Дерево, под которым остановился Сергей, с толстым шершавым стволом и развесистой кроной, росло чуть под углом, и это навело его на мысль. Он давно уже чувствовал себя идиотом, и еще одна глупость, добавленная к череде уже совершенных, ничего не меняла. Сергей попробовал ближайшую толстую ветку. Сук оказался прочным – ветви в кроне едва шевельнулись. Художник скинул рюкзак, вытер о штаны потные ладони и пополз по стволу.
Тулькан проходил мимо ворот, когда размышления прервал громкий треск и истошные вопли кур. Из проломленной крыши курятника вылетело облако трухи, перьев и бамбуковых щепок, и Тулькан невольно присел, ухватившись за котелок. Куры немного успокоились, и теперь было слышно, как кто-то тяжело ворочается среди обломков. Тулькан, все еще придерживая на всякий случай шляпу, прислушался. Пара тихих невнятных возгласов почти убедила его в том, что опасности нет, и старик рискнул заглянуть сквозь решетку.
Пыль уже осела, открыв сидящего среди обломков человека. У незнакомца было широкое лицо, не тронутое загаром, густая щетина и светлые глаза чужака. Плохо дело, подумал Тулькан, гринго уже валятся с неба, да здоровый какой – выше любого мужчины из Камири на голову, и в два раза шире.
Гринго отряхнулся, пинком отшвырнул обломок доски и огляделся. При виде свиньи синьоры Катарины, жующей кружевную подвязку, его брови полезли наверх.
– Добрый день, – окликнул его Тулькан.
Гринго обернулся. При виде старика на его лице промелькнуло смятение. Нахмурившись, он произнес длинную непонятную фразу и вопросительно уставился на Тулькана. Ему показалось, что гринго давит на него своим низким голосом, как тяжелой рукой. Старик покачал головой и отступил к мостовой. Гринго вновь осмотрелся и пожал плечами.
– Доброе утро. Где здесь ближайший отель? – заговорил он по-испански.
– Вверх по улице и налево, – вежливо ответил Тулькан. – Хотя переночевать можно и здесь. Синьора Катарина всегда рада гостям.
Гринго с сомнением оглядел развешанное на веревке кружевное великолепие.
– Не сейчас, пожалуй, – сказал он и пошел к воротам.
Надо будет все-таки исповедаться, решил Тулькан.
Может, для кого-то нефтью пахнет вечность, подумал Сергей, но для этих людей – это запах сиюминутной, ужасающе материальной реальности. До вечера было еще далеко, но в баре при отеле уже пили, основательно и вдумчиво. Рабочие с окрестных буровых старались провести время между вахтами как можно насыщеннее. Музыкальный автомат надрывался, изливая какую-то попсу – Сергей насчитал три упоминания о разбитом сердце и бросил.
Ему пришлось почти кричать, чтобы объяснить загнанному бармену, выполняющему заодно роль портье, что сейчас ему нужна комната, а не стакан пива. Медленно зверея, он наблюдал, как бармен ищет ключ от номера, а потом препирается с вызванной на подмогу крикливой поварихой. В конце концов, ржавый ключ извлекли из груды запасных, сваленных в ящик под столом, прицепили к нему огромную блямбу с номером пять и торжественно вручили Сергею. Мечтая о душе, он поднялся на второй этаж и сунул ключ в замочную скважину.
Полминуты спустя Сергей, так и не переступив порога, медленно притворил дверь и привалился к стене. Он закрыл глаза и с наслаждением представил, как сдирает с Юльки штаны и хлещет ремнем по заднице – раз, и второй, и третий, изо всех сил, не жалея. Он так и не понял, как именно девчонка наводила галлюцинации, но эта шутка давно перестала быть смешной. Особенно в таком варианте…
Послышались шаги, и Сергей торопливо выпрямился. Он вежливо кивнул горничной, надеясь, что та пройдет мимо, но она, увидев гринго, стоящего с рюкзаком под дверью, поспешила на помощь. Стремительно тараторя и улыбаясь во весь рот, она вытащила ключ из руки покорившегося судьбе художника и распахнула дверь номера.
Дикий визг перекрыл завывания музыкального автомата. Значит, не глюк, неуместно обрадовался Сергей и заглянул через голову все еще орущей девицы в комнату. Несмотря на включенный кондиционер, в комнате уже витал запашок разложения. Человек, лежащий на кровати, был несомненно мертв, – чтобы понять это, достаточно было увидеть пропитанные кровью простыни. Но тренированный глаз Сергея против воли отмечал подробности. Грудная клетка мертвеца разворочена, будто взрывом, в запекшийся уже крови поблескивают какие-то синеватые сухожилия и пленки, торчат обрывки футболки, вмятые в раны, на руках – широкие царапины, окруженные синяками, и лицо… На лице – понимание и покорность, будто перед смертью несчастный хотел за что-то извиниться.
Сергея затошнило. Отвернувшись, он шагнул назад и тут же попал в руки набежавших снизу людей. Он не успел сказать ни слова, как его схватили и, выкручивая локти, поволокли вниз.
Инспектор полиции с разочарованной миной положил трубку и взглянул на Сергея.
– Итак, – сказал он, – водитель автобуса и кондуктор подтверждают, что вы приехали в Камири в три часа дня. Однако в отель вы явились без десяти минут четыре. Где вы находились все это время?
Сергей устало закатил глаза. Из отеля его приволокли в полицейский участок и заперли на несколько часов в вонючей комнатенке, в которой совершенно нечем было дышать. Крошечное зарешеченное окно под потолком выходило на глухой двор, заваленный мусором, в углу которого рос банан со свернувшимися от жары листьями. В этой камере Сергей провел часа три – сначала пытаясь доораться до полицейских и долбя кулаками в дверь, а потом – сидя на полу и тупо глядя в стену, пока его не вызвали на допрос. Сергей сумел взять себя в руки и в кабинет инспектора вошел с вежливой улыбкой, надеясь, что недоразумение тут же разрешится, и его с извинениями отпустят. Даже его скромных знаний криминалистики, выуженных из детективов, хватало, чтобы понять: обвинить в убийстве его никак не могут. Однако никаких извинений он не получил. Разговор шел по кругу уже второй час, и конца ему не было видно. Хорошо хоть в автобусе его запомнили…
– Говорю же вам, я заблудился! – в сотый раз сказал Сергей.
– Понимаю, – с тонкой улыбкой кивнул полицейский. – Заблудились. В нашем городке, вытянутом вдоль реки, конечно, очень легко заблудиться.
Сергей пожал плечами.
– Скажите правду, и мы вас отпустим, – задушевно предложил инспектор.
– Я. Просто. Заблудился, – раздельно проговорил Сергей и вдруг спохватился: – Да какая в конце концов разница, где я был?! Вы же теперь знаете, что в Камири я приехал только днем, а убийство случилось намного раньше! Вы определили время смерти?
– Это служебная информация, синьор, – с ледяной вежливостью ответил инспектор.
– Ладно, пусть служебная. Но кровь успела засохнуть! В номере пахло! Его убили за много часов до моего приезда, и вы идиот, если этого не понимаете!
– Оскорбление сотрудника полиции при исполнении им обязанностей…
– Ладно, ладно, – замахал руками Сергей, – за идиота прошу прощения. Но вы же понимаете, что я не убийца! Не можете не понимать!
Инспектор по-прежнему улыбался с вежливой иронией, и Сергей обмяк. Все происходящее походило на театр абсурда; полицейские были абсолютно глухи к любым логическим построениям. Создавалось впечатление, что они не просто не могут, а не хотят понять его объяснения, как будто им очень нужно зачем-то, чтобы именно он оказался виновен, независимо от того, может ли такое быть на самом деле. Сергей даже начал подозревать: инспектор догадывается, что в действительности случилось в гостиничном номере, но почему-то не хочет этого признавать.
Хлопнула дверь, и в кондиционированную прохладу участка ворвался поток горячего воздуха. Послышались голоса; Сергей покосился в приоткрытую дверь кабинета и вскочил.
– Вот этот старикан меня видел! – заорал он, стряхивая с себя повисшего на руке полицейского. – Спросите его, он мне дорогу подсказывал!
Полицейский, ведущий Тулькана под руку, приостановился. Инспектор приподнял брови и подозвал его. Оставив старого индейца сидеть в коридоре, полицейский вошел в кабинет.