Читать интересную книгу Полярник - Александр Бруссуев

— Ну, неужели нет другого решения? — не унимался голландец.

— Как хотите. Можно еще просто открыть люк — пусть все потонут в дерьме к едрене — фене! — мне надоело попусту сотрясать воздух.

Капитан посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью (вот так и приобретаются новые друзья!):

— Сливай танк в шлам!

— От имени и по поручению компании?

— Да! — с ним того и гляди, опять могла случиться привычная истерика.

— Яволь! — согласился я. — Сливаю топливо из танка в шлам, пусть господа таможенники удовлетворятся. А также делаю запись в судовом журнале о вашем приказе.

Я пошел в машину, пожираемый взглядом «первого после бога». Дайте, дайте ему в руки автомат, пусть он постреляет мне в спину!

Когда дело было сделано, красноглазый поборник канадской справедливости (не зря, видать, в свое время Артур Хейли описал нравы канадских государственных служб в своем романе «In high places») одел специальный костюм балахонистого вида, натянул кислородную маску, присобачил на лоб фонарь. Перед проникновением в вонючую утробу не полностью опустошенного танка, он запихнул внутрь длинную трубу с камерой на конце. Поводил ею из стороны в сторону, потом вверх — вниз, утопил в топливе, пошарив по дну. Коллеги со скучающим видом ордой смотрели в экран, где кроме стен танка ни черта не проявлялось. Но удовлетворить природное любопытство красноглазого хлыща оказалось не так-то просто.

Он отбросил свой нарковизор и под испуганные взгляды коллег залез в танк. Только булькнуло! Через пять минут, когда его сослуживцы начали испуганно переглядываться, он вылез, распространяя зловоние и выделяя грязь. Сдернув маску с лица, он был явно обескуражен. Но, чу! Новая идея! Наркотики растворены в топливе! Таможенник, спешно разоблачившись, схватил банку из чемодана с визором и зачерпнул ею черную пахучую жидкость. Победоносно оглядев остальную бригаду, он ускакал на берег, где стояла под парами передвижная лаборатория. Прочие таможенники неспешно потянулись на выход.

— Закрывай люк, — махнул я насмерть перепуганному урке. — Готовим машину к отходу.

Больше в машину таможня в тот день не спускалась, но, видать, злобу затаила нешуточную. Последний раз я, посетив Галифакс на этом судне, с вновь приобретенными канадскими друзьями уже не встретился. Они опоздали. Просто мы выбились благодаря чудовищным для нашей утлой скорлупки штормам из графика и прибыли с опозданием на два дня. Простояли всего полтора часа и уехали. Вернее, попытались уехать. Ветер, как мы уже привыкли, дул с неимоверной силой. Мы раз за разом дергались судном, пытаясь оторваться от причала, но эта попытка увенчалась успехом лишь при подходе буксира. Не удалось капитану сэкономить деньги компании и, вдобавок, положить себе в карман некоторую сумму так называемых «безбуксирных».

Мы кое-как отъехали и начали разворачиваться, тут и таможня подоспела. Вряд ли они желали порадоваться нашему успеху. Просто не сумели, видать, вовремя собраться и дружно нагрянуть. Тем не менее, один из главарей связался по рации с капитаном и порекомендовал подойти к причалу для досмотра.

Мастер, как обычно, жутко расстроился, то есть попросту испугался. Но тут подал голос лоцман, которому, наверно, надоело дергаться туда-сюда. Он предположил, что после отхода таможня не имеет права возвращать судно к причалу, тем более в таких сложных погодных условиях.

— Пусть садятся на свой катер и приезжают на рейд. Хоть развлекутся, — добавил он.

Прав лоцман был, или нет, но капитан послушался. Таможенники тоже не стали настаивать, развернули свою передвижную лабораторию — и были таковы. Ни «пожалуйста», ни «до свиданья».

* * *

Капитан, одержимый, как манией величия, идеей возрождения судна до одному ему известных величин, естественно — чужими руками, но по его бредовым рекомендациям; старпом, мнящий себя на капитанском мостике, оттого и безжалостно давимый ленью в отношении своих прямых обязанностей; высокомерные исландские представители компании-фрахтователя, катающиеся на борту и сующие свои носы во все судовые дела; второй механик Андрюха, образец для подражания другим сэкондам; толпа урок, увлекающихся песнопениями и мелкими пакостями, приводящими к тяжелым последствиям — все это останется позади, дай только время. Все это будет вспоминаться дома, как забавный эпизод, длиной в треть года. Никто не сможет оценить тоски, никто не поверит страхам, преподнесенным в веселой и непринужденной манере рассказчиком. Никто никогда не сможет повторить пройденный мною путь. Да и слава богу! Каждый идет своей дорогой к ведомой, или неведомой цели своей жизни. Лишь бы путь этот был длинным, почти бесконечным.

Иногда хочется забыть некоторые вещи, даже воспоминания о которых могут навеять уныние и тоску. Вспомнить один раз, вновь переживая те события, испугаться и облегченно вздохнуть, оглянувшись кругом: слава богу, все уже позади! А потом забыть, не все напрочь, но самое ужасное. Отдавая дань впоследствии лишь только романтике, и ничему боле. Это возможно даже для меня, потому что вряд ли когда-нибудь буду перечитывать свои кошмары. К тому же хочется надеяться, что эта книга — последняя моя книга о море, по крайней мере, на ближайшие пару лет.

Северная Атлантика — достаточно грозная стихия в любое время года. Зимой ее характер не улучшается. Запихать бы Макаревича между Гренландией и Исландией в ноябре, посмотрел бы, как спел бы он «в сущности — буря пустяк»!

На заре своей карьеры любое волнение на море меня угнетало до тошноты. Выворачивался наизнанку и клял себя сквозь спазмы, зачем же я здесь оказался? Таблетки от морской болезни были еще не в ходу, поэтому терпел, как мог: валялся на палубе в любых удобных местах, отказывался от еды. Но тогда шторма были какими-то милосердными — пару дней от силы потреплют судно — и хорош. А, может быть, капитаны ставали на горло своим благоприобретенным комплексам синдбадов — мореходов и предпочитали отсидеться где-нибудь за островом, нежели бодаться с волнами?

Теперь все изменилось чудесным образом. Я почему-то притерпелся к качке и потерял привычку выворачиваться наизнанку. Капитаны, облеченные доверием сомнительных фрахтователей и безразличными ко всему судовладельцами, играют в укротителей стихии без всяких сомнений. В назидание море топит их суда, но уроки не усваиваются. Пароходы булькают на дно вместе с содержимым и удивленной командой. С каждым годом все чаще и чаще.

Приезд к нам нового капитана был встречен овациями со стороны племени урок. Впрочем, так ведут себя они всегда, надеясь на то, что это им когда-нибудь зачтется. Мне оставалось еще три месяца, поэтому радости я не испытал. Старый, как ветеран первой мировой войны, улыбающийся всем, голландец доверия у меня не вызывал.