Читать интересную книгу Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле - Мария Федоровна Мейендорф

ее. Наконец «Портюгаль» вышел в море.

В начале 1916 года, я схватила где-то дифтерит. Благодаря быстро вспрыснутой сыворотке, я легко перенесла его; только долго пришлось мне быть изолированной в своей комнате. Ко мне была вхожа лишь добрая и всегда самоотверженная Еленочка. Никто от меня не заразился. В своем одиночестве я, с одной стороны, занималась кое-каким шитьем для бедных, а с другой – задумала пересмотреть мысленно и записать свое миросозерцание, вернее, нечто из него. Записки эти, к сожалению, у меня не сохранились (как, впрочем, и все, что мне принадлежало в то время). Когданибудь я примусь и за эту работу, а сейчас буду продолжать повествование о событиях в нашей семье.

30. Новое горе – гибель «Портюгаля»

Во все продолжение войны кроме утренних газет среди дня издавались добавочные листки. Мальчики-газетчики бегали по улицам и выкрикивали вкратце их содержание. Утром 16-го апреля, будучи вне дома, я услышала: «Гибель госпитального судна „Портюгаль“». Я тут же купила листок и прочла, что германская подводная мина потопила «Портюгаль», что на судне в этот момент раненых не было, что много погибших, среди них старшая сестра Мейендорф. Я бросилась домой, оттуда вместе с Надей Сомовой в Одесскую Касперовскую Общину. (Почти все сестры «Портюгаля» были из этой Общины). Там уже было получено официальное подтверждение этого факта. Тогда я и Сомовы поспешили на дачу, чтобы сколь возможно осторожнее сообщить это горе моей матери. Решили сказать ей лишь после дневного обеда. Она только что вернулась со своей утренней прогулки: ее почему-то в этот день потянуло к самому берегу моря.

Постепенно, отчасти из газет, а отчасти от спасшихся и вернувшихся в Одессу лиц, узнавали мы подробности этого преступного акта немецкого командования. К восьми часам утра 16-го марта «Портюгаль» стал на якорь на очень большой глубине, не дойдя до малоазийского берега. Необходимо было сделать какие-то починки на баржах, которые он вел на буксире. Эти баржи служили для перевозки раненых с берега на судно в тех портах, где глубоко сидящий большой пароход не мог подойти к берегу вплотную. Весь медицинский персонал стоял на палубе и любовался видневшимся берегом.

Вдруг с левой стороны судна появился перископ подводной лодки. Он был так близок, что, по словам прикомандированного к судну молодого священника, можно было бросить в него камнем и погубить эту вражескую лодку. Подводная лодка видела как красные кресты на трубах и флагах, так и сестер в белых халатах с красными крестами на груди. Поэтому для «Портюгаля» лодку эту никто не считал опасной. Вдруг от подводной лодки по направлению к «Портюгалю» побежала по воде зыбь пущенной мины. Капитан моментально забил тревогу и приказал всем находящимся на судне надевать на себя спасательные пояса. Сестры метались по палубе. Одна из них, надев один пояс, держала в руках другой, тщетно разыскивая свою родную сестру. Многие санитары, да и сам капитан, снимали с себя пояса и надевали их на сестер.

Фото 60. Гибель российского госпитального судна «Портюгаль»

Первая мина, однако, не повредила судно. Подводная лодка обошла «Портюгаль» и уже с правой стороны попала миной в самый центр его, как раз в машинное отделение. Судно раскололось пополам, и середина его стала погружаться в воду, а корма и нос подниматься над водой. Батюшка, бывший на верхней палубе, быстро сбежал на нижнюю и бросился к корме. Он был до войны священником в прибрежном рыбацком селении «Большой Фонтан» (в двенадцати километрах от Одессы). Умея хорошо плавать, он понимал, что его единственное спасение – это возможно дальше отплыть от тонувшего корабля. Когда он бежал по нижней палубе, он бежал уже не горизонтально, а в гору, добежав до края, он бежал наклонно по наружному остову до якорного каната и там бросился вплавь. Многие последовали его примеру, и из них многие тоже спаслись.

В виду «Портюгаля» стояли русские миноносцы. Они сейчас же поспешили к месту катастрофы. Они видели, как скрестились мачты кормы и носа, как эти мачты образовали на этот раз уже не красный, а черный крест и как под знаменем этого черного креста судно скрылось под водой. Они стали спешно подбирать людей, плавающих в волнах взбудораженного моря.

Сестра моя Анна в минуту тревоги, по-видимому, вспомнила о той молоденькой сестре, которая, будучи дежурной в предыдущую ночь, имела право не принимать участия в работах этого дня и мирно спала в одном из нижних помещений судна. Анна сейчас же бросилась за ней. Старший врач (он потом сам рассказывал это), видя ее намерение (она была уже около спуска), крикнул ей: «Что вы делаете? Нельзя идти вниз!» Но так как она даже не приостановилась, он добавил: «Я, как старший врач, запрещаю вам это». Она оглянулась, улыбнулась ему, махнула рукой и скрылась. Дальше рассказывала мне сама спасенная ею сестра. «Скорей, наденьте спасательный круг и бегите наверх!» – «А одеваться надо?» – «Нет! Бегите как есть». И я побежала за ней по лестнице. Тут меня захлестнула волна. Очнулась я уже на русском миноносце, где меня откачивали и приводили в чувство». Сестры моей Анны никто больше не видел. Море поглотило свои жертвы на такой глубине, что ни один труп не был выкинут на берег.

Анна любила море. И вот ей было суждено погибнуть в ее любимой стихии в тот момент, когда Закон Божий, написанный на скрижалях сердца, оказался сильнее всякого человеческого закона. А сколь многие считают незыблемыми законы дисциплины!

Для нас, родных и близких, было большим утешением, что ее гибель не была напрасной и что никто не скажет, что она погибла совершая бессмысленный, безумный поступок.

Со временем я повидалась с этой спасенной сестрой. Она была уже счастливой невестой. На мои слова, что Анне было бы тяжело остаться в живых, когда столько молодых жизней погибло, она ответила: «Нет, она утешалась бы, радуясь с нами, спасенными». Анна действительно умела радоваться с радующимися, и все знавшие ее знали в ней этот дар.

Как только грустная весть дошла до моих сестер и братьев, они поспешили в Одессу, чтобы разделить горе своей матери и пожить с ней некоторое время. И Ольга, и Валя, и Эльвета приехали с детьми, с нянями и педагогами. Все заботы по хозяйству легли на меня (я с первого же дня нашего горя переехала из города к Мамá). Поместить всех было не так уже трудно: кроме зимнего дома, на нашем приморском участке были летние домики, в этот момент еще не сданные внаем. Труднее было разместить всех во время еды. Пришлось обедать на площадке перед домом, благо погода все время стояла хорошая. Садилось за стол более 30 человек, особенно когда приезжали из города и мальчики Сомовы и сестры покойного их отца: Надя с тремя своими опекаемыми и Катя Иловайская с мальчиком, Сашей Трубецким, полубратом ее покойного мужа.

Фото 61. Врачебно-питательный отряд Касперовской Общины. Баронесса А. Ф. Мейендорф в белой шляпе

Посещали нас и другие близкие наши знакомые, и, как в то время бывало, каждый приехавший из душного города на дачу оставался обедать. Между навещавшими часто приезжала Аннина приятельница, Прасковья Александровна Куколь-Яснопольская, проделавшая с ней всю русско-японскую войну и часть войны 1914-го года. Она захотела написать свои воспоминания об Анне и, конечно, и об ее смерти. С этой целью она повидала почти всех очевидцев гибели «Портюгаля» и некоторых из них привозила к нам с собой. Написала она эти воспоминания очень хорошо. Ее книга, под общим названием «Портюгаль», разделялась на две части: первая «Анна», вторая «Портюгаль». В этой последней были ею записаны точные сведения о гибели судна, число спасенных, поименный список погибших и многие подробности из гибели. Книга была издана на хорошей бумаге, с хорошими иллюстрациями и продавалась с целью учредить в Касперовской Общине Красного Креста койку в память Анны. Думаю, что у кого-нибудь эта