Читать интересную книгу Штрафники Сталинграда. «За Волгой для нас земли нет!» - Владимир Першанин

Артиллерист поймал взгляд Маневича. В роте остались всего два штатных командира взводов, убили большинство сержантов. Сергей поддерживал Бызина с первого дня, поставил на отделение, вопреки нежеланию командира роты. Он просил Бызина остаться. То же самое читалось в глазах Ходырева. Борис облизнул губы и сообщил:

– Миномет целехонький стоит и мин к нему прорва. Пульнешь? Больше некому, – а после паузы добавил: – Я тебе полбутылки вина оставил. Вкусное, как сиропчик, но башку хорошо кружит.

– Ликер, – предположил Надым. – Он для раненых очень полезный. Выпьешь, сразу легче станет.

Саша Бызин остался. Вынужден был остаться и политрук. Ликера ему не предложили, и он попросил:

– Вы мне морфий введите, печет, сил нет.

– Это можно, – сказала санитарка Тоня, смуглая, кругленькая, как кубышка. – Подставляйте мягкое место. Поспите часа два, как свеженький встанете.

В этот момент дверь распахнулась. Втащили бойца с замотанной тюрбаном головой.

– Подождите минутку, – попросила она Воронкова.

И стала разматывать тюрбан. Штрафник белый как бумага трясся всем телом. Под глазом кровоточила небольшая круглая дырка, из другой, на нижней части затылка, слабо вытекала кровь. Человек рассказывал, как его ранили:

– Стоял на посту, глядел… вроде тихо. Я голову повернул, а тут вспышка. Как вдарит…

Он глотнул, набирая воздух, чтобы продолжить рассказ, обморочно закатил глаза и присел на табуретку. На затылке выстригли кружок, обе сестры заглянули туда и обменялись взглядами. Саша Бызин понял, что, несмотря на бодрый вид, дела раненого плохи. Ему ввели морфий и отвели на своих ногах в соседнее помещение.

– Безнадежный, – сказала санитарка Тоня и, рисуясь перед статным политруком, попросила прикурить.

Воронков передал зажигалку и строго сказал:

– Его в санбат быстрее надо.

– А вы не командуйте тут, товарищ политрук. Мы сами знаем, что к чему. Он лишь с виду живой, а внутри умер. Пуля мозг насквозь пробила, корку даже вышибла. У него движения нарушены, и дыхание вот-вот прекратится. Через час-два отойдет. Может, и раньше.

– Ну, так морфий вам вводить, товарищ политрук? – вмешалась другая санитарка. – Полежите у нас, отдохнете.

Воронкову уже расхотелось находиться рядом с умирающими людьми, и он вышел наружу. Вчерашний мороз не возвращался, дул сырой холодный ветер, который прошибал насквозь. Из траншей вылезать было опасно, немцы открывали пулеметный огонь по любой движущейся цели. Минометы вели обстрел с нескольких точек, выпускали пять-десять мин и замолкали. Это был самый настоящий передний край, который не оставляли в покое.

На смену минам прилетели два огромных фугаса. Они шарахнули с таким грохотом, что Воронкова оглушило, хотя снаряды взорвались не менее чем в ста метрах. Подброшенный тополь быстро кувыркался и свалился вниз ободранным копьем, без единой ветки. Огромная черная воронка дымила, там журчала вода, по замерзшей в глубине земле змеилась толстая трещина. Развалило остатки полусгоревшего блиндажа, откуда выбивали накануне фрицев.

Второй фугас превратил в кучу перепаханного хлама фундамент разбросанного хуторского дома. Бойцы расхаживали по сочащейся сгоревшей взрывчаткой впадине и спорили, был ли кто в погребе.

– Там вода, кто туда полезет? – утверждал один.

Другой вслушивался в шипение выходящих газов, закашлялся и отбежал в сторону.

– Был – не был, какая разница. Спишут, как остальных.

У капитана Елхова имелся хорошо укрепленный блиндаж с рельсовым перекрытием и железнодорожными шпалами не меньше чем в три ряда. Здесь же крутился Маневич, сидел телефонист. Ординарец Костя Гордеев листал яркий журнал и курил трофейную сигарету. Вторая комната показалась Воронкову удобной для проведения политзанятий. Здесь даже стояла полочка с книгами. Виктор Васильевич покосился на журнал в руках ординарца с фотографией хорошенькой загорелой фрау на лыжах и почему-то в купальнике.

– Голых баб разглядываешь? – спросил Воронков.

– Все одетые, сами гляньте.

– Чего мне там смотреть…

Но все же полистал хрустящие яркие страницы. Что-то среднее между спортивным и семейным календарем. Немецкая семья с лыжами и собакой дружно улыбалась перед аккуратным домиком в горах. Хорошенькая девушка весело бежала по склону, ее догонял фриц в короткой куртке. Дама вносила в комнату кофейник и блюдо с румяными булочками. К удивлению Воронкова, ординарец неплохо переводил немецкий текст.

– Где научился?

– У нас в Кемерове немцев полно эвакуированных.

– Не эвакуированных, а высланных, – поправил Виктор Васильевич. – Нас чем-нибудь кормить собираются?

Взрыв ударил приглушенно, но блиндаж основательно встряхнуло. Пожалуй, ударил фугас дюйма на четыре, не меньше.

– 105 миллиметров, – подтвердил Маневич. – Ну, этот нам не очень страшен. Вот если восьмидюймовка снова долбанет, никакие перекрытия не спасут. Снаряд сто десять килограммов весит.

– Знаю, – буркнул Воронков, хотя с таким калибром еще не сталкивался. Он понял, что, судя по глубине воронок, здешние блиндажи таких попаданий не выдержат.

– Не волнуйтесь, товарищ политрук, по нам мортиры стрелять вряд ли будут. Дорогое удовольствие – штрафников в землю закапывать. Нас минами глушить будут и легкими гаубицами. Бог даст, отсидимся в блиндажах.

Удивительно, но обе девицы совсем не переживали насчет обстрела. Тоня зубоскалила над старшиной Глуховым, аккуратно вытащила маленький осколок над ухом, перевязала и пожелала новых подвигов. Получается, раненых оставляют здесь, значит, придется остаться и политруку.

Еда раньше вечера не предвиделась, зато имелись трофейные сигареты. А подвыпивший капитан Елхов распорядился:

– Костя, налей товарищу комиссару сладкого винца. Он у нас с обожженной задницей, дополнительного ухода требует.

Воронков выпил четверть кружки густого крепкого вина, пахнущего сливой, а вместо закуски получил полпачки сигарет.

– Дуй на правый фланг и побудь там до темноты, – распорядился капитан. – Участок вроде второстепенный, но людей мало. Поддержим Колчина, боевой парень. Если там все в порядке, переходи на участок первого взвода. Сергей Маневич пусть сегодня отдохнет, тебе Борис Ходырев поможет.

Боевой парень Федя Колчин, хоть и два вершка ростом, имел персональный блиндаж. Четвертый взвод, с которым он в Енотаевке едва справлялся, теперь крепко уважал своего командира. Младший лейтенант смело участвовал в бою, имел на счету двух убитых фрицев и вел себя уверенно.

– До ближайших окопов метров четыреста, – объяснял он, – а боевое охранение в боярышнике на склоне. Там в балке отрог идет, вот они и сидят. Ну-ка, Степан, проверь их на вшивость.

Степан дал очередь в сторону хорошо укрытой пулеметной ячейки. Упали срезанные ветки, брызнула спутанная трава. Немцы не ответили, но Колчин уверил политрука:

– Там они сидят.

На укрепление четвертого взвода перекинули часть людей из третьего. Воронков встретил здесь сержанта Лугового и бывшего каптера Аркашу Сомова. Сомов по распоряжению старшины не раз приносил политруку папиросы и водку. С готовностью заулыбался начальству, но Воронков лишь с достоинством кивнул, вспоминать прошлые услуги он не захотел. А у Лугового спросил:

– Как на новом месте?

– Нормально. У меня срок через три дня кончается. Отпустят, надо понимать?

– Ты не об этом думай. Вон он Сталинград, под боком. Надо, чтобы устоял до победного. А грехи тебе родина простит, не волнуйся.

– Простит, – пробурчал Луговой, когда политрук пошел дальше. – Целую яму такими прощенными забили. Пованивать уже начали.

Солнце, перевалившее на западную сторону горизонта, освещало многочисленные ходы сообщения, дзоты, бронеколпаки и прочие укрепления.

– Залезли на высоты и сидят там с сентября, – сказал Колчин. – Зимовать, наверное, собираются.

Лейтенант ожидал, что политрук опровергнет его слова, мол, черта с два дадут им зимовать в Сталинграде, но Воронков вместо этого спросил:

– Снайперы бьют?

– Случается. Сегодня утром пареньку в ухо засадили. Чуть голову приподнял, и готово дело.

– Надо беречь людей, – машинально произнес Воронков.

– Мы не только бережем. Чуть что, из пулеметов ответ даем, благо патронов хватает.

Над одним из холмов вился легкий дымок, топили землянку или кипятили кофе. Труба едва возвышалась над травой, но ее цепко перехватил ручной пулемет. Одна, вторая пристрелочная очередь, затем фонтанчики земли и скошенной травы заплясали в основании дымка. К пулеметчику присоединились артиллеристы с окраины городка. Прилетел один, за ним второй гаубичный снаряд. Рванули неточно, но вызвали небольшой переполох. Дымок превратился в струйку пара, видно, огонь в печи заливали водой, от греха подальше.

– Видали, товарищ политрук, – вцепился в рукав Воронкова маленький взводный. – Не даем мы им спокойной жизни. Давеча один хрен, наверное, посыльный, решил по открытому месту прогуляться. Я ему всадил очередь под ноги, он аж споткнулся, на карачках дальше пополз, так и замер. Ночью тело выносили.