— Я не желаю иметь дела с подобным субъектом и подобным учреждением! — кипятился Джордж, когда из разговора с другой четой водевильных актеров, точно так же сидевшей на мели в «Голден Весте», выяснился характер деятельности мистера Койна. — Я не стану связываться с такой сволочью. Так низко я еще, слава богу, не пал!
— Ну, хорошо, а на что же мы будем жить? — холодно спросила Зельда.
Койновское «Бюро увеселений» поставляло актеров для сельских ярмарок, праздничных представлений, для вечеринок в мужских клубах и так далее. Клоуны, акробаты, певцы, фокусники, проделыватели трюков на велосипедах, декламаторы, канатные плясуны, театр марионеток, жонглеры, фигляры — все, что угодно, можно было получить через бюро Койна. Вся эта шумная, пестрая, нечестивая компания толпилась постоянно в его конторе. Испитые, прыщавые, опухшие физиономии при первом взгляде на них внушали Зельде отвращение. Она, знавшая так хорошо Сан-Франциско, не могла бы сказать, с каких окраин, из каких темных убежищ порока явились эти ужасные люди. Желтолицые, наглые юноши, девушки-подростки, уже отмеченные печатью вырождения, жирные, пышногрудые женщины со сладенькими голосами, мужчины с хитрыми лицами и нервными жестами. Очутившись среди них, Зельда впервые с тех пор, как выкрасила волосы, почувствовала, что в этом есть что-то непорядочное, роднящее ее с посетителями Койна. Она невольно потрогала пальцами пряди, выбившиеся из-под шляпы, точно желая спрятать их от взоров людей. Джордж в своей коричневой шляпе «Дерби», заломленной набекрень, в желтом модном пальто был так же жалок, как эти ярмарочные гаеры.
В первый свой приход в бюро Койка Зельда испытала чувство глубокого унижения. Не помешала этому и высокомерная манера Джорджа, который даже сесть не пожелал и стоял, не снимая шляпы, делая вид, что погружен в чтение газеты и сбрасывая пепел с сигары, куда попало, не подымая глаз.
Койн направил их сначала в Санта-Круз, и в этом шумном местечке у моря они должны были выступать по три раза в день по пятницам, субботам и воскресеньям в местной биргалле, где актеры, играя в нелепых водевилях, рассчитанных на самые грубые вкусы, отчаянно ломались, сыпали отсебятину. После Санта-Круз снова утомительное путешествие со множеством остановок. Два дня в Уотсенвилле, три — в Сан-Джозе, полнедели — в Питэлуме. Жалкая жизнь: тащиться с животными и багажом, ночевать в неудобных провинциальных гостиницах, потом — обратно в Сан-Франциско, снова «Голден-Вест», пока бюро Койна не посылало их опять куда-нибудь.
Зельда думала, что дошла до последнего предела, когда они таскались из города в город со странствующей труппой, но теперь было гораздо хуже, хуже, чем она могла себе когда-либо вообразить. Джорджа тоже подавляли эти дикие, некультурные места, ряды пыльных телег, повозки фермеров на единственной мощеной улице, мужчины в соломенных шляпах с опущенными полями, в вылинявших шароварах на помочах, их жены в корсетах и безобразных ситцевых платьях, взиравшие на Зельду и Джорджа как на выходцев из какого-то другого, неправедного мира.
Но это все же лучше, чем сидеть без дела в «Голден-Весте». Вот уже больше недели не было вызова из Бюро. Джордж, скучая от безделья, стал ходить на набережную — наблюдать скачки в Эмервилле. Сначала он не имел денег, чтобы платить за переезд на тот берег и за вход в Парк. Потом, перехватывая иной раз у торговца сигарами парочку долларов, он начал посещать скачки. Иногда выигрывал шесть-восемь долларов. Этого хватало на скудное пропитание и на то, чтобы уплатить по счету гостиницы. Вначале Зельда с интересом следила за его операциями. Читала каждое утро отчеты в газетах, узнала даже клички всех лошадей, на которых ставил Джордж, любила, когда он посвящал ее в свои соображения о достоинстве той или другой из них.
— А если «Королева бриллиантов» выиграет, что ты сделаешь, Джордж?
— Почем я знаю! — обрывал он сердито. Или говорил: — Придумывай сама.
Зельда искренно не видела в этом новом увлечении Джорджа ничего дурного или опасного. Да, это была игра, да, она знала, как склонен к азарту ее супруг, но его первые скромные выигрыши были такой поддержкой! Без них не хватало бы и на то жалкое существование, какое они вели. Джордж почти всегда выигрывал и приносил от десяти до двадцати долларов в неделю.
А потом, так как у них все еще не было ангажемента, он стал ходить на скачки каждый день, и Зельда с ним. Ей было весело рано утром переезжать на лодке в Эмервилль, наблюдать возбужденную толпу, чувствовать себя ее частью, любоваться солнечным апрельским днем, кустами роз, прелестными лужайками парка, напряженно следить за возвращающейся под гром аплодисментов победительницей-лошадью, а потом ехать домой под звон выигранных долларов в кармане Джорджа.
Так недавно все это было! А теперь… Зельда, вздохнув, оторвалась от окна. Как она зла на себя за то, что поощряла Джорджа!
Теперь он объявил, что навсегда покончил с мистером Джэком Койном и его бюро.
— Нет, мне больше нечего там делать. Я могу заработать больше на скачках и, честное слово, это веселее!
Слишком поздно удерживать его — надо было это сделать с самого начала. Сейчас ее предостережения вызывали лишь гнев и брань. А бранился он все чаще и чаще.
Да, это самое худшее — перемена в нем. «Трудно узнать, — думала Зельда, — в этом угрюмом, рассеянном человеке, не расстающимся со своей черной записной книжкой, того жизнерадостного живого любителя шуток, за которого я вышла замуж!» Боже, как ей ненавистна эта черная кожаная книжка! Вечно в его руках, вечно перед его глазами! Во время завтрака, обеда он вытаскивал ее из кармана и забывал обо всем вокруг. Такая-то лошадь опередила такую-то на пять стадий в январе, а такая-то пришла первой тогда-то. Не значит ли это, что она должна победить сегодня? Вечные предположения, выводы, догадки, предсказания… Зельде это надоело. Что ей до того — выиграет или проиграет Джордж? Он редко рассказывал ей о результатах скачек. Вообще редко говорил ей что-нибудь. Он молчал в ее обществе и внимательно изучал страницы своей записной книжки или делал в ней пометки карандашом. А вот с тем, кто сделал из игры на скачках профессию и кого всегда можно встретить в вестибюле гостиницы, он готов был разговаривать часами, с увлечением, жестикулируя, бегая взад и вперед и напоминая прежнего Джорджа.
Он теперь играл по-крупному. Ставил по нескольку сотен. Но выигрывал ли он или терял — его озабоченность и угрюмость оставались неизменны. Вся его веселость, казалось, исчезла. Он оживлялся еще иной раз после исключительно удачного дня на скачках или изрядно выпив во время хорошего обеда в шумной распущенной компании своих новых приятелей. Зельда с горьким стыдом сознавалась себе, что ее больше не раздражала пьяная болтливость Джорджа: ее так измучило постоянное его брюзжание и скверное настроение, что она рада была, когда он под влиянием выпитого вина становился благодушен.