— Понимаешь… в тот вечер… Помнишь, как я принесла его в лагерь из леса? Меня удивило, как бережно ты его взяла. И твой взгляд… Я еще тогда подумала, что, наверное, у тебя у самой был малыш. Ты смотришь на Алвина с такой нежностью и грустью, что об остальном догадаться совсем не трудно.
— У меня был сын от Хэкона. Хоть я и ненавидела Хэкона, я очень любила ребенка. У меня и мысли не было, что все кончится так ужасно. Мой малыш быстро рос, хорошо ел, часто улыбался, но это продолжалось всего два месяца. Однажды я проснулась и обнаружила, что он лежит в своей кроватке холодный и недвижимый. Он умер ночью, не издав ни звука; я даже не знала, что с ним что-то неладно. Очевидно, Хэкон всегда думал, что это я умертвила мальчика. — Голос ее дрогнул. — Но я готова поклясться чем угодно, что это не так.
— Я тебе верю, — сказала Ида, сочувственно обнимая Мэй за плечи. — Хэкон был болваном. Ты просто не способна причинить кому-нибудь вред, тем более собственному ребенку. Но, Мэй, многие дети, особенно младенцы, умирают внезапно. Если Бог захочет взять Алвина на небеса, никто не сможет воспрепятствовать его воле.
Мэй улыбнулась и поправила одеяльце, в которое был закутан Алвин.
— Умом я это понимаю, но все же…
— Все же советую тебе хоть немного отдохнуть, — перебив ее, договорила Ида. — У тебя под глазами круги. Когда Алвин бодрствует, тебе нужно кормить, пеленать и забавлять его, а когда он засыпает, ты продолжаешь следить за ним, словно он с минуты на минуту умрет. Так ты в конце концов заболеешь и будешь неспособна приглядывать за Левином. Ты этого хочешь?
— У меня такое чувство, что это мой родной сын. Я так за него боюсь! — жалобно проговорила Мэй.
— Пойми, Алвин старше твоего умершего малы ша, ему почти семь месяцев. Думаю, он не требует постоянной опеки. Почему бы не позаботиться о самой себе? Ведь тогда у тебя будут силы ухаживать за ним, если ему действительно понадобится твоя помощь.
— Ты права. Я так и сделаю. Наверное, я и в самом деле даю слишком много воли своим страхам. — Она с тревогой взглянула на Иду. — Ты действительно ничего не имеешь против того, что я взяла Алвина себе?
— Нет. Совсем нет. Я не успела к нему привязаться. Я не чувствую, что нарушила обещание, которое дала бедной Алдит: ребенок окружен любовью и заботой, и я могу считать, что исполнила клятву. Пусть не я, а ты заменишь ему мать — душа Алдит будет спокойна.
— А что, если Бран заявит на него права, как родственник?
— Вряд ли. Конечно, ему хотелось бы, чтобы в будущем ребенок его признавал, но он и понятия не имеет, как ухаживать за младенцами. Это не мужское дело. К тому же я видела, как он смотрит на вас обоих: как на мать с сыном. — Она мягко положила руку на плечо Мэй. — Я должна доказать Дрого, что его ревность абсолютно беспочвенна, — сказала Ида; перед ее глазами снова встало его недовольное, хмурое лицо. — Но как это сделать?
— Думаю, что в ближайшее время тебе это не удастся, потому что Бран еще очень слаб и тебе придется продолжать ухаживать за ним. Кстати, где ты так хорошо научилась врачевать раны? Этот дар тоже передала тебе та старуха? Ида пожала плечами:
— Не знаю. Может, он был мне дан с рождения и до поры до времени я просто не имела возможности проявить его. Но если это еще один подарок от Эдит, я безмерно ей благодарна. И ты права — я сейчас не могу перестать ухаживать за Браном.
— Постарайся ограничиться тем, что всего лишь промоешь и перевяжешь его раны. Никаких бесед: сделала свое дело — и немедленно уходи!
— Из-за глупой подозрительности Дрого я должна менять свое поведение и, возможно, обидеть этим ни в чем не повинного юношу, которому и без того тяжко… — Ида вздохнула. — Но я последую твоему совету. Хватит с меня косых взглядов и ехидных замечаний! — Она откинулась на кипу мешков, одеял и подушек и беззаботно махнула рукой, — И вообще я больше не хочу обо всем этом думать. Буду отдыхать. Разбуди меня, если я понадоблюсь Брану или в случае остановки. — И она закрыла глаза.
Пробудилась Ида от едкого запаха дыма. Она покрутила головой, надеясь, что ей удастся продлить свой блаженный и безмятежный покой и чудесный сон, в котором она лежала в объятиях Дрого на лугу, полном цветов. Но, услышав громкий, надсадный кашель Мэй, она окончательно пришла в себя и села.
Обоз стоял. Мимо стремительно мчались норманнские всадники. Слышался сильный шум, раздавались отдаленные выкрики, ржание лошадей. Ида оглянулась и увидела, что их повозка зажата соседними со всех сторон — двинуться было невозможно.
Поняв, что это надолго, Ида знаком попросила у Иво бурдюк с водой и, сделав большой глоток, передала его Мэй.
Иво заговорил с одним из норманнских воинов, стоявших неподалеку от повозки. Пока их беседа не перешла в горячий спор, Ида переводила ее содержание Мэй, но потом потеряла нить разговора — речь стала слишком быстрой. Впрочем, Ида и не пыталась понять ее, она внезапно услышала чьи-то жалобные голоса. Поначалу очень слабые, они постепенно усиливались, настойчиво продолжая звучать в ее голове. Ида прислушалась, удивляясь, что голосов, которые молили о помощи, так много, и вдруг отчетливо разобрала детский крик. Он был столь пронзителен и жалок, что у Иды навернулись на глаза слезы. Она, не раздумывая, соскочила с повозки и, не обращая внимания на оклики Мэй, бросилась в том направлении, откуда, как ей казалось, доносился горестный призыв. Ида не знала, что именно будет делать, помчалась вперед, подгоняемая звучащими в этом зове ужасом и отчаянием.
Поднявшись на холм, она увидела внизу горящую деревню и с первого взгляда поняла: отряд норманнов напал на безоружных жителей и безжалостно истребляет их и грабит дома. Вскипев от ярости, Ида бегом устремилась на крики о помощи, которые теперь слышала собственными ушами. Ей пришлось прятаться за деревьями, чтобы остаться незамеченной. Скоро Ида оказалась на дальнем конце деревни. По небольшой площади, окруженной всадниками, метались из стороны в сторону несколько женщин и детей. Норманнам явно доставляли удовольствие страх и смятение жертв — они хохотали и улюлюкали. Ида нисколько не удивилась, узнав в одном из этих негодяев Ги; секунду спустя она увидела, как Ги занес меч над женщиной, пытавшейся закрыть своим телом двух маленьких детей, и опустил его на ее голову. Вскрикнув от ужаса и негодования, Ида кинулась к несчастной, которая рухнула наземь.
— Ублюдок! — подбежав, исступленно закричала она. Ги вздрогнул и выпрямился в седле, сверля ее своим змеиным взглядом. — Доказываешь свою рыцарскую доблесть, убивая беззащитных?
— А, шлюха Дрого, — злобно процедил он. — Ты совершила ошибку, явившись сюда. Никто не имеет права учить меня, кого мне следует убивать, а кого нет. Теперь ты тоже подохнешь. Я скажу, что спутал тебя с этими саксонскими свиньями.