами.
Немного энергии, и перчатка перестала быть аксессуаром. Руку обволокло теплом: ощущения очень похожи на горячую ванну. Вместо кончиков пальцев положила ему на живот всю ладонь. Повела по груди, по плечам, по предплечьям и обратно — до стоп и икр. А ощущения калейдоскопом менялись: прохлада ветра, мягкость меха, дрожь тока, нежность лепестков, щекот травинок… Я даже терялась в множестве ассоциативов.
Хриплое дыхание, скомкавшиеся простыни и пластика движений в попытке избежать мучающих истомой прикосновений. Я ведь обещала быть до боли нежной…
— Хочешь что-то сказать?
Ладонь остановила в нижней части живота, а сама с наслаждением и тихим стоном прижалась к нему. Джеймс судорожно кивнул. И я поняла, что могу сейчас спросить о Елене, о лайнере, о сыне, о семье — и он расскажет. Вот только, что-то не даёт… Нечестно, плохо… Доверился, а я воспользуюсь… Нет… Не так уж и важно это прошлое, чтобы насильственно наружу вытаскивать. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то поступил так со мной, а значит…
— Говори. Разрешаю.
— Наклонись, — попросил прерывисто, жадно, низко, хрипло… Оголодавший лев.
Я заинтересовано приблизилась к его лицу и угодила в сладкий плен губ. Ну как тут сдержать стоны, тянущиеся обнять руки, когда он такой противоречивый, просто невероятный?..
— Это было молящее «пожалуйста», Джеймс? — а голос-то срывается. — Мне определённо нравится твоя манера выражения просьб и благодарностей…
А он не слышал, тянулся, целовал, тёрся, жалобно скрипя верёвками…
Задыхаясь от захватывающего сознание желания, избавилась от перчатки, сняла с Джеймса повязку, чтобы раствориться в изумрудах, в янтарном золоте, потеряться в пламени губ. Это сильнее, чем можно выдержать. Желанная опасность. Доза адреналина и чего-то ещё, что довольно мурчало в груди, заставляя ластиться лисёнком к большому чёрному льву. Опасно, но так жарко.