предположить, что в этом городе судьями назначались лишь лица, ранее занимавшие должность алькальда[456]. На ту же близость статусов указывают и сходные причины отстранения от исполнения должностных обязанностей, прежде всего пристрастность при вынесении приговоров и подтасовка судебных доказательств[457].
Тем не менее были и значительные отличия. Прежде всего: если должность алькальда была коллегиальной[458], то судьи всегда осуществляли свои полномочия индивидуально. Далее: они, несомненно, занимали более высокое положение и были фактическими председателями капитула алькальдов. Кроме того, в обязанности судей входили и военные функции: как уже говорилось, пространное фуэро Сепульведы закрепляло за судьями главенство в местном ополчении[459]. Наконец, в качестве вознаграждения судьи получали не только отчисления от сумм судебных штрафов, как алькальды, но и фиксированную плату — «soldada» — за службу консехо[460]. Указания на характер этой службы являются свидетельством тесной связи судей с общиной.
«Королевское фуэро» уделяет регламентации статуса судьи гораздо меньшее внимание. Но и те ограниченные данные, которые имеются в нашем распоряжении, позволяют констатировать почти полную идентичность статуса куэльярских судей со статусом сепульведских коллег. В их обязанности также входил постоянный контакт с алькальдами: в частности, это касалось процедуры взятия судебного залога. Судьи Куэльяра в той же мере действовали на индивидуальной основе. Их решения (mandamientos) имели особую силу, а за их нарушение уплачивался судебный штраф — «репа»[461].
Как и их коллеги в Сепульведе, куэльярские судьи более тесно, чем алькальды, контактировали с королем. Они даже взимали штрафы, прямо причитавшиеся монарху[462]. Однако это не означало отсутствия или наличия у них связей с общиной. По всей видимости, подобно алькальдам, они получали свою должность в результате выборов. Такой порядок по просьбе консехо был санкционирован упоминавшейся выше привилегией короля Фернандо IV (1304 г.)[463]. Но наши данные позволяют предположить, что эта норма действовала и ранее. Во всяком случае, единственный куэльярский судья, имя которого нам известно, был уроженцем Куэльяра и принадлежал к влиятельной рыцарской фамилии[464].
Непосредственно после описания статуса алькальдов и судей следует сказать о следующей за ними по значению одной категории апортельядо — городских писцов, или нотариев (escribanos publicos, notarios). Этот порядок не случаен: он соответствует порядку перечисления должностей в 178-м титуле пространного фуэро Сепульведы, который регламентирует нормы вступления оффициалов в должностные обязанности. Согласно ему нотарии приносили клятву вслед за судьей и алькальдами перед альмутасеном и сайоном[465], что, несомненно, свидетельствует о достаточно высоком положении городских нотариев в среде оффициалов. Конкретные данные наших источников подтверждают это мнение.
Должность городского писца — эскрибания (escribanía) — была одной из наиболее важных на территории консехо. Правда, в отличие от судей и алькальдов, нотарий, по-видимому, мог избираться и из лиц, не принадлежавших к рыцарскому сословию: указания на обратное отсутствуют. В круг его обязанностей входили не только составление и верификация частных и публичных актов, что было одной из центральных (и, замечу, наиболее доходных) функций в системе управления на местах, но и активное участие в судопроизводстве. В Сепульведе именно писцы зачитывали соответствовавшие случаю нормы фуэро в ходе рассмотрения дел[466]. Но еще более важной задачей лиц, занимавших эскрибанию, было документальное оформление решений собраний консехо: характер этих собраний, как будет показано ниже, ставил писца-нотария в положение не только фиксатора, но и, в значительной мере, фактического интерпретатора воли общины.
Если в Сепульведе, судя по данным пространного фуэро, назначение и введение в должность нотария происходило в собрании консехо, то в Куэльяре эскрибания находилась под прямым контролем короля. Он не только назначал этих должностных лиц, но и устанавливал плату за оказываемые ими услуги. «Королевское фуэро» подробно регламентировало все стороны деятельности нотариев — от составления частных актов и оформления судебных постановлений до решения вопроса о подлинности того или иного документа. Подготовив грамоту в соответствии с установленным формуляром, нотарий должен был поставить на ней свой знак (señal). Мы хорошо знаем об этом и из многочисленных сохранившихся актов, заверенных куэльярскими писцами[467].
Куэльярские нотарии были монополистами в своей сфере: они составляли акты для всех категорий жителей города и округи вне зависимости от их социальной и конфессиональной принадлежности, о чем говорилось в местных законах. Особенно принципиален тот факт, что одни и те же лица фигурируют в качестве писцов в документах, касающихся как мирян, так и духовенства. Следовательно, даже весьма значительная власть сеговийского епископа не предполагала права назначения нотариев и документы от имени духовных лиц составлялись и верифицировались лишь писцами консехо[468].
Приведенные данные могли бы свидетельствовать об абсолютности прерогатив королевской власти в назначении в Куэльяре городских писцов и контроле за их деятельностью. Однако, как и для алькальдов, реальная ситуация в Куэльяре была гораздо менее однозначной. Даже «Королевское фуэро», трактующее эскрибанию как сферу монопольного ведения короля и сеньора, оговаривает жесткую связь нотария с определенной территорией: нотарий имел отношение лишь к документам, касавшимся местных жителей, но не уроженцев других мест[469].
Причины введения в текст фуэро подобной нормы вполне естественны и понятны. Они продиктованы стремлением законодателя четко разграничить территории ведения различных писцов во избежание путаницы и конфликтов между ними. Вместе с тем необходимо учесть и логическое следствие введения этой меры — совпадение границ района, на который распространялись полномочия нотариев, с границами консехо как территориальной единицы. Для королевской власти оказывалось наиболее целесообразным назначать городских писцов из числа местных жителей, т. е. членов соответствующей общины.
Данные, которыми мы обладаем о куэльярских нотариях XIII — середины XIV в., полностью подтверждают подобное предположение. Показательно, что в королевских грамотах, адресованных консехо Куэльяра, действовавшие в городе писцы неоднократно именуются «писцами консехо» (escribano del conçeio), т. е. так же, как и в Сепульведе. Королевская должность постепенно срасталась с территориальной общиной. Этот процесс имел закономерное завершение: с начала XIV в. консехо начало выдвигать претензии на включение нотариев в число должностных лиц, назначаемых при его непосредственном участии[470]. Вне зависимости от результата подобных требований факт их появления в куэльярских актах выглядит весьма симптоматичным: жесткие и однозначные положения «Королевского фуэро», касавшиеся городских писцов, не могли воспрепятствовать установлению тесной связи этих должностных лиц с общиной.
О статусе и должностных обязанностях других категорий апортельядо, прежде всего альмутасенов (almutaçen) (смотрителей мер и весов), сайонов (sayones) и глашатаев (andador), наши источники сообщают немногое. Мы знаем лишь, что все они назначались из местных жителей, статус которых никак не связывался с признаками рыцарского сословия. Очевидно, это свидетельствует о невысоком положении названных оффициалов, в особенности