– Жируешь? И уже так объелся, что двигаешься словно сомнамбула?
– Хо-хо! Отъедаться мне месяца три надо, чтобы с тобой на равных пообщаться! – принял свойский тон Светозаров. – Тут проблема совсем в ином: клаустрофобия стала заедать, жду не дождусь, когда мне прогулки разрешат на свежем воздухе. В противном случае чувствую, с ума сойду.
Генерала всяко легче было обмануть противоречивыми высказываниями, чем главу особого департамента, но и он подобной причине не поверил:
– Не смеши меня. Подпольщик, большинство своей жизни проведший в подвалах, пещерах и мизерных чуланах, – скорей боится открытого пространства и неба над головой. Хотя ты приятно удивишься, узнав, что прогулка таки для тебя возможна. Аскеза Мураши сумела сделать невероятное, добившись установки аннуляторов практически под всем пространством нашего комплекса. Если ты согласишься принять титул от императора и сделать коротенькое заявление для прессы по этому поводу, то уже завтра получишь возможность прогуляться на внутреннем дворике.
Щедрое предложение! Да и в самом выступлении под протокол, идущем в массмедиа, можно дать своим товарищам несколько условных знаков, оговорённых давно и как раз для таких случаев. Если бы Пётр был уверен, что во время прогулки вырвется и сбежит, ни секунды не затягивая, согласился бы на титул, а потом бы и сделал любое заявление для теленовостей. Ради свободы и продолжения своей борьбы можно использовать любые средства, особенно в отношении с врагом. И он сам твердил не раз своим сторонникам, что данное врагу слово не считается и не может ставиться подпольщику в вину.
Но раз плюсов подобное мнимое соглашательство не даст, то и поддаваться пока на уговоры не стоит:
– Ты знаешь, Триид, у меня принципы и неподкупная совесть! Зря пытаешься соблазнить каким-то титулом. Так что мне надо… подумать.
– Ну, думай, думай… Но сейчас мне скажи, что тебя настолько гнетёт или мучает? Видно, что сам не свой, специалисты нервничают, понять причин твоего состояния не могут.
– Ха! И это меня спрашивает главный тюремщик?! Который чуть ли не лично мне зубы выбивал, ломал рёбра и душил электроудавкой?!
Генерал даже обиделся на такие слова:
– Ты на меня напраслину не гони! Я учёный, пусть и в погонах, так что палачом никогда не был. А работали над тобой люди из другого ведомства, уж тебе ли не знать! Но если ты не дашь конкретных объяснений своему состоянию, если не захочешь поделиться своими печалями со мной, я просто вынужден принять адекватные меры. А именно: отключение экрана и перевода тебя на постельный режим с полным комплексным медицинским обследованием. Будешь только спать под капельницами да во время приёма пищи кормлен с ложечки. Ты этого хочешь? И учти, мне сейчас надо делать доклад мадам Мураши. С её занятостью, если она примчится сюда, тебе электроудавка покажется целебным бальзамом. Она и так свирепствует постоянно по твоему поводу и давно готова тебя порезать на куски.
Землянин на это самоуверенно ухмыльнулся:
– Руки коротки! – Что вызвало совсем иную, неожиданную реакцию вояки. Он задумался, а потом согласно кивнул:
– А ведь ты прав. Она только орёт в твой адрес и над нами измывается, а тебе ни разу даже ногу не прострелила. По сути, только одни поблажки и улучшение условий содержания… Ты у нас словно герцог под домашним арестом…
– Да ты никак завидуешь? Хочешь поменяться со мной местами?
– Ну да, – хмыкнул Жавен со злобой. – С твоей Аскезой и подобное возможно.
После такого высказывания стало понятно, насколько он главу особого департамента побаивается и ненавидит. И оговорка «твоей» имела немаловажное значение. Наверняка не только он считал, что бывшая жена-любовница Светозарова действует во многих случаях, руководствуясь старой, пусть и резко отрицаемой симпатией к узнику. И его только что неосторожно сделанное заявление о «коротких руках» могло в сильной степени Аскезе повредить. Куча докладов по инстанции, присовокупленные туда же жалобы на неуважительное отношение к военным и к учёным да плюс ко всему удачный побег (коль такой подвиг ещё удастся совершить!) сразу поставят жирный крест на всей карьере мадам Мураши. И если ещё совсем недавно Пришелец желал своей близкой некогда женщине чуть ли не смерти, то сейчас сам удивился шевельнувшимся в душе сочувствию и переживанию. Пока их давил и затаптывал, постарался вздохнуть максимально горестно и признаться:
– Ядовитые змеи для всех опасны… Ну а по поводу своего самочувствия, то я тебе признаюсь: недоволен я. Сильно недоволен. Раньше мне казалось, что достаточно хорошего питания, как я за три дня на ноги встану, все ваши цепи порву и сбегу. А тут, как ни прислушиваюсь к себе, понял, я уже старый, дряхлый и никчемный. А поправка идёт такими мизерными темпами, что выздоровею я только к тому моменту, когда моё хладное тело станут закатывать на тележке в крематорий. А ведь я моложе тебя почти на десять лет! Как тут не сломаться?.. Вот на меня и напала страшная хандра.
Генерал выслушал всё это со скептическим выражением на лице, но вроде как посочувствовал:
– Сам виноват, выбирая свою стезю и наживая клаустрофобию в мрачных чуланах. Но если причины только эти, то зря ты так убиваешься, вытянут тебя наши медики, не сомневайся. Пусть медленно – зато уверенно.
– Ага! Легко тебе говорить, не имея рубцов внутри и лопнувшей от ударов сапогами печени. А вот я уже понял, что не жилец… Да и лечите вы меня скорей лишь для короткого заявления перед телекамерами. Потом просто не дадите одно из лекарств и выбросите миру уже давно составленный на меня некролог…
Кажется, Пётр переиграл. Потому что генерал с презрением скривился:
– Хорош ныть! Ни за что не поверю, что ты впал в подобный пессимизм. И твои стоны и жалобы сразу у меня вызывают подозрения: либо ты что-то задумал либо готовишься к побегу.
– Ха-ха! – не удержался землянин от скорбного смеха. – Ты ещё забыл добавить третье «либо». А мог бы добавить: «…либо готовишься уйти от нас, не попрощавшись». Вот она: косность мышления настоящего тюремщика, а не учёного. Потому что человек науки попытался бы представить себя в моей изрезанной шкуре и немедленно поверил каждому слову.
– Так что ты хочешь? – уже сердился генерал. – Чтобы тебя усиленно стали лечить или чтобы осмотрели корифеи медицинских наук?
Пришлось делать паузу, погружаться в раздумья и только потом выдавать подходящий для тюремщиков ответ. Тем более что консилиум корифеев и так грядёт через два дня, когда выяснится стопроцентная смертность развивающихся зародышей.
– Ты знаешь, это меня, наверное, улучшение содержания расслабило… Ждал смерти с часу на час, а тут вдруг раз… даже кормить стали как на убой. Ну и прочие разные удовольствия, чего уж там… Вот меня окончательно и потянуло на свободу, под солнечный свет захотелось, или в лес прогуляться. Потому и захандрил…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});