Непонятно, однако, почему этот процесс должен связываться со всякими глупыми «ступенями достижения», делением на тех, кто «прошёл» и не «прошёл», или на тех, кто, по данным формальным признакам является и не является истинным Буддой. Все религиозные институты с вековыми традициями обрастают подобного рода чепухой и, как правило, впадают в своего рода эстетизм, чрезмерную страсть к культивированию своего особого «стиля», тонкости которого призваны служить отделению агнцев от козлищ. Пользуясь этими признаками, эстет литургии может, например, отличить священника римско-католической церкви от пастора англиканской, путая при этом приёмы, создающие условную атмосферу, с божественными знаками истинной или ложной причастности апостольскому служению. Бывают, правда, случаи, когда культивирование традиционного стиля заслуживает одобрения, например, когда группа ремесленников или художников из поколения в поколение передают некие профессиональные тайны или технические навыки, благодаря чему создаются предметы особой красоты. Но даже в таких случаях именно это культивирование легко превращается в весьма искусственную и самосознающую дисциплину — и в этот момент тут приходит конец всему их «Дзэн»!
Система коана в том виде, как она существует сейчас, представляет собой в основном творение Хакуина (1685–1768), крупнейшего и чрезвычайно многостороннего учителя Дзэн. Он придал обучению Дзэн систематический характер, разделив его курс в Школе Ринзай на шесть ступеней. Сначала следует пять групп коанов:
1. Хосин или Дхармакайя-коан — с помощью которого ученик «вступает в главные ворота Дзэн».
2. Кикан или коан «хитрого препятствия», в котором активно выражается состояние, усвоенное в первой группе.
3. Гондзэн — коан «изучения слов», связанный с выражением понимания Дзэн в словах.
4. Нанто или коан «трудный для проникновения».
5. Гои или коан «пяти классов», основанный на пяти видах взаимоотношений между «хозяином» и «слугой» или между ‘принципом’ (ли) и ‘вещью-событием’ (ши). С помощью этих коанов Дзэн связывается с философией Хуа-яна и «Аватамсаки».
Шестая ступень — изучение в свете Дзэн буддийских правил и предписаний, регулирующих монашескую жизнь (винайя).[79]
Такой курс обучения, как правило, очень продолжителен, он занимает около тридцати лет. При этом далеко не все монахи овладевают программой во всём объёме. Это требуется лишь от тех, кто должен получить от наставника инка, т. е. ‘печать одобрения’, и в будущем сам может стать наставником (роши), всесторонне владеющим всеми ‘искусными методами’ (упайя) обучения Дзэн. Как и многие другие, эта система хороша в хороших руках, и воспитанники её бывают и великими Буддами, и малыми Буддами. Не следует полагать, что тот, кто «прошёл» коан или даже множество коанов, обязательно является существом «преобразившимся», что его характер и образ жизни претерпевают резкое изменение. Нельзя также считать, что сатори представляет собой единоразовый внезапный скачок от обычного сознания к ‘непревзойдённому полному пробуждению’ (ануттара самьяк самбодхи). Сатори действительно обозначает внезапный и интуитивный способ постижения всего — от умения вспомнить позабытое имя до проникновения в глубочайшие истины буддизма. Человек ищет и ищет, и никак не может найти. Тогда он бросает всё — и вдруг ответ является сам собой. Поэтому в ходе обучения может возникнуть множество ситуаций сатори, могут быть малые сатори, и умение решать коаны зависит от способности не более поразительной, чем своего рода «сноровка» в применении стиля Дзэн к буддийским принципам.
Западные понятия о достижениях буддизма слишком часто искажаются в угоду представлению о «таинственном Востоке». Их породили фантастические сказки, которые десятилетиями распространялись в конце предыдущего и начале нашего столетия. Эти сенсационные сведения создавались на основе знания буддизма, почерпнутого не из первых рук, а из буквальных переводов мифологических отрывков сутр, где Будды и Бодхисаттвы наделялись бесчисленными чудесными и сверхчеловеческими свойствами. Так что наставников Дзэн отнюдь не следует смешивать с теософскими «Махатмами» — ослепительными «Наставниками Мудрости», которые проживают в недоступных горных районах Тибета и практикуют оккультные науки. Наставники Дзэн — вполне человеческие существа. Они болеют и умирают, знают радости и печали, они бывают в дурном настроении и не лишены других человеческих «слабостей»; они даже не «выше любви» и, случается, вступают во вполне человеческие отношения с противоположным полом. Совершенство Дзэн в том, чтобы чтобы быть просто и совершенно человечным. Различие между адептами Дзэн и обыкновенными людьми в том и состоит, что последние не в ладу с собственной человечностью и пытаются стать ангелами, или демонами.[80] Стихотворение (дока) поэта Иккю гласит:
Мы едим, испражняемся, спим и встаём. Таков наш мир. Всё что нам остаётся кроме этого — умереть.[81]
Обучение коану требует чисто восточного, совершенно отличного от нашего, отношения между учителем и учеником. В культурах Азии эти отношения признаются священными, и считается, что учитель ответственен за карму ученика. Ученик в свою очередь обязан беспрекословно повиноваться и уважать его не меньше, если не больше, чем собственного отца — а это очень много значит для азиатских стран. Поэтому для молодого монаха Дзэн роши является воплощением высочайшего патриархального авторитета, и, как правило, учитель в совершенстве исполняет эту роль. Обычно это человек преклонного возраста, на вид свирепый, «как тигр». Когда, одетый по всем правилам, он восседает на церемонии сандзэна, его вид и осанка исполнены высшего достоинства. В этой роли он является живым олицетворением всего того, что мешает человеку быть естественным, что возбуждает в нём мучительное и естественное чувство самосознания. Эту роль роши использует как упайя, искусный метод: это — вызов, обращённый к ученику, чтобы тот собрал всё своё мужество и смог в присутствии столь грозного архетипа вести себя совершенно естественно. Если ученик способен на это, — он свободный человек, которого никто и ничто не смутит. Следует также помнить, что в Японии особенно распространён обычай высмеивать подростков и молодёжь, тем самым склоняя их к принятию социальных конвенций.
К естественному для Азии представлению о взаимоотношениях между учителем и учеником Дзэн добавляет нечто своё. Он представляет всю полноту инициативы в завязывании таких отношений ученику. Ведь основной принцип Дзэн в том, что ему нечего сказать, нечему учить. Истина буддизма настолько самоочевидна, что наставник нисколько не «помогает» ученику, ведь «помогать» и значило бы «мешать». Наоборот, он только и делает, что нагромождает перед учеником помехи и препятствия. Так, например, комментарии У-мэна к различным коанам в книге «У-мэн куан» оказываются умышленно неверными, коаны в целом называются wisteria vines, что значит ‘заграждения’, а некоторые группы их — ‘хитрые препятствия’ (кикан) или ‘трудные для проникновения’ (нанто). Так подрезают живую изгородь для того, чтобы она лучше росла. Конечно, делается это для того, чтобы помочь, но ученик Дзэн обретает Дзэн лишь тогда, когда приходит к нему самостоятельно. Китайская пословица, гласящая: «То, что вошло в ворота — это не семейная реликвия», понимается в Дзэн так: то, что тебе рассказывает другой — это не твоё собственное знание. Как объясняет У-мэн, сатори наступает только тогда, когда человек исчерпал силы своего собственного разума, когда он пришёл к убеждению, что ум не может ухватить самого себя. Говоря словами ещё одного стихотворения-доки Иккю: