Читать интересную книгу Трасса смерти - Боб Джадд

Мы всматривались, в экран компьютера в мастерской, и Нотон произнес:

— Похоже, ты не можешь управиться с машиной. Ты отстал от Рассела на полторы секунды, Эверс.

— Рассел водит лучше. Если хочешь знать причину, то я езжу медленнее, потому Что управлять тяжелее. Предел возможности машины, Сэм, — сказал я, — определяют, переступая его. Шины перегреваются и скользят. Настройка в порядке, мы много времени не наберем, меняя настройку машины. Нам просто не хватает мощности и прижимной силы. В квалификации сегодня я потеряю еще полторы секунды, разве только солнце не вмешается и не сделает трассу медленной и для всех остальных. В любом случае мы будем в верхней половине.

— Давайте просмотрим некоторые участки, где ты потерял время, — не обращая внимания на меня, сказал Сэм.

Всего две недели руководит командой и, естественно, несет чепуху. В цифрах всегда можно найти ответ.

На борту современной гоночной машины находится 258 измерительных устройств, на которые можно взглянуть в любой заданный момент или в любой заданной точке любого круга гонки «Гран-при». Обороты, передача, угол скольжения, коэффициент трения, положение дросселя, отклонение тормозной педали, сила ускорения или замедления — это самые очевидные параметры. Меньше внимания при анализе мы обращаем на отклонение бампера, кручение труб, угол отражения при столкновении шин со стенкой и их эффекты, которые замеряются лазерными сенсорами высоты езды. Вдобавок, если желаете, можно вычислить реакцию амортизаторов на столкновение. И клянусь Господом, мы этим занимаемся. Конечно, вместе с анализом условий трассы, радиуса поворота, поверхностных условий дорожки, неровностей трассы. И все эти результаты измерений можно связать с параметрами настройки машины, то есть низко- или высокоскоростной удар в амортизаторах, степень сжатия пружины, инерция и движение, высота езды на каждом повороте, настройка каркаса и крыльев машины — это лишь малая толика информации.

Как-то Алистер подсчитал, что если распечатать замеры всех моментов на всех кругах гонки только одной машины, только в один из заездов — и можно будет заполнить все полки всех библиотек Британии этой абсолютно бессмысленной информацией.

При всем этом изобилии данных мы не обращаем внимания на большую их часть. Можно ослепнуть, если просматривать колонки цифр все подряд. Мы выискиваем необычные моменты, которые запоминаются водителю. Хороший гонщик тратит уйму времени, стараясь вспомнить мелочи: например, как вела себя машина, входя в левый поворот в конце прямой, входящей в длинный правый поворот на семнадцатом круге, как раз в начале правого поворота. Потом он проводит часы вместе с техниками за тем, что высматривает «хоть какой-нибудь просвет» в этом частоколе цифр. Я не беспокоился здорово о цифрах. С другой стороны, я ни у кого не вырывал дверей на обгонах. Я просто крутил колеса.

— У Рассела другое крыло?

— Впереди на два градуса больше, — ответил Харди, — а сзади на три градуса меньше.

— Проверьте, не круче ли у него поворот. Если да, давайте попробуем эту штуку.

Харди окинул меня пустым взглядом охранника с плохо скрытым подозрением и недовольством. Его настоящее имя… простите, но я не знаю его настоящего имени. Он нам сам представился как Лачс. Уильям Говард Лачс. Росту в нем было примерно на сто восемьдесят пять, а весил более ста десяти. У него — бычье круглое лицо, маленькие глазки-бусинки и редкие черные волосы, зачесанные назад для камуфляжа лысины. Руки выглядывают из рукавов, а на волосатом мощном запястье виднелись маленькие золотые часики на тонком золотом ободке. И еще не выпускал изо рта жвачку.

Партнер Харди — Лорель — отирался позади него. Специальностью Лореля была электроника, как бортовая, так и внешняя. Он больше, чем Харди, походил на отставного полузащитника, но имечко у него, наверное, тоже было слишком примечательное, чтобы выдавать его каждому встречному. Нам он представился как Ричард Сайкс. Каково бы ни было его имя в действительности, мы звали его Лорелем, потому что у него были водянистые синие глаза и плоское лицо. Никогда не видел, чтобы он улыбался.

Харди набрал код на клавиатуре, экран померцал и выдал сетку цифр.

— Нет, не круче, — сказал он своим мягким высоким голосом. — Он более плавный.

— Но его скорость входа ниже, — возразил я, глядя на экран. — Позволь-ка мне взглянуть на его скорость выхода.

Харди набрал команду, все цифры изменились, и он поднял в удивлении брови.

— Ты соображаешь, Форрест? Он выходит на четыре мили в час быстрее тебя! А занимает меньше дорожки. — Харди немного самодовольно улыбнулся мне.

— А с какой скоростью ехал Алистер, когда врезался в дерево? — спросил я, еле удерживаясь от искушения стереть эту улыбку с его лица.

— Форрест! — сказал Нотон, положив руку мне на плечо. — Можно тебя на пару слов? Один на один.

— Конечно! — ответил я. Мы спустились по ступенькам и вошли в бар в глубине мастерских. Там возле стены стоял диван с серой кожаной обивкой, а стены были отделаны панелями со скрытой подсветкой с матовыми зеркалами в деревянных рамах, покрытых хромом, а на полу — бургундский ковер с длинным ворсом. Таковы были представления Фила об элегантности: звуконепроницаемая кожа и деревянная пещера. Фил любил забрасывать ноги на стеклянный кофейный столик и любезно беседовать с любимыми журналистами.

Я расслабился в кресле Фила. Нотон утонул во встроенном диване из темно-серой кожи и вытянул ноги.

— Я понимаю, что ты сильно огорчен гибелью Алистера, — начал он, — но не могу допустить, чтобы ты в таком тоне разговаривал с моими людьми.

Его людьми. Ну да, он же — новый капитан. Он еще даже не купил команду, но раз у него деньги, или, по крайней мере, Сьюзен считает, что есть деньги, — значит, это «его» команда.

— Алистер, — медленно проговорил я, — вылетел через ветровое стекло и врезался в дерево головой. На траве рядом с машиной остались клочья его лица. — Я хотел, чтобы он живо представил себе эту картину, хотел внести ее внутрь его тихой, безопасной обители. — Алистер был моим другом, Сэм. Кроме того, я имею склонность становиться немножко чувствительным, когда я выжимаю из машины, что могу, а этого недостаточно, и она все равно ползет как черепаха. Но ты прав. С какой стати я должен это переносить на старину Харди? Я схожу и скажу Харди, что он — настоящая кошечка. Ладно?

— Я раз это слышать. Я испытываю неудобство, — проникновенно сказал он, — когда в моей команде происходят нелады. Не имел представления, что ты так переживал. Мы все очень скорбим по поводу гибели Алистера, но я должен тебе сказать, что именно сейчас мы должны сплотить всю команду «ЭФОГК». От таких безответственных заявлений, вроде твоего, никому не будет пользы. И тебе — меньше всех. Кроме того, — сказал он, позволив себе слабую улыбку, — у меня есть исключительно приятная новость.

Он был прав. Надо сдерживать эмоции. Я совсем не собирался начинать разговор на эту тему, это получилось непроизвольно, вышло у меня из-под контроля, как и моя езда. Я тосковал по Алистеру до головной боли. И ощущал, как муравьи вползают и выползают узкой ленточкой. Бедный болван!

— Нам всем не помешала бы хорошая новость, — согласился я.

— Я встретился с Джорджем Ходзуки, как ты предлагал. Очень впечатляющий руководитель высокого разряда. И я признателен тебе за то, что ты подсказал мне это направление, потому что, похоже, мы с ним можем вести кое-какие дела. Мы можем помочь им по эту сторону Тихого океана, а он может оказать содействие в доступе к закрытым кругам для распределения некоторой нашей финансовой продукции в Японии.

Я улыбнулся в знак похвалы.

— Конечно, ты его знаешь, ты же с ним встречался. Но он производит сильное впечатление, Эверс. Он просто феноменально владеет статистикой. Хотя должен тебе сказать, мне понравилось, как японцы ведут бизнес. У них двенадцать молодцев, постоянно кланяющихся, они соглашаются со всем, что ты говоришь, и хотят, чтобы ты прошел через семнадцать традиционных церемоний перед тем, как тебе подадут мясо и картофель, а в конце всего этого я обычно говорил: «Все это — бред, а вот цифры и вот то, что мы собираемся делать». И девять раз из десяти они говорили «да». Рассел, друг мой…

Я поднял глаза. Мой одноклубник стоял в дверях, криво улыбаясь. Весь потный, в гоночном костюме, лицо запачкано грязью.

— Входи, садись! Скажи Салли принести воды со льдом.

Посмотри на этого парня. — Сэм обернулся ко мне, понизив голос для пущего театрального эффекта. — У меня в отношении его — великие планы. Рассел будет чемпионом мира, не правда ли, Рассел? Мальчик мой, — продолжал он, вернув голосу прежнюю тональность, — я только что рассказывал Форресту о том, что Джордж Ходзуки — это представитель нового поколения Японии. Давай, присаживайся, у меня есть хорошая новость. — Затем повернулся ко мне, забыв про Рассела. — Очень прямой, очень быстрый. Ничего лишнего. Мы начали работать после обеда у него в офисе и продолжали до вечера. Обсудили чертовски много вопросов. Завершили — у него в личном клубе. Это была сцена, которая тебе бы понравилась, Эверс! Мы вдвоем лежим голые на животах на полках в парной, нас массажируют обнаженные женщины, работает карманный магнитофон, поэтому мы ничего не упускаем. Конечно, мысль не обостряется, когда тебя растирают голые дамы, но у него привычка размышлять вслух, поэтому мы отлично понимали друг друга. Как я тебе говорил, мне нравится его ведение дела. Так вот, хорошая новость — это новый двигатель.