Часовые встретились и стали расходиться. Корнилов пополз к берегу. Ему казалось, что время остановилось, и он ползет целые часы. Он вскочил на ноги и бегом бросился к реке. Часовые открыли по нему огонь. Одежда мешала плыть. Наконец, он почувствовал под ногами землю. Он был уже на румынской стороне Дуная, но, забывая, что он уже на свободе, Корнилов поднялся и бежал до тех пор, пока не потерял сознание. Этот-то случай и дал повод австрийским газетам к сообщениям, что Корнилов утонул при попытке переплыть Дунай.
Когда Корнилов пришел в себя, его окружала толпа румынских крестьян. Они провели Корнилова в село, названия которого Корнилов не запомнил. В селе Корнилов увидел несколько русских солдат, также недавно бежавших из плена и бывших задержанными местными румынскими властями. Опасаясь, что его также могут интернировать, и ему так и не удастся попасть в Россию до конца войны, Корнилов решил, что, если он назовется рядовым, то за ним будет меньший надзор, чем если будут знать, кто он такой, и ему легче удастся бежать в Россию. Поэтому он назвался рядовым одного из полков своей бывшей дивизии (Рымникского пехотного полка[71]). Его возраст казался странным для рядового, и сельские власти стали высказывать предположение, что он шпион. Опасения эти поддерживались тем, что этой же ночью был по телеграфу передан приказ о мобилизации, о чем ни Корнилов, ни пленные русские солдаты, бывшие в деревне, не знали.
Было это, если мне не изменяет память, 28 августа, то есть через 17 дней после побега Корнилова из Кёсега.
В числе пленных русских солдат, бывших в той же деревне, случайно оказался один фельдфебель Рымникского полка, и румыны повели Корнилова на очную ставку с ним. Корнилов так исхудал и изменился, что фельдфебель не узнал своего начальника дивизии, сам же Корнилов, хорошо знавший строевой состав своей части, сразу назвал фамилию фельдфебеля. Не узнавая Корнилова, фельдфебель стал «экзаменовать» его, выспрашивать имена офицеров полка, фельдфебелей и унтер-офицеров того батальона, в котором, по словам Корнилова, он служил в Рымникском полку. Корнилов отвечал на вопросы.
– Это наш, – решил наконец фельдфебель. В этот же день всех русских солдат, бывших в деревне, этапным порядком направили в ближайший городок Турн-Северин. Обессиленный Корнилов не мог идти. С большим трудом, так как в селе как раз проводилась военно-конская повинность, достали для него телегу. В пути Корнилову стало еще хуже. Он подозвал к себе фельдфебеля и открыл ему свое имя, прося сообщить своей семье, если он умрет.
В Турне-Северине прибывших русских солдат выстроили на городской площади, и вышедший к ним русский капитан объявил им, что Румыния в союзе с Россией объявила войну Австрии и что будет приступлено к формированию воинских частей из русских солдат, бежавших из Австрии и находящихся в Румынии.
Корнилов вышел из строя и подошел к изумленному офицеру.
– Я могу теперь сообщить Вам, – сказал он, – что я офицер. Я боялся открывать свой чин, так как мне казалось, что в случае интернирования за солдатами будет менее надзора, нежели за офицерами и легче будет бежать в Россию…
– Позвольте узнать ваше имя, чин и часть, – перебил капитан, – вы уже не молоды, вы прапорщик запаса?
– Нет, – улыбнулся Корнилов, желая разыграть в лицах старый анекдот.
– Но вы обер-офицер? – переспросил капитан. Корнилов отрицательно покачал головой.
– Виноват, господин полковник, – вспыхнул капитан, прикладывая руку к козырьку. – Вы разрешите узнать Ваше имя?»
– Я – генерал-лейтенант Корнилов.
В это время к пленным солдатам, выстроенным на площади, направлялся английский военный агент в сопровождении русского полковника. С изумлением заметив, что капитан сперва как-то удивленно и растерянно вытянулся в струнку перед каким-то оборванцем, вышедшим из строя, а потом горячо стал пожимать руку этому оборванцу, полковник подошел к ним.
– Ваше Превосходительство, позвольте вам представить полковника Потоцкого – обратился к Корнилову капитан и объяснил Потоцкому, что перед ним Корнилов. Потоцкий немедленно пригласил Корнилова к себе.
Корнилов просил прежде всего позволения принять ванну и принести пищу к себе в комнату, так как, по его выражению, «был слишком голоден и слишком одичал, чтобы обедать в приличном обществе».
Когда после обеда Корнилов лежал в постели, Потоцкий вошел к нему, чтобы осведомиться, не нужно ли чего его гостю. Корнилов в ответ разрыдался.
– Ваше Превосходительство, что случилось? Я обеспокоил или расстроил Вас чем-нибудь? – допытывался Потоцкий.
– Нет, полковник. Я только слишком счастлив. Я только слишком долго был в неволе и только сейчас понял, что я уже не военнопленный, что я снова генерал Русской армии!
Вечером местное общество чествовало Корнилова ужином. Городские дамы поднесли ему спешно сшитую и не совсем правильную русскую генеральскую форму.
31 августа нового стиля Корнилов был в Бухаресте, где русским посольством был дан торжественный обед в его честь, а 1 сентября он был в Рени, где в честь его давал обед начальник русской Дунайской флотилии[72] Михаил Веселкин[73], и в тот же день выехал в Россию в Ставку к государю императору.
Проездом через Киев он остановился, чтобы переночевать и приобрести настоящую русскую форму. В это время в Киеве находилась вдовствующая государыня императрица Мария Федоровна и великие княгини Милица[74] и Анастасия Николаевны[75]. Утром, когда Корнилов находился еще в постели, к Корнилову явился с приглашением от императрицы генерал (если мне не изменяет память, это был генерал-лейтенант Коцебу[76], состоявший при великой княгине Милице Николаевне). Корнилов указал на свою не совсем форменную одежду. «Государыня с таким нетерпением ожидает Вас видеть, что не будет за это в претензии», – было ответом. Вернувшись от императрицы, которая задержала его на завтраке, и приобретя форменную одежду, Корнилов выехал в Ставку.
Государь поздравил Корнилова с геройским побегом из плена, сказал, что скоро надеется увидеть его генералом от инфантерии и командующим армией, а «пока» поздравляет его командиром корпуса (до пленения Корнилов командовал дивизией). Государь предложил Корнилову двухмесячный отпуск для поправления здоровья, но Корнилов отказался, сказав, что хотел бы скорее вернуться на фронт и просить лишь о двухнедельном отпуске, чтобы повидаться с семьей.
Семья Корнилова жила в то время, как я говорил уже выше, в Ессентуках. Случилось так, что отчаянное письмо, посланное Корниловым из плена через офицера-инвалида, было получено почти одновременно с побегом Корнилова, так как этому офицеру пришлось долго ожидать своей очереди на возвращение в Россию вследствие большого скопления инвалидов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});