Читать интересную книгу Ведущий в погибель. - Надежда Попова

Смертный человек в мире тьмы и теней…

Тьма упала на глаза разом, словно покрывало, и лишь по этой внезапности Курт понял, что уснул, не заметив сам, как — уснул без снов и видений, проспав до позднего вечера. Близящееся полнолуние исподволь распаляло почти уже сглаженный диск, озаряя комнату пробивающимся сквозь холодный ночной воздух ровным сиянием, город затихал, уступая свои улицы иному шуму, редкому и случайному, и — тишине, за которой укрывался беззвучный неясный мир…

Распорядитель возник у его стола, стоило лишь успеть усесться поодаль от прочих любителей ночной жизни, и ужин появился на столе немедленно. Проведя эксперимент с пивом и запеченной говядиной у фон Вегерхофа, Курт решил рискнуть и пойти дальше, заказав поджаренный шницель. Никаких возражений по этому поводу желудок, кажется, не высказал, из чего он сделал вывод, что о здравии неприветливой лесной ведьмы стоило бы при случае как следует помолиться.

О том, что, отужинав, майстер инквизитор не поднялся вновь в свою комнату, а вышел прочь, владелец наверняка задумался, возможно, решив даже, что оный вздумал отловить бродящего по улицам стрига собственноручно и в одиночку. Вообще говоря, нельзя было утверждать, что хозяин ошибся бы в подобных мыслях; что еще он мог бы предпринять, наткнись сегодня на упомянутое существо, Курт не представлял. Разумеется, самым верным было бы, если б и впрямь повезло увидеть уже знакомые кошачьи движения одной из теней на ночных улицах, отследить ее перемещения, вычислив, куда именно она направится, однако в самой возможности этого он сильно сомневался. Приди в голову, скажем, фон Вегерхофу пройтись по Ульму и возвратиться домой, оставшись незамеченным — и у него это получилось бы без какого бы то ни было напряжения и даже особенного старания. Оставалось надеяться лишь на то, что тот не ошибся в своих выводах, и его незаконопослушный собрат впрямь еще неопытен, неосторожен и не обучен всем тем умениям, что довольно скоро постигает любая подобная тварь…

Луна, зацепившись за конек крыши дома через улицу, озаряла каменные переходы неправдоподобно насыщенно, ярко, явственно рисуя очертания темных окон, кое-где — с полосами света, пробивающимися сквозь плотные ставни, дверей, запертых и недвижных, обломков камня под ногами, блестящих темной жижей луж, отражающих в себе подобие небесного светила. Любая тень казалась непроницаемо-черной, словно вход в горную каверну, в пещеру, ведущую в подземелье, преисполненное Неизвестным…

С другой стороны, увидев стрига перед собою, не предпринять попытки к задержанию (что должно быть, по иронии судьбы, много проще, нежели убить его), рискнуть, позволив ему уйти… Для себя Курт еще не решил, что в его ситуации будет глупее. Вычислить расположение местного гнезда, не имея четкой статистики перемещений хотя бы одного его члена по городу, фактически невозможно; захватив же одного из них, это можно будет узнать уже через пару недель, когда голод даст в руки допросчиков неоспоримое и явное преимущество.

Если верить выкладкам фон Вегерхофа, то с молодой особью проблем будет еще меньше — тот не протянет и недели. Главное — найти подвал поглуше с дверью, желательно решетчатой, покрепче. Вполне возможно ожидать, что ради такого дела местные власти с радостью одолжат один из тюремных…

Холодный дух еще не воскреснувшей весны убивал запахи уличной грязи, придавая жизни слабо пробивающимся ароматам вспухших почек и ранних цветов, облепивших чуть выступающие кое-где под окнами балкончики и карнизы; звуки ночного города ощущались чеканно и внятно, словно не слухом, а всей кожей, словно даже являлись зримо в звенящем от лунного света воздухе. Собственная поступь, сколь ни неспешная, ударяла в тишину, разбивая и остро шурша ее осколками под подошвой. Шаги того, кто сейчас же, в эту же минуту, обходит этот же город в других его улицах — они не слышны; его шаги не услышатся даже за самой спиной, даже у самой спины. Рядом — они не слышны. Так же, как не слышно касания земли тем, другим, пусть и столь пока неопытным, пусть и не искушенным еще в искусстве смерти; даже он, еще не постигший всех тайн собственной жизни — самое опасное из всего, с чем можно столкнуться здесь.

Самое опасное — если только неверны догадки о том, что подле него мастер. Тот, кто старше, опытнее, сильнее. Опаснее…

Песий лай неподалеку сквозь чей-то громкий голос… Что означает он? Что мимо дверей, за которыми четверолапый страж жилища еще минуту назад мирно спал, сейчас промчалась быстрая тень, которой тот не увидел, но запах которой ощутил? Или попросту нетрезвый ночной кутила прошел слишком близко от чужого дома, быть может, даже задев дверь и тем побеспокоив пса? Или не означает ничего.

И откуда знать, быть может, и впрямь почуяв ночную бестию, охранитель человеческого обиталища, напротив, замолчит и присмиреет, позабыв даже и дышать…

А возможно, сегодня на этих улицах и вовсе лишь один стриг — живущий днем в доме за тяжелой дверью с голубями на верхнем этаже под крышей.

И сколько их будет теперь — таких ночей, когда от всякого шороха вздрагиваешь, любое движение или хоть призрак его вызывает холодную дрожь во всем теле, а утром — возвращение в освещенную солнцем комнату, где все опасения будут казаться глупыми, за собственный страх будет невыносимо перед собою совестно, а за бесплодные блуждания по городу — на себя же будет подыматься бессильная злость…

Тень…

Снова тень. Быстрая, тонкая, едва видимая глазу — тень, соскользнувшая с крыши почти уже за пределами видимости, в темноте, в сгущенном луною мраке, где смыкаются две стены соседних домов. Тень, мелькнувшая и — исчезнувшая…

Того, как ноги понесли следом за нею, не замечается — словно тело стало двигаться само по себе, словно без участия воли и разума, ибо, если дать волю разуму — он не позволит телу двигаться. Разум скажет, что это не имеет смысла, разум придумает что угодно для того, чтобы не пустить тело навстречу возможной смерти. Но разум молчит — и тело движется.

Ноги стараются ступать тихо, но собственный слух, словно гвоздями, пробивается шорохом песчинок и хрястом уличного мусора под тяжелой толстой подошвой сапог. Руки пытаются взвести арбалет неслышно, но тишину режет, как нож, скрип струны и лязг цельностальной стрелки в ложе. Легкие пытаются впускать воздух, не дыша, но самого себя оглушает шум и стук крови в собственных висках. Чуть отпущенный с привязи разум говорит, что так лишь кажется, хотя тут же и спорит сам с собою, замечая, что — так кажется ему, а тому, другому, слышится…

Теней две.

Бесформенное скопище темноты в темноте покоится на земле, а другое, склонившись, медленно, словно бы опасаясь чего-то, опускается рядом на корточки, протягивая руку…

Подойти ближе неслышно уже нельзя, уже услышит кто угодно, даже и человек; слишком близко…

— А ну, встать, тварь, и шаг назад — живо!

На стиснутый шепот тень обернулась рывком, оставшись, как была — на корточках перед неподвижным человеком, лежащим неподалеку от стены, и Курт повторил, осторожно приблизясь еще на два шага:

— Я сказал — встать и отойти от него назад!

Тот все же поднялся — неспешно и напряженно, отступив чуть в сторону, шагая неслышно и мягко, и Курт так же медленно и настороженно сделал еще три шага к неподвижному телу, пытаясь не отвести прицела и взгляда от молчаливой тени и в то же время увидеть, что с тем, на земле…

— Мертв, — безмятежно сообщил тихий голос, и направленный на тень арбалет чуть дрогнул в руках от неожиданности. — Только это не ваш случай, майстер Гессе: зарезан. Ограбление, судя по состоянию одежды.

Еще мгновение он колебался, все так же стоя чуть в стороне от неподвижной тени, и, наконец, чуть шевельнул рукой с арбалетом, указуя направление:

— В сторону. К свету. Медленно и без выкрутасов.

Тот подчинился тут же, послушно отойдя от стены дома на середину узкой улицы, под свет наполняющегося диска луны, и Курт приблизился, уже начиная осознавать разумом то, что видело око — пусть и были движения этой тени плывущими и невесомыми, пусть и ступала она беззвучно, как кот, и все же чего-то в них не хватало для того, чтобы хотя бы сравнить со словно ускользающими от взгляда движениями фон Вегерхофа. Перед ним был человек — поднаторевший в своем деле куда лучше него, но — человек…

— Оружие? — уточнил он коротко, и тот кивнул:

— Разумеется. Но против вас я его применять не намереваюсь, майстер Гессе. Можете подойти и рассмотреть меня, если желаете; я вас вижу, а вы меня — нет. Довольно нечестно.

— Нечестно, — согласился Курт, приближаясь. — Как и то, что ты меня знаешь, а я не знаю тебя.

— Познакомимся, — пообещал тот, чуть отведя руки в стороны, демонстрируя всем своим видом полнейшее дружелюбие, и он опустил арбалет, готовясь, однако, вскинуть оружие в любой миг.