Читать интересную книгу Чижик – пыжик - Александр Чернобровкин

— Как не понять?! Столько лет общаюсь с мусорами, привык к их тупости, — улыбаясь, ответил я и совершенно другим тоном произнес: — Даю тебе сутки Муравка — и чтоб духу твоего здесь не было!

— Не понял?! — рыкнул он.

— На тебя тоже была информация: «…По показаниям свидетелей Язевой Н.В., проживающей по адресу улица Строителей, 12-7 и Черновой Р.И., проживающей по адресу улица Строителей, 12 — 9, ребенок был сбит легковым автомобилем „Волга“ черного цвета госномер „00–35“, которая скрылась с места преступления», — процитировал я по памяти. Может, и ошибся в чем-то, но не думаю, что Муравка помнит лучше меня. — Копии этого дела могут оказаться в самых неожиданных местах.

— Нет такого дела, — уже без нахрапистости пробормотал мусор.

Есть, осталось спиздить и принесть!

— Наедь на меня — и прочтешь отрывки из него в газетах, — предложил я.

— Сожжено все, я сам видел.

— Ты видел пепел от папок и личных бумаг отца, — блефовал я дальше. — Цело твое дело, пожелтело, правда, но прочесть можно.

— Срок давности истек, — пробормотал он, еле шевеля синими губами на побагровевшем лице.

— Ну и что?! Представляешь, что с тобой сейчас — в самый разгар гласности — сделают?!

Не знал мусор древней зековской заповеди: не верь, не бойся, не проси. Он рывками засунул руку во внутренний карман, достал тюбик с таблетками, уронив две, заглотнул третью. Я пододвинул к нему наполовину полный бокал, забытый здесь кем-то. Ну, как прямо здесь загнется?! Багровая харя Муравки набрякла еще сильнее, казалось, сейчас прыснет кровью. Заебла попа телега, все четыре колеса.

В комнату влетела Ира, которой очень хотелось высказаться по поводу моего долгого отсутствия около ее сиятельной особы. Увидев, с кем общаюсь, сразу привяла. Я не дал ей расстроиться окончательно, двинувшись навстречу.

— Заскучала без меня?

— Да, — ответила она, спрашивая взглядом, как вести себя.

Начинающий вор всегда думает, что каждый мусор — по его голову.

Я улыбнулся ей, а проходя мимо Муравки, похлопал по генеральскому погону:

— Я думаю, мы придем к консенсусу.

А про себя добавил: «Не грусти, Капустин, поебем и отпустим!»

— Что ему надо было? — спросила Ира.

— Выполнял просьбу твоего папочки.

— Какую?

— Угадай с трех раз.

Судя по стиснутым зубам, ей хватило одной попытки. Когда мы вернулись в толпу гостей, она познакомила меня еще с пятком губернских бугорков, оставила болтать с ними, а сама рванула на разборку с предком. Что она ему сказала — не знаю, но и ему потребовались таблетки. Другу милому мому — хуй за пазуху ему.

А я производил впечатление на гостей. К концу вечеринки у всех сложилось мнение, что будущий муж Иры — ее друг детства, который недавно вернулся из длительной загранкомандировки. Чем я занимался за бугром — никто толком не знал, но все склонялись, что работал в органах, недаром такая спортивная фигура. Запустила эту утку Ширяева — жена директора «Тяжмаша». Она вставила в речь английскую поговорку в оригинале, а я ответил другой. Мы с ней минут десять поболтали на этом языке, потом перешли на французский, который она знала немного хуже.

— Так приятно встретить здесь, — обвела она взглядом собравшихся, — интеллигентного человека!

— И мне! — произнес я.

Похвальбы в мой адрес долетели и до будущего тестя. Он теперь смотрел на меня с меньшей злобой и большим заискиванием, чем в начале раута. Я подошел к нему, чокнулся бокалом о его почти пустой и предложил тост:

— За успех семейного дела!

Он молча пригубил свое пойло.

— Завтра вам позвонит Шлема.

— Кто он?

— Жидок предприимчивый, он будет вашим замом. Займетесь с ним регистрацией нового кооператива. Постарайтесь закончить к нашему возвращению.

— А деньги?

— Это Шлемина забота.

Еремин был рад, что мы с дочерью уезжаем в Крым. Надеется за время нашего отсутствия отвоевать утерянные позиции или, что скорее, подстроиться к новым жизненным обстоятельствам. Столько лет в номенклатурщиках так просто не прошли, проститутка со стажем.

Вскоре гости начали расходиться. Бабы поздравляли Иру с таким — ух! — мужем, и она таяла от счастья. Мужики бросали последние взгляды на Эльвиру, ожидая подтверждения обещаниям. Муравка уходил одним из последних, горем убитый и хуем придавленный. Жена поддерживала его, не давала упасть.

Наши сбоку, ваших нет, мусор! Банковать буду я! Ты был черным вестником, после твоего прихода моя жизнь круто изменилась к худшему. Теперь ты уходишь с понурой головой и сгорбленной спиной, еле волоча ноги. Труси горбом, Муравка!

Расхуярь мудака,Его отца и братаВо все части аппарата,В гроб, в доску,В штаны в плоску,В речные пороги,В железные дороги,В тайгу далекую,В пизду глубокую,На легком катереВали к ебени матери!

Часть вторая

На горе стоит коза—

Золотые рожки,

Ее восьмеро ебут

За мешок картошки!

Ира устроилась сверху, поднимаясь и опускаясь ни быстро, ни медленно, в том темпе, который меня не догоняет. Растягивает удовольствие. Глаза закрыты, веки подрагивают вместе с губами, когда особо кайфово. Лицо, благодаря кремам, чуть светлее шеи и тела, с которых еще не сошел кипрский загар. После родов у нее округлились, стали женственнее, плечи и таз и налились, потяжелели сиськи, тоже загорелые, нахвасталась ими на пляже, раздражая плоскогрудых всяких там скандинавок. Живот избавился от густой паутины послеродовых морщин, остались две стяжки на спине, почти у жопы. Иришкин на пляже все время подтягивала узкие плавочки повыше, чтобы скрыть стяжки. Низ живота белый, просвечиваются синеватые жилочки. Над белым треугольником образуются две складки, когда она опускается, а короткие волосы на лобке вздыбливаются, словно привстают, чтобы посмотреть, куда подевался хуй. У нашей Федосьи на пизде растут волосья. Очень светлые, будто выгорели на солнце. Ирка побрила их перед курортом, а потом ходила дерганой походкой, словно в трусы ей закинули ежика. Я посоветовал на будущее не заниматься хуйней, меня ее пизда одинаково устраивает, что лохматая, что лысая, а вот походка не должна быть ебанутой. Это был один из немногих случаев, когда Ира сразу согласилась со мной.

Она подалась вперед и вверх и, бороздя залупой переднюю стенку влагалища, еще медленней насунулась на хуй. Веки и губы задергались чаще, но не застонала, сдержалась. Подо мной орет от души, а когда сама сверху, сдерживается, наверное, стесняется, будто мастурбирует втихаря. Пройдя примерно две трети хуя, опускается быстрее, буквально шлепается, припечатываясь теплыми ягодицами к моим волосатым бедрам. Короткие, быстрые выдох-вдох. Чуть подавшись назад тазом, чтобы хуй надавил на надроченный клитор, и затаив дыхание и прикусив нижнюю губу, поднимается. В этот миг у нее такое же выражение лица, как и тогда, когда ждет пиздюлю. Иногда и дал бы ей по морде, а увижу это выражение — и хуй встает. Мне кажется, что она получает одинаковое удовольствие что от ебли, что от пиздюлей.

Действительно ли Иришке нравится эта поза или насмотрелась порнушки по видаку (в одиночку, со мной отказывается, говорит, что ее воротит от этой гадости) и повторяет — ответа, думаю, не знает и она сама. Киношники любят эту позу потому, что в ней выгоднее всего баба показывает себя. А бабы это любят и, если считают свою фигуру заебательской — такие почти все! — хвастают ею при любом удобном и неудобном случае. Иришкин — не исключение, что при ее фигуре простительно. Была бы чужой женой, сутками бы не слазил с нее.

Она уже не в силах сдерживать чувства, тихонько поскуливает, намереваясь кончить. И выдает коронный номер — откидывается на задний мостик, коснувшись головой моих ступней. Посмотрел я вверх — и действительно, охуительно, охуительно. Пизда малость выворачивается, открыв сочную, темно-розовую мякоть и слипшиеся, потемневшие волоски вокруг нее. Хуй вбуривается в нее изнутри, кажется, сейчас прорвет, выскочит чуть выше лобка и пойдет пороть дальше, по намеченной бороздке, до присосавшихся к нему малых губ — пристроит домашнее кесарево сечение. Или, не выдержав, хрустнет. Убедившись, что не случилось ни первое, ни второе, Иришкин перекладывается на мою грудь, обессиленная, размякшая. Вслепую, как котенок тыкается влажными губами в мой подбородок, находит мои губы, целует слабо, из последних сил. Я обнимаю ее крепко и перекатываюсь по кровати, оказавшись сверху, в самой нелюбимой киношниками позе. Подрочили, а теперь поебемся!

Иришкин уже не сдерживается, стонет так громко, что заглушает телефонные звонки, доносящиеся из холла на первом этаже. Кто-то очень настойчивый желает пообщаться с нами, в который раз звонит. Наверное, Галке Федоровской приспичило с утра попиздеть. Мои кореша сейчас отсыпаются после ночного загула. Бригада «монти» — ночь ебутся, день в ремонте. Они знают, что на ночь я отключаю аппарат в спальне, а в холле трубку снимает домработница, которую ничем не прошибешь, мой покой для нее на самом первом месте. Я слышу, как она в очередной раз снимает трубку и сообщает, что нас пока нет, но на другом конце провода туго с воспитанием, повторяют попытку.