Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Илидор снял одежду, бросил её на полуразобранную низкую поленницу, с удовольствием потянулся и улёгся на топчан. Обернулся крыльями и одеялом и только теперь обнаружил маленькое слюдяное окошко, непонятно зачем вырезанное вверху стены. Через окошко сочился приглушённый свет звёзд. Дракон вытянулся на топчане, закинул руки за голову и с улыбкой смотрел на этот звёздный свет, пока его не сморил сон. Крепкий, здоровый сон честно потрудившегося человека. Без всяких сновидений.
В это же время Йеруш свернулся угловатым калачиком на жёстком матрасе в тесной каморке спального дома. Впервые за долгое-долгое время он ночевал в одиночестве, и ему снилась вода. Вокруг было целое море воды, а он оказался заперт в каком-то закутке старого корабля — словно, билось в его голове диковинное сравнение, словно в дупле старого вяза. Йеруш был заперт, а вода снаружи буянила, швыряла корабль по волнам, захлёстывала палубу и с каждым перехлёстом подбиралась к закутку, где был заперт Йеруш, булькала и поднималась.
«Я же утону? — стучало в висках. — Она просочится, хлынет, затопит, и я утону»…
* * *
С утра под напором бешеной энергии Йеруша Тархим на какое-то время стушевался, потому Найло удалось взять пробы воды из нескольких колодцев, граничащих с обезвоженными кварталами. Потом он вернулся в спальный дом, чтобы разлить пробы по склянкам и поколдовать над ними.
Тархим за это время успел позавтракать, пообщаться с очередными стражими, пройтись с некой «проверкой» по нескольким лавочкам на Торговой улице. И преисполнился вновь той уверенно-занудной энергией, которая вчера чуть не раздавила Найло в лепешку и сегодня планировала продолжить.
Они ещё даже не вернулись к тому месту, откуда Йеруш набрал водных проб, а ему уже снова хотелось утопить Тархима. К счастью, тот принёс Йерушу коржик и кусок сыра, так что рот и руки у Найло какое-то время были заняты.
На смотровой площадке Верхней улицы Йеруш задержался, увидев отнюдь не типичную для людских городов картину — уличного художника. Тот явно где-то встречал художников эльфских и теперь беззастенчиво повторял их манеру стоять у мольберта, картинно выставив вперёд ногу и заложив одну руку за спину, повторял отчасти их манеру одеваться — зеленый плащ, замшевый берет и невесть как добытые в этих местах остроносые ботинки.
Правда, выглядел художник вовсе не изящным и не вдохновенным, как эльфские мастера, а манерным, самовлюблённым и нелепо ряженым. Столь же нелепо-беспомощной оказалась картина, которую он выписывал.
Йеруш, игнорируя попытки Тархима его остановить, подошёл к художнику, постоял позади и сбоку, разглядывая грязно смешанные на холсте краски, которые должны были изображать осеннюю улицу Лисок. Послушал надрывную историю, которую художник излагал якобы слушателям — но слушателей не было.
— И она обрушила моё сердце прямиком в сиреневую твердь!
Художник всхлипнул, трубно высморкался в большой льняной платок, снова зажал его в ладони, заложил руку за спину и поддал драмы:
— А может, даже в ультрамариновую.
Что действительно интересно — это как долго он пишет свою картину на улице. Почему его краски не пересыхают? Йеруш с типичным эльфским «А что такого?» видом подошёл сзади и ткнул пальцем в охристое пятнышко на палитре. Художник покосился на него и решил не реагировать. Размашисто нанёс пятно сажи на холст.
Йеруш отошёл, растирая охристую краску пальцами — она явственно пахла маслом и ещё чем-то едким.
— И ты сейчас что-нибудь узнал? — с ледяной вежливостью спросил Тархим.
— Да, — вполголоса ответил Йеруш, подстраиваясь к его шагу. — Краски у него любопытные. А сам художник никудышный, из какой дыры вы его вытащили?
Губы Тархима сложились куриной гузкой.
— Градоправителю рекомендовали его весьма чиновники из канцелярии, изучив премногие заявки, представленные…
— Ясно.
Круто развернувшись, Йеруш Найло размашисто пошагал обратно к художнику, перебил его на полуслове и ткнул пальцем в холст, измазав палец чёрной краской вдобавок к охристой. И прошипел:
— Тень — никогда не сажа. Тень — цвет основы плюс цвет объекта.
Художник открыв рот, смотрел на эльфа мгновение, другое, потом сухо сглотнул, дёрнув кадыком, и быстро-быстро закивал. Найло назидательно потряс измазанным в краске пальцем и столь же размашистым шагом вернулся к Тархиму.
— Что ты ему сказал? — тут же требовательно вопросил тот.
— Кое-что о картине, не бери в голову, — Йеруш дёрнул верхней губой и сунул в рот измазанный палец.
— Так ты ещё и в картинах разбираешься, — куриная гузка грозила впитать в себя всё остальное Тархимово лицо. — Я думал, ты водный гений, но ты ещё и красочный! Впечатляющий охват знайства.
Йеруш сильно прикусил палец и некоторое время его мусолил, прожёвывая первые восемь ответов. Потом выдохнул и неохотно пояснил:
— Я знал одну художницу в Университете.
— В Университете?
— Это такое место, где хранят охваты знайств и раздают их всем, кто сможет взять.
Тархим плавно махнул-повёл рукой, словно говоря: «Пренебречь!».
— Быть может, в Эльфиладоне это так. У нас же раздают строго необходимые, тщательно отмеренные знайства.
Йеруш фыркнул.
— И раздают их исключительно достойным особам.
— А как узнают этих достойных? — спросил Йеруш, чувствуя, как в груди вскипает, и не ожидая ответа. — Или их не узнают, а просто определяют? Выбором других особ, самоназначенных достойными?
Глаза Тархима забегали.
— Такое закукливание — идиотизм, мешающий развитию науки, — отрезал Йеруш. — В Эльфиладоне раньше ходили по этому пути. Когда каждый день, каждый год нужные знания просто не достаются людям, которые могли бы совершать прорывы, делать открытия! Но их считают недостойными знаний, а вместо этого пытаются впихнуть бесценную информацию в неблагодарные головы. Да, в головы каких-нибудь знатких дуболомов или тупеньких детей богатеев, которым эти знания обычно в захухру не упёрлись, потому выходит невпихуемо.
Дай Йеруш себе труд посмотреть на Тархима — увидел бы его розовеющие уши и понял, что какому-то очень умному эльфу стоило бы заткнуться ещё до того, как он открыл рот. Но Йеруш на Тахима не смотрел, поскольку Тахрим его раздражал, и вообще его всё