Читать интересную книгу Мать и Колыбель (СИ) - Alexandra Catherine

Через какое-то время к ней подошёл Гаральд и деланно спокойным тоном осведомился:

— Быть может, я могу помочь?

Акме, не оборачиваясь, отозвалась:

— Не стоит. Я сделаю всё сама. Просто будьте рядом. Мне так спокойнее.

— Вы научились доверять мне, это радует, — улыбнулся Гаральд.

— Почему вы так во мне уверены? — усмехнулась девушка. — Вдруг я — эрсавийский агент?

Гаральд несколько мгновений в молчаливом изумлении глядел на неё, после засмеялся так открыто и заразительно, что Акме невольно заулыбалась.

— Вполне возможно! — весело откликнулся тот. — Вы умеете очаровывать. Без этого шпиону не выжить.

Акме разыграла равнодушие, но яркий румянец выдал её, и она поторопилась отвернуться.

— Нет, Акме, вы не шпионка, — с усмешкой, но и с угрожающей ноткой, от которой по спине бежал холод, проговорил Гаральд. — Вы не умеете играть так, как умеют соглядатаи. Все эмоции написаны у вас на лице и отражают любую перемену в вашем настроении. Вам и в покер не стоит играть! При дворе должно быть одно выражение лица — любезное и непроницаемое. Больше никакого. Никто и ничего не должен читать по вашему лицу, — после короткой паузы он продолжил: — Я — королевский агент, Акме. Мой отец — герцог, король — его патрон. Мы оба должны служить ему и государству. Окружение короля в некоторой степени характеризует его, часто оно играет главенствующую, хоть и завуалированную роль в политике самодержца. Герцога Атийского, Аберфойла Алистера из древнего атийского рода Прациев, знают все главы государств Архея. Прации были родственниками атийского царского рода, а после того, как всю атийскую царскую семью казнили, Раней Валдеборг поставил во главе Атии Горана Прация, присягнувшего ему на верность.

— Да, я читала об этом, — сказала Акме. — Раней Вальдеборг приказал казнить их всех.

— И царя, и царицу. И даже царевну с царевичем. А ведь они были ещё очень юны. Из атийского царского рода спаслась лишь Лигия, вдова Атариатиса Рианора, царица Карнеоласа. Она была старшей дочерью атийского царя, — мрачно усмехнулся Гаральд. — В вас течёт и атийская кровь.

— …Честно говоря, я не думала об этом, — грустно усмехнулась Акме.

Девушка стояла рядом с ним, опустив голову, и с неосознанным остервенение рвала несчастные цветы, попадавшиеся под руку. Она подняла на него глаза и увидела задумчивую печаль и отстранённый гнев на лице королевского шпиона, что делало его притягательное лицо безжалостным.

— Любопытно, — когда Акме гневалась, в ней всегда появлялась жестокость, о которой она потом искренне раскаивалась, — неужели отец нисколько не боится за вас, если позволяет сыну столь опасные предприятия, даже если это в интересах политики?

Когда она осознала, насколько дерзкими и непозволительными были её слова, девушка смущённо взглянула на него, но Гаральд Алистер лишь улыбнулся и произнёс:

— Мы никогда не были близки с ним. Полагаю, моя мать была единственным человеком, которого он любил. Он боготворил её. Как мне рассказывали. После тяжёлых родов здоровье её пошатнулось, она много болела, а спустя недолгое время вовсе умерла. Ему хотелось во всём обвинить меня. Мне было около четырёх или пяти, что я мог возразить отчаявшемуся отцу, которого боялся как огня?.. Ему было некогда возиться с сыном, он отдавал меня на попечение нянек. Я рос, получал образование и взрослел рядом с королевскими детьми. Этого ему было достаточно. А когда я начал учиться у королевских разведчиков, виделись мы раз в три месяца или в полгода.

— Почему вы пришли к решению стать… разведчиком? — прошептала девушка.

— Мне не хотелось находиться долго рядом с отцом. Уже с двенадцати лет я ездил с разведчиками в разные части Архея. Мы скрывались и были свободны, вдалеке от королевских дворов. Но отец, наслышанный о моих успехах, решил извлечь выгоду из моих навыков. Через какое-то время я стал не просто разведчиком, а агентом короля. И я был обязан делать всё, что мне приказывали отец и король.

— Я думаю, отец ваш видит в вас в первую очередь сына, а не агента, — Акме помнила, каким тоном Аберфойл просил его остаться. В его голосе была мольба.

— Мой отец — ловкий государственный деятель. Политика — его религия, ей он слепо поклоняется.

— Вы пытались объяснить ему, что не желаете более вести ту жизнь, которую вели?

— Он грозился лишить меня всех привилегий нашего с ним родства, — Гаральд усмехнулся. — Если я останусь жив после этих великих битв и походов, буду жить подальше от государя, от герцога и от всего, что с ними связано.

— Вероятно, что-то в самом деле гложет вас так сильно, если вы желаете навсегда распрощаться со старой жизнью, — прошептала Акме и вдруг осознала, что её голос полон страха: она догадывалась, от чего именно бежал Гаральд, но ей был интересен его ответ.

— Верно, — с задумчивой горечью пробормотал тот; через некоторое время встрепенулся, внимательно взглянул на девушку и просил: — Что вы скажете на этот счёт?

Акме, будучи не в силах оторвать заворожённого взгляда от этого невероятного мужчины, выдохнула, чувствуя себя улиткой без раковины:

— Вы сомневаетесь в своём решении, речь идёт о вашей судьбе. Но порой судьба не терпит медлительности. Принимайте решение — оставить или изменить; и более не думайте об этом. Я сама решила всё изменить после путешествия. Пути назад нет и никогда не будет.

— Во всяком случае, новая жизнь своими силами, какой бы тяжёлой она ни была, не просто вплетает новые нити смысла в клубок бытия, а всё это целиком становится смыслом. Ради этого стоит жить, — будто поощрённый согласной и задумчивой улыбкой Акме, он добавил: — Я бы занимался чем-нибудь далёким от политики. К сожалению, не был обучен сколько-нибудь полезному делу подобно вашему, Акме, если говорить о мирной жизни.

— Можно купить участок земли, домик, завести хозяйство, — задумчиво рассуждала девушка. — Простая деревенская жизнь где-нибудь в окрестностях небольшого городка любого государства.

— На юге! — кивнул Гаральд. — Я был на побережье Тиамуль. Это прекрасное место. Надо навестить город Хадират. Я бы купил несколько кузниц или лесопилку там… Почему бы и нет, любое государство сейчас нуждается в хорошей древесине.

Акме была удивлена его откровенностью. Это льстило ей и неприятно настораживало. И тогда она решилась спросить, тихо и пристально его разглядывая:

— Почему… вы делитесь со мной этим?..

— Вы же делитесь со мной. Я не доверяю почти никому в этой жизни. К Арнилу я привязался с раннего детства, он мне как брат. Я знаю, что он не причинит мне никаких неудобств, я хорошо его изучил. Он — самый известный прожигатель жизни, гулёна и развратник, но доброту, преданность, чувство справедливости знает лучше всего на свете. Ваша же хрупкая наружность, упрямство, своеволие и сила изумили меня. Когда я думал, что вас вперёд гонит слепое поклонение призрачному долгу, которым одарила вас эта кучка «сильных мира сего», я с презрением думал: стремление изведать приключений ослепило ваш ещё детский разум. Но я долго приглядывался к девушке, которая здесь вечно в тени своего брата, которого выставляют владельцем невероятной Силы, в том числе и духовной. Потом я начал замечать, что Сила эта не в нём и не в него надо верить, будь он самим Шамашем.

Акме не понравились его слова о брате. В её глазах сверкнул гнев, она высвободила ладони из его рук и ответила ледяным тоном:

— Не надо недооценивать моего брата! Провидица выбрала его. Она знает, какова его Сила и уверена: он может справиться с чем угодно. Я лишь буду сопровождать его.

Гаральд с завораживающим интересом смотрел на неё. Он спокойно улыбнулся, после сказал:

— Я догадывался. Лорен — ваше божество. Но я уверен, что ваше волшебство куда ярче, чем волшебство вашего брата. Прошу — не возражайте. Когда-нибудь вы осознаете это.

Он сделал несколько шагов назад, развернулся и спокойным шагом отправился осматривать окрестности. Акме вернулась к своему занятию, расстроенно сдвинув брови к переносице. Её вера в Лорена была непоколебима, сама от себя она требовала лишь сил помогать брату и стать ему надёжной опорой. Она бы никогда не поверила, что могущественнее его и что что-то из её качеств может быть лучше, чем у брата. Она покинет его только тогда, когда будет уверена, что её помощь более не нужна ему. Лишь тогда она подумает о себе как о существе, отдельном от него, от дяди и от всего того, что её с ними связывает.