Лишь бы власть ушла, мы заступим – и всё пойдёт. А может быть – и придумать ничего было невозможно, тупиковое положение. Вот – прогрессисты, давшие Блоку название, сидящие правей кадетов, а думающие даже левей:
Ефремов: В ноябре страна вознесла престиж Думы на недосягаемую высоту, – но прошло три месяца, и начинает терять веру в её могущество. Страна накалена недовольством, а близорукая упорная власть как будто нарочно наталкивает её на страшный вывод о невозможности парламентскими средствами борьбы…
И что другое, правда, предложишь, кроме правительства доверия:
Такое правительство может совершить чудеса: его вдохновляет народная душа, с ним будет творить и работать весь народ.
(Скоро, на Временном правительстве, мы это и проверим).
Опережая лидеров Блока, на завоевание новой популярности ринулся
Керенский: Кто же те, кто приводит сюда эти тени (указывая на места правительства).
И дальше – о тех, выше правительства. Он и осенью уже так заводил, а теперь-то! Он верно сообразил, что поношение правительства – уже не ораторское достижение, пришла пора поносить трон. И верно сообразил, что в Думе уже всё можно. И верно сообразил, что Родзянко не посмеет выдать его. (Премьер князь Голицын запросит стенограмму – Родзянко ответит, что ничего предосудительного там не было). Все опасные места – а их насчитается 6 за часовую речь – будут изъяты. А уже такое умеренно мягкое место:
С нарушителями закона
(то есть с правительством)
есть только один путь – физического их устранения! (Слева рукоплескания, «Верно!») –
даже и в стенограмме не сокращено. И упиваясь достигнутым уровнем смелости и ожидаемым восторгом страны, парламентарий объявляет, что до сих пор лишь подразумевалось, а теперь пусть растекается в гектографических листках:
Я, господа, свободно могу говорить, потому что вы знаете: я по политическим своим личным убеждениям разделяю мнение партии, которая
(теперь можно признаться: не трудовик – а тайный эсер!)
на своём знамени ставила открыто возможность террора… к партии, которая признавала необходимость тираноубийств.
Председательствующий Некрасов (Родзянко перед такими опасными речами всегда куда-то исчезает):
Член Государственной Думы Керенский. Изложением своей программы не дайте основание утверждать, что в Государственной Думе могут раздаваться приглашения к чему-либо подобному.
Но если крикнут с места увлечённому Керенскому:
– Говорите от себя!
Председательствующий на его защите:
– Прошу не перебивать оратора.
И после такой зажигательной речи кто ж будет слушать унылые уговоры правого? -
Левашов: Кучка бессердечных честолюбцев старается использовать затруднительное положение родины, чтоб незаконно захватить власть над ней, не дать правительству сосредоточиться на сокрушении могучего неприятеля…Песни еврейской печати, истерические выкрики думских ораторов, что теперешнее правительство не может вести Россию к победе…
Ведь ещё подбавит независимый казак
Караулов: Если вы имеете дело с собеседниками, которым хоть кол на голове теши, то самое лучшее с ними не говорить. Поэтому я не буду делать никаких обращений к правительству.
И ещё социал-демократ
Скобелев: Не только к правительству и не только к центральной фигуре, которая дёргает этих марионеток. (Председательствующий не мешает). Много накопилось, что может предъявить рабочий класс к теперешней власти. Или эта власть с её приспешниками будет сметена – или Россия погибнет. (Рукоплескания слева. Председательствующий не возражает).
Когда партии, парламентские фракции, газеты и ораторы привыкают, что общество и студенчество аплодируют им, жадно следят за ними, – они, того не замечая, втягиваются в соревновательную игру: каждый следующий оратор и журналист, каждое следующее заявление и резолюция рассчитаны вызвать удивление, восторг и поддержку – сильнее, а хотя б не слабее, чем предыдущие, – такова инерция этой игры. А чтоб этого достичь – мало просто таланта говорения, писания, быстрой сообразительности: этого постоянного подъёма и нагрева общественной поддержки можно достичь, только если пользоваться подбодряющим рядом фактов и пренебрегать удручающим рядом их. Рост голоса и рост успеха невозможны, если эти ряды честно и взвешенно сопоставлять. Так эта общественно-парламентско-газетная игра (мы наблюдаем её накануне русской революции, но усталым зрением часто видим на сегодняшнем Западе) становится увлечённым обманным шествием, карнавалом перед тем как опрокинуться, глаз и нога перестают различать, где ещё твёрдая земля, где – уже зеркальное призрачное отражение.
В последнюю неделю русской Государственной Думы это соревнование достигает отчаянной надрывности. Ни одно обсуждение – ни о волостном земстве, ни о транспорте, топливе, ни о продовольствии – не доводится до конца, но прерывается каким-нибудь истерическим спешным запросом, а тот сшибается и заталкивается новыми и новыми запросами и вопросами, также не доводимыми ни до какого решения, один запрос острей другого, повестка дня разладилась, ораторы, сбивая единое течение, выступают каждый, о чём их жжёт.
Крупный текстильщик, не знающий этих твёрдых цен на свой ситец, революционнейший деятель Прогрессивного блока Коновалов, с золотым пенсне на длинном шнурке, выступает с запросом о беззаконных административных действиях против профсоюзов и аресте Рабочей группы, с длиннейшей речью:
Безответственность власти… Презреннейшее политиканство власти… Умственное убожество носителей своеволия… Протопопов как жалкий трус… Все пришли к убеждению, сами камни заговорили, что больше так жить и управлять нельзя…
Но главное – он обещал с трибуны возгласить:
Представитель рабочих Фёдоров-Девяткин высказал следующие мысли…
И подолгу читает, что высказывал Фёдоров-Девяткин. На том час и больше.
Тут место выскочить и Чхеидзе, на то его неприкосновенное право, слушайте, хоть очами повылазьте. Самое время напомнить о сосланных в 1907 социал-демократических депутатах 2-й Думы – и почему Дума не хлопочет о них?
Вокруг старого режима осталась лишь кучка холопов. Такая власть, как наша, только и может держаться провокацией, у неё других корней в жизни нет. Мы неоднократно предлагали вам поставить вопрос о провокационной деятельности правительства, ещё при Столыпине. Не наступает ли, господа, момент, когда внешняя война благодаря этой власти будет превращена, господа, именно в гражданскую войну? И я предлагаю вам, господа, иметь в виду эти перспективы!
(И за что уж Ленин так беспощадно поносил этого милого Чхеидзе?)
А тут опять подоспевает неутомимый быстроголосый Керенский с вёрткою головой:
Думское большинство всегда неохотно защищает трудящихся, ибо классово едино с правительством. Мой товарищ Чхеидзе говорил вам: смотрите! война внешняя превратится в войну гражданскую. И если вы – со страной, то вы должны перейти от слов к делу сейчас!
А ещё же – запрос об устранении от заседаний прогрессивных членов Государственного Совета.
А ещё же – запрос о закрытии Путиловского завода – и, конечно, опять
Керенский: Я слишком волнуюсь в настоящий момент, чтобы говорить о темах, которых следовало бы коснуться. Но ведь это уже – состояние, когда почти нельзя управлять.
И – вот им, прогрессивному большинству:
Вы не боретесь за то, чтобы власть безумная не губила государства.
Надо спешить отвечать, спасая кадетскую честь.
Шингарёв: Очень много горькой правды… Безумная власть… Мы должны потребовать, чтоб она, наконец, или сумела справиться с делом или убиралась бы вон из государства! (Бурные продолжительные рукоплескания слева и в центре).
А что до путиловской забастовки, ну
мастера побили там, вывезли что ли его на тачке, я не знаю.
Шульгин: Какие рабочие, за что и почему уволены на Путиловском – никто из нас понятия не имеет. При таких условиях вмешиваться в жизнь завода, руководимого военными властями…
Родзянко суетливо и сбивчиво проголосовывает предложение Керенского принять обратно всех уволенных рабочих.
Чем далее отмалчивается правительство, тем смелее депутаты. Правительство честят в тех словах, как будто его уже и нет в России. В успешной новой роли любимца общества не устаёт выламываться и Пуришкевич, в последние месяцы совершивший сенсационный перескок из крайне правых едва ли не в кадеты и безнаказанный за убийство. Трибуна не остаётся пустой, и ораторы переполнены нарастающим избытком чувств и слов. Уже торжествует с трибуны Скобелев, что на петроградских улицах – волнения и отбирают трамвайные рукоятки.