маленький лесок, где тропинка соединяла мой район с соседним. Днём это было достаточно оживлённое место, а ночью тут было сборище всех тех, у кого не было возможности бухать дома. Я уже давно забыл, что такое страх. К тому же ничего не предвещало беды, а ещё на улице было прохладно.
Я шёл и в какой-то момент заметил, что было настолько тихо, что эта тишина начала давить на голову. Лишь хруст грязного снега под подошвой ненадолго прерывал её. Март – единственное время, когда эти два звука могут сплестись воедино. Небо закрывала арка из макушек деревьев. Я чувствовал себя совсем одним во всём мире. Это чувство было великолепным. В такие моменты человек начинает мечтать, и эти мечты пробуждают в нём всё самое хорошее, что только может быть. Я будто начинал возрождаться. Я думал, что этот день и этот момент, возможно, дадут мне вновь ощутить себя не бесполезным существом, обречённым на угрюмое существование. Может, именно завтра я смогу снова начать исправляться и приводить в норму своё психическое состояние. Огонёк морали начал гореть с новой силой, мне становилось всё паршивее на душе, но это хорошо. Словно эта арка из деревьев была чистилищем для человека, попавшего в ловушку, которая убивает в нём все плохое. Выбравшись из неё, он получит силы снова начать всё сначала. Я искренне улыбнулся впервые за полгода. Я хотел, чтобы эта дорога продолжалась бесконечно. Мне было всё равно, что ноги уже отказываются идти от усталости, так как за ночь я прошёл километров 20. Закрыл глаза и шёл с лицом наивного ребёнка примерно минуту, пока мужской голос меня не прервал.
– Эй, парень, чего такой счастливый?
Я открыл глаза, и в момент поднятия век будто по щелчку пальцев испарилось всё моё счастье. Через 5 секунд я снова ненавидел всё, что вижу вокруг себя. А больше всего я ненавижу того, кто заставил меня открыть глаза.
Это был мужчина примерно лет 30, который шёл по тропинке вместе с другом и какой-то женщиной, визг которой могли бы услышать и на Луне. Она смеялась, как лошадь, и на выдохе визжала, словно свинья, которую вот-вот заколют. Именно в них я увидел тех товарищей, которые избили меня в мае 2018-го. Ненависти всё больше, но я не буду их трогать, так как решил, что завязываю с этим.
– Ты оглох?
– Да он нарик, я точно говорю!
Девушка прокричала это так громко, будто все, кроме неё, были глухими.
Я не понимал, что им вообще от меня было нужно. Они были пьяны, и я бы не удивился, что сейчас они вели свою пассию домой, чтобы вдвоём знатно развлечься с ней. К тому же по ней было видно, что только этого она и хотела. Я молчу, улыбка сошла с лица. Опускаю голову, чтобы не смотреть на них. Они и так испортили настроение, поэтому видеть эти рожи мне точно не хотелось.
Компания подошла почти вплотную, и тут я услышал.
– Слышь, ты чё, реально нарик?
Ладонь этого мужика оказалась на моём лбу. Он сильно толкнул меня. Эта лошадь, которая чем-то отдалённо напоминала девушку, вновь начинает ржать, будто в этой жизни она больше ничего не умеет делать.
Они прошли мимо, а я такое оставить без ответа уже не мог. Лямки соскочили с плеч, рюкзак в моей левой руке.
– Вы что делаете? Совсем охренели! – кричу я.
– Слышишь, малец, иди своей дорогой, – сказал второй мужчина.
Девушка посмотрела на меня и иронично улыбнулась. Больше всех в этот момент раздражала именно она. Гнев становится настолько сильным, что я не могу уйти. Они должны ответить за то, что сделали.
– Может, извиниться хотите?
Я уже знал ответ, но всё равно пытался выжать из себя хоть что-то, чтобы сразу не начать их калечить.
В голове мысль: если бы они встретились мне вчера, то уже лежали бы в крови.
Девушка в ответ на мой вопрос про извинения снова начала смеяться омерзительным смехом. Она с гордостью посмотрела на того, кто меня толкнул, видимо, ждала, чтобы выскочку поставили на место с помощью грубой силы.
– Малец, ты совсем попутал? Страх потерял?
Баба (по-другому я её уже не могу назвать) снова ржёт.
– Это вы попутали. Извинитесь!
Похожая на человека лошадь делает шаг в мою сторону и говорит:
– А то что, мальчик?
Один из мужчин оттягивает её. Видимо, он уже собирался уходить, но было слишком поздно. Двое уж точно должны были ответить за то, что сделали: баба и тот, кто меня толкнул. Я достаю ключ и бью первого. Второй пытается на меня наброситься, но я бью его точно в челюсть. Правда, избивать его совершенно не хотелось, но ситуация была такая, что без этого не обойтись.
Баба в ужасе начинает орать. Кричит, что я даже понятия не имею, с кем связался. По её словам, одно из лежащих тел – полицейский, а это разозлило меня ещё сильнее.
– Что, меня тоже ударишь?
Я с размаху бью её и попадаю в шею. Она падает. Мне хотелось так сильно унизить её, что в тот момент совсем сорвало крышу. Я стоял и орал на неё, а с каждым новым словом поток гнева лишь усиливался. Потом она снова что-то сказала о том, что я влип, и начала крыть меня матом. Именно в этот момент ненависть к ней достигла предела.
Вижу, что она в юбке и колготках. Сажусь сверху, прижимаю её к земле. Снимаю колготки и стягиваю трусы, она вопит, а я замахиваюсь ключом и говорю, чтобы заткнулась. Дальше расстёгиваю ширинку. В принципе, всё понятно. Ключом прижал ей горло и начал делать то, что задумал, чтобы унизить её так сильно, как только мог.
Это длилось не больше 5 минут, потому что внутри стал разгораться огонёк, о котором я писал выше. Я остановился, поднялся, выбросил ключ и побежал в сторону дома, забыв на месте преступления рюкзак. В тот момент я пытался убежать от самого себя. Войдя в квартиру, огонёк внутри меня стал пламенем, сжигающим внутренности. Я орал на весь дом и принялся разносить всё, что в нём было.
Самобичевание длилось много месяцев, но оно не помогло мне прийти в себя. Я словно хотел уничтожить свою плоть, чтобы вместо неё появилось что-то новое, которое не имеет отношения к тому, что происходило всё это время. Каждый день начинался с угрызений совести и всё чаще ими заканчивался, а иногда это перерастало в то, что