Читать интересную книгу Классические психоаналитические труды - Карл Абрахам

Приведу другой пример: пациент, страдавший тяжелым и длительным обсессивным неврозом, первые несколько месяцев своего анализа провел типичным образом. Он нацелился на аналитическое исследование своего прошлого, начиная с детства, и перемежал повествование долгими описаниями случаев своей повседневной жизни и педантичными сообщениями о собственных симптоматических действиях. Несмотря на такую его позицию, это привело к раскрытию ранних младенческих гетеросексуальных действий, в том числе нескольких переживаний соблазнения, как активного, так и пассивного. И из направления его ассоциаций было ясно, что за всем этим лежала длительная фаза младенческой амбивалентной гомосексуальной привязанности к отцу. В этот момент в его сновидениях стали появляться гомосексуальные темы, и они постепенно сравнялись по интенсивности с ранними гетеросексуальными темами. Впервые он стал слегка раздражительным и немного непунктуальным в посещениях, большая часть сессии теперь тратилась на пересказ текущих переживаний, а прежде весьма обильный материал сновидений стал сокращаться и сообщался в конце сессии почти как запоздалое размышление. На начальных стадиях его спонтанные переносы больше имели видимость позитивности со скрытым негативным чувством, прикрывавшимся дружеским попечением о моем благосостоянии. Но они не поколебались. Тогда стало понятно, что разворачивался невроз переноса, что он, в основном, примет форму бессознательной гомосексуальной фантазии. Вскоре вслед за этим он пришел на сеанс после похода за покупками, во время которого приобрел большую отвертку. В приемной ему в голову пришла идея, что он может ударить отверткой в лицо аналитика. За этим последовала сдерживающая мысль, что аналитик мог отобрать у него оружие и нанести ему по лицу серьезный контрудар. Сессия началась с извинения за интерпретацию своего собственного материала, что, как он чувствовал, могло вызвать мое недовольство. После долгих околичностей он рассказал сон, в котором он носил две короны, из которых верхнюю корону можно было сбить. Ассоциации высветили раннее забытое воспоминание о наблюдении, как мужчина бьет свою жену по лицу после ссоры в спальне. Он чувствовал импульс ударить этого мужчину по лицу. Его ассоциации вновь вернулись к текущей жизни, и он описал множество случаев, когда он был не в состоянии противостоять старшим по возрасту и более агрессивным мужчинам и отчаянно пытался умиротворить их. За этим последовал сон, в котором водопроводчик и его помощник объединились, чтобы поместить цветущее растение в цветочный горшок. Единственная интерпретация – «Значит, я водопроводчик» – вызвала быстрый катарсис гомосексуального аффекта, лежавшего за более явными позитивными инцестуозными фантазиями.

Давайте предположим, однако, что вышеприведенные примеры вас не убеждают, что, несмотря на самостоятельное исследование пациентами темы, вы склоняетесь к тому, чтобы прислушаться к их формальному эмоциональному отрицанию интерпретаций переноса. Как мы увидим позже, такое отрицание крайне важно, но пока мы отставим какие-либо дальнейшие интерпретации такой ситуации и обратимся для уверенности к нарциссическим неврозам. Пациенты, страдающие данными нарушениями, очень часто достигают самого острого проникновения в значение своих повседневных действий и идей и будут принимать за очевидные такие интерпретации, которые показались бы истерику или обсессивному пациенту возмутительно заумными. Когда они желают отвергнуть интерпретацию, то во многих случаях осуществляют свою задачу с помощью сознательного отношения невосприимчивости и безразличия. «Вы так думаете, – говорят они иногда, – и вы, может быть, правы… но мне так не кажется, я ничего такого не чувствую». Однако давайте понаблюдаем за первыми несколькими минутами сессии при анализе случая депрессии. Пациентка входит в комнату, ложится на кушетку, берется руками за края застегивающей ее пояс продолговатой пряжки, переворачивает пряжку, смотрит на обратную сторону, поворачивает ее назад, оставляет ее и вытягивает руку вдоль тела. Мы находились как раз в периоде ремиссии, и ее объектные отношения были более выраженными, хотя и явно анально-садистического типа. Во время короткой паузы, последовавшей за данными действиями, мое общее понимание было таково, что она разыгрывает на миниатюрной сцене бессознательную эротическую фантазию, в которой она начинает с активной эксгибиционистской сцены поднятия одежды, показывая гениталии любовнику (отцу), который ими сильно восхищается. Я также осознаю враждебный элемент данной фантазии, дерзкую демонстрацию, анальный регрессивный элемент (задняя сторона пряжки), фантазию о коитусе, тоже частично гомосексуальную (принимающая и проникающая части пряжки довольно похожи по форме), и мне на ум приходят бесчисленные фрагменты фантазий на данные темы, на которые за время предыдущей работы время от времени появлялись указания. Я жду несколько секунд с намерением привлечь ее внимание к данным жестам, при условии, конечно, что последующие ассоциации будут подтверждать мою интерпретацию переноса. Но в данном случае нет необходимости спрашивать «Как насчет пряжки?»; пациентка без паузы разворачивает эротическую фантазию, которая почти буквально повторяет то, что показалось мне.

На время данного отступления мы оставили нашу истерическую пациентку, повторяющую, что теперь время аналитика говорить, на кушетке, и на момент мы можем вернуться, чтобы увидеть, что мы знаем теперь, что имеется в виду под данной просьбой. Мы можем отметить также, что к тому моменту действительно пришло время что-то сказать, но сказать не то, что доставило бы пациенту эмоциональное удовольствие. Я имею в виду, конечно, интерпретацию переноса. Теперь мы можем перейти к другому обобщению относительно невроза переноса – а именно, что с момента, когда мы убедились, что ситуация переноса развивается, все, происходящее во время аналитического сеанса любая мысль, действие, жест, любая ссылка на внешнюю мысль или действие, любое сдерживание мысли или действия – относится к ситуации переноса. Более того, если мы чувствуем необходимость так поступить, то в любой момент сессии мы можем вмешаться с интерпретацией переноса. Мы всегда будем правы, если проинтерпретируем любую мысль или действие в соответствии с бессознательными фантазиями, относящимися к нам самим. Но, следует добавить, мы не должны высказывать такую интерпретацию ни с того ни с сего. Мы можем сказать, что поставили на плиту чайник в надежде его вскипятить и что в то время, как многое из нашей предварительной работы касается огня и дымовых заслонок, мы должны следить за чайником и быть готовы интерпретировать любые шипения, могущие произойти во время нашей остальной работы. Но хотя мы можем поднять крышку в любой момент, когда пожелаем, это разумно делать, только когда в данной процедуре имеется смысл. Когда, например, мы должны привлечь внимание истерички к значению проявлений переноса?

Прежде чем ответить на данный вопрос, давайте вернемся к одной из описанных мною обсессивных пациенток и посмотрим, сможем ли мы собрать еще какую-либо практически полезную информацию. Итак, из общего интереса мы можем вспомнить, что данная конкретная пациентка воспринимала объяснения, данные аналитиком, как бессознательный эквивалент эротического заигрывания. Это согласуется с тем, что мы часто говорили раньше: что процесс анализа вообще воспринимается как младенческая эротическая ситуация и, конкретно говоря, часто как своего рода сексуальное нападение. Тогда мы можем понять правильность того, что собственные ассоциации пациента представляют для его бессознательного в равной мере инфантильную форму деятельности. Пассивное отношение аналитика является тогда признаком женственности, а желание пациента управлять анализом с помощью объяснительных пассажей и придуманных дома интерпретаций представляет мужское отношение. Но, как уже говорилось, одним из важнейших событий в рассматриваемой последовательности было то, что пациентка горячо отрицала даже не столько интерпретации, сколько простые резюме ее собственных идей и утверждений. Это, по меньшей мере, был некий давно утерянный обсессивный аффект – он мог быть свободно выражен, только когда какой-нибудь другой человек повинен в преступлении открыто и подробно рассказывать эротическую фантазию. Но это не только аффект – он ясно показал сознанию существование отрицающего отношения, цензурирующую деятельность Эго, которому можно было потакать за счет кого-то другого. Поэтому реакция на интерпретацию переноса была, на самом деле, продолжением деятельности переноса, которой помогал процесс проекции. Наша интерпретация переноса была поэтому неполной – бессознательная фантазия была до определенной степени проговорена, но бессознательная реакция Эго еще только должна была быть доведена до осознания через обращение проективной защиты пациентки.