Сохранение жизни осужденному и возвращение домой было возможно лишь при условии, что кто-либо из участников экспедиции поручится за него, взяв на себя ответственность за его «лояльное поведение» в отношении команды. Даути немедленно обратился с просьбой к другому своему товарищу — Джону Уинтеру, и тот охотно согласился взять его «на поруки». Подобный поворот, безусловно, стал полной неожиданностью для Дрейка. Он тут же начал придумывать дополнительные условия: Даути будет посажен в карцер и закован в цепи, а экспедиция в Южное море на этом закончится, так и не обогатив ее участников. Генерал не сомневался, что последнее условие будет неприемлемым для большинства моряков и солдат — не для того они пустились в этот вояж, чтобы ради «высшей справедливости» лишиться теперь заманчивой перспективы набить свои кошельки.
«Даути смиренно поблагодарил командира за его мягкость и попросил дать время на размышления, — пишет автор „Экспедиции вокруг света“. — На следующий день (1 июля. — В. Г.) он ответил, что, хотя он и довел себя до тяжкого греха, за который теперь несет заслуженное наказание, у него есть одна забота превыше всех других забот: умереть христианином; пусть будет что будет с его бренным телом, лишь бы ему не лишиться жизни будущей и лучшей. Оставленный на суше один среди дикарей и язычников, он по слабости человеческой может не устоять в своей решимости. Что же касается возвращения в Англию, то для этого прежде всего нужен лишний корабль, нужен достаточный провиант, нужны, наконец, люди. Если найдется первое и второе, то на третье, на людей, он не рассчитывает: никто не согласится сопровождать его… к столь злому концу. Да если бы люди и могли заставить себя это сделать, самоё возвращение домой было бы смертью, и смертью медленной, смертью не раз, а много раз».
— Поэтому, — воскликнул обвиняемый, — я от всего сердца принимаю первое предложение и прошу лишь об одной милости: причаститься в последний раз вместе с товарищами и умереть смертью джентльмена.
Друзья приговоренного пытались уговорить его выбрать одну из других возможностей, предложенных Дрейком, но он остался тверд в своем решении. Тогда же Даути переписал завещание, перечислив в нем тех своих родственников, родственников жены, а также слуг, которым должны были достаться его деньги и имущество, и тех людей, кому он прощал их долги. Он вычеркнул из завещания предполагавшиеся расходы на похороны в Англии, а в написанном дополнении к нему распределил «высвободившиеся» деньги между своими друзьями и солдатами. Своему «доброму другу» Леонарду Вайкери он оставил 40 фунтов стерлингов.
Большинство биографов Дрейка отмечают, что перед казнью Томас Даути вел себя мужественно и благородно, как подобает настоящему джентльмену. Дрейк спросил у приговоренного, какой смертью он хотел бы умереть. Даути выбрал смерть от топора, считая, что смерть через повешение не приличествует дворянину. Генерал предложил ему застрелиться, чтобы, таким образом, «умереть от руки джентльмена», но Даути отверг это предложение.
КАЗНЬ ДАУТИ И ПОСЛЕДУЮЩИЕ СОБЫТИЯ
2 июля капеллан Флетчер совершил богослужение, после чего Дрейк и Даути причастились, затем пообедали за одним столом, подбадривая друг друга, и, наконец, выпили за здоровье друг друга, «словно перед обычной разлукой».
Все, что полагается для казни, вскоре было приготовлено. Не желая тянуть время, Томас Даути стал на колени и просил Господа хранить королеву, а участникам экспедиции даровать безопасное и прибыльное путешествие. Затем он обратился с прощальными словами, адресованными его друзьям в Англии — в частности, упомянул сэра Уильяма Уинтера. Повернувшись к Дрейку, Даути пошутил:
— Право же, я могу теперь сказать, как когда-то сэр Томас Мор: палач, руби мою голову аккуратно, у меня ведь короткая шея.
Очевидно, Даути вспомнил о знаменитом авторе «Утопии» неспроста — Мор был казнен без всякой вины, лишь в силу политической целесообразности.
После этого приговоренный обратился к команде, попросив прощения у тех, кого он мог вольно или невольно обидеть, в частности у Хью Смита и Томаса Каттила. Тогда Смит попросил Даути заверить Дрейка, что он не участвовал в заговоре против него. Даути еще раз заявил, что никто из членов команды не состоял в заговоре и что он сам никогда не замышлял ничего дурного против генерал-капитана.
В ответ Дрейк пообещал Смиту не преследовать его, хотя и признался, что собирался отрезать ему уши.
Наконец, с твердостью человека, давно пережившего в себе всю трагедию, Даути опустил голову на плаху и бодро сказал палачу:
— Не робей, приятель! Делай свое дело без страха и жалости!
Сверкнуло на солнце лезвие топора, и голова Даути скатилась с плахи. Дрейк поднял ее вверх и показал всем участникам экспедиции со словами:
— Смотрите, таков конец предателя!
Современные исследователи все больше склоняются к мысли, что никакого «заговора Даути» против Дрейка не было; расправа над Томасом Даути — образованным и состоятельным джентльменом, которому к тому же подчинялись участвовавшие в экспедиции солдаты, — преследовала одну-единственную цель: укрепить абсолютную власть генерал-капитана, подчинить всех его железной воле.
«По странной, роковой случайности этот безымянный остров в гавани Джулиана, который мы назвали Кровавым островом, мог бы прибавить к Плутарховым параллельным жизнеописаниям новую пару: пятьдесят восемь лет до нашего происшествия на этом же месте, приблизительно в то же время года, за такое же преступление понесли казнь два участника экспедиции Магеллана, один из них — его вице-адмирал, — читаем в „Экспедиции вокруг света“. — Наши матросы нашли обломки виселицы, сделанной из соснового дерева, из мачты, довольно хорошо сохранившейся, а около нее — человеческие кости. Наш судовой бочар поделал из этого дерева кубки для матросов, хотя не все видели нужду пить из таких кубков. Мы вырыли на острове могилу, в которой вместе с этими костями похоронили тело Даути, обложили могилу большими камнями и на одном из них вырезали имена похороненных в назидание тем, кто придет сюда по нашим следам.
Впрочем, надо сказать, что не все так плохо думали о покойном Даути, не все поверили возведенным на него обвинениям и его, как говорили некоторые, вынужденному признанию. Среди друзей ходили и другие разговоры, которые справедливо будет здесь хотя бы упомянуть. Говорили, что если и был заговор, то не со стороны Даути, а против Даути, что несчастный восстановил против себя часть своих товарищей, которые, может быть, завидовали ему и не могли простить того доверия, которое питал к нему генерал; с этой целью распускали темные клеветнические слухи, ждали случая, чтобы его погубить… Рассказывали случай, когда, рассердившись за что-то на судового священника, он заковал его в кандалы, отлучил от церкви и на шею велел повесить кольцо с надписью: „Величайший плут и мошенник на свете“. С этой ссоры, говорят, клеветники повели дело открыто, восстанавливая против Даути и генерала, и команду. Двое свидетелей рассказывали также, что, раз заподозрив Даути, Дрейк готов был приписывать ему все дурное. Так, во время бури он с бранными словами кричал, что эту бурю наслал Даути, что он волшебник, ведьма и что все это идет из его сундука. Потом, позже, передавали даже такой слух, будто погубить несчастного упросил Дрейка граф Лейстер за то, что Даути распространял-де сказки о смерти графа Эссекса, при котором оба, и Даути и Дрейк, служили когда-то в Ирландии, и говорил, что смерть Эссекса была делом Лейстера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});