class="p1">Или чёрт с ним — пусть будет риск для жизни (причём рос по экспоненте), но попытаться побороться? Ведь ах, иначе жить без импланта какое-то время, а потом потолок снизится.
Как будто ампутацию всех ног и рук обсуждали. Часы, кстати, тикали — даже я, чужой человек, проникся.
Я специально два раза переспрашивал, всё именно так.
К счастью совпадения бывают и приятными.
Во-первых, подозреваемых осматривал личный доктор, а он не мог отойти от Миру. Кстати, в списке потенциальных злоумышленников я был в одиночестве.
Во-вторых, на каком-то этапе в помещение вошла мать. В отличие от отца, она иначе смотрела на вещи и согласилась со мной, косясь на мои очки.
Меня вежливо поблагодарили за участие, пожелали всего хорошего и проводили за ворота поместья.
Хорошо, проездной на общественный транспорт с собой в кармане брюк.
Я уже почти дохожу до трассы, по которой ходит автобус, когда приходит сообщение от одноклассницы:
"Всё. Укол сделали. В течение получаса стану натуралом, как и ты. Правда, на время".
На ходу набиваю ответ:
"Это не так страшно, как тебе кажется. Посмотри хоть и на меня".
Через половину минуты звенит ещё одно входящее:
"Почему ты так настаивал на деактивации импланта?".
"Потому что у вас проблемы с оценкой рисков. Замедление темпа твоей прокачки нельзя сравнивать с угрозой для жизни. По мне, выглядело всё серьёзно: тебя судороги били, элементы бреда. А отец, кажется, найти виновных хотел больше, чем… пардон".
Сажусь в автобус минут через пять ожидания под солнцем. Ещё минут через тридцать пересяду в метро — и домой.
Могли бы, конечно, и подбросить обратно — приходит в голову вместе с жалостью к самому себе.
Вопреки несерьёзному на вид антуражу, аппаратура доктора (и ПО) заменяют целое отделение нейро-хирургии — меня просветили. Миру типа в надёжных руках.
Прогресс, чё. Полёты к звёздам.
А жрать хочется всё сильнее.
Уже почти перед метро ловлю ещё одно входящее:
"Всё. Рассосалось. Какое-то время буду проецировать злость на тебя, не лезь под руку. В школе никому ни слова, понял? Сам ко мне не подходи: я тебя ненавижу. Мстить не буду, не парься, просто держи дистанцию и забудь, что я есть".
Некстати приходит мысль, что ещё на пять сотен выросли финансовые обязательства в адрес букмекера.
Глава 17
Уже шагаю от метро домой, когда телефон звонит в очередной раз.
Первые пару гудков абсолютно искренне борюсь с соблазном не отвечать: ничего хорошего, как показывает сегодняшний короткий опыт, Вите Седькову от внешних контактов ждать не приходится.
Отдохнуть бы от накопившихся впечатлений.
С другой стороны, позиция страуса всегда бесперспективна. И номер незнаком.
— Да? — хотя разговаривать, мягко говоря, неохота.
— Виктор, это Тика Хамасаки. Можешь говорить?
Мать Миру, насколько я успел заметить у них дома, предпочитает общаться на европейский манер.
— Да, конечно. — Останавливаюсь, чтобы не сбивать фокус от беседы себе и чтобы кадр не дёргался у неё.
— Пожалуйста, активируй опцию внешнего управления настройками?
Одновременно с этой просьбой мой аппарат предлагает разрешить абоненту на том конце провода заруливать параметрами соединения.
Усилием воли обуздываю паранойю и делаю, как просят: Тика — очень своеобразная и дело даже не во внешности (точнее, не только в ней).
Есть в ней что-то располагающее. Обаянием и внешностью дочь пошла в неё, но мать как-то мудрее и добрее, что ли. Более зрелая в плане характера, как по мне.
Впрочем, экстерьер тоже внушает, чего уж.
Кстати, судя по виду, замуж она вышла очень рано, поскольку больше тридцати с мелкими копейками на вид не дашь. И то, сказать, что ей за тридцать — это уже с поправкой, что я знаю о её дочери.
А общий язык насчёт лечения Миру мы с ней сразу нашли, в отличие от прочих присутствовавших. В принципе, это она в итоге забутсала мужа и убедила дочь.
Делаю, что она просит: мало ли, какие секреты им сейчас приходится охранять. Может, за этим стоит что-то большее, чем просто комфорт во время разговора.
В следующий момент передо мной возникает её голограмма. Как понимаю, аналогичным образом она себе организовала и мою — уж её-то имплант и концентратор наверняка позволяют.
— Ты ещё в пути? — виртуальная Тика Хамасаки вертит головой по сторонам в моём не самом премиальном районе. — Поднимайся домой и перезвони мне оттуда, пожалуйста. Давай не будем разговаривать с улицы? Если ты не против.
— Можно подумать, у меня есть выбор в этой ситуации.
Она сдержанно улыбается и задерживает веки в опущенном положении.
* * *
— Как себя чувствует твоя мама? — мать Миру, не чинясь, берёт быка за рога, когда я перезваниваю ей из квартиры через минуту. — И как ты себя чувствуешь? Как настроение, кстати?
Такое впечатление, что её виртуальное изображение может сверлить взглядом ничуть не хуже, чем живой человек в попытках изучить реакцию собеседника.
— Тика-сан, я вам очень благодарен за интерес к своей скромной персоне. Но мне искренне неловко, поскольку не понимаю, чем он вызван.
— Не нагнетай драматичности, — беззаботно отмахивается женщина. — Лучше бы отвечал на вопросы.
Её добродушная улыбка никак не вяжется с тем текстом, который она говорит.
— Не сочтите за невежливость. Я не уверен, что могу обсуждать внутренние дела своей семьи с кем-то извне без разрешения старших. — Ну а что здесь ещё сказать.
Этих самых мифических старших, кстати, в обозримом будущем не предвидится: я разобрался с удалённым доступом к телеметрии матери Седькова, ничего хорошего.
— Разумно, — вздыхает она. — Если бы тебе ещё было кого спрашивать… Давай тогда сделаем так: я сейчас расскажу тебе, что думает мать твоей одноклассницы кое о чём? А вопросы задам потом.
— У меня есть выбор в этой ситуации? — слабо улыбаюсь. — С вашего разрешения, доем обед параллельно с разговором? Мои извинения, даже живот болит.
— Без проблем, конечно. Блин, а мы тебя и не покормили. Ёлки.
От неё буквально веет позитивным и приятным. В отличие от супруга, она располагает к себе. Хм.
У них было не до того, а сейчас просто приятно разговаривать.
— Итак, Седьков Виктор. Эмигрант без гражданства, федеральное удостоверение лица без гражданства номер… социальный номер… номер медицинского страхования… — она перечисляет мои идентификаторы, намекая, что в государственных базах от их семьи секретов немного. — До последнего времени — ничем не примечательный персонаж. М-м-м, скорее даже проблемный: не во всех школьных ситуациях получалось оградить себя от, э-э, чужих инициатив. Но всё резко изменилось сегодня: личность оказалась с неожиданным стержнем. Кстати, — она доверительно