Первым возвратился из разведки самолет летчика Рудя, за ним провел посадку самолет командира звена Митина. Вместе с майором Катеевым Я. М. под деревьями ожидаем возвратившихся разведчиков.
Подошел Рудь и доложил о выполнении задания на разведку и о проведенном им воздушном бое. Не остывшее от боевого возбуждения лицо летчика слегка горело, в больших глазах светился яркий ум. Волевой подбородок и губы выражали уверенность человека, знающего и любящего военное летное дело. Он воевал инициативно и дерзко. Дух боевых действий для Рудя олицетворяли бомбардировочные удары, добывание разведывательных данных, напряжение воздушных схваток, взрывы, пламя и, конечно, его боевые товарищи. В душе он искренне верил в цели и задачи войны, в неизбежность разгрома фашистских войск, понимал свою роль, но из кокетства любил задавать командирам и комиссарам каверзные вопросы. В нем привлекали уверенность, смелость и дерзость в бою. Однако между боевыми вылетами Рудь внешне всегда выглядел изумленным и немного робким. Большой талант летчика и бойца у него непринужденно сочетался с ребячеством.
Начальник разведки штаба дивизии майор Катеев лично сам опрашивал экипажи разведчиков и немедленно передавал добытые данные в штаб 8-й воздушной армии.
Истребители противника оказывали нашим разведчикам ожесточенное противодействие. Летчики Митин и Рудь уходили от атак истребителей противника с бреющего полета вверх энергичным набором высоты, а при удобном случае сами дерзко атаковывали самолеты противника. Летчик старшина Погудин, разведуя принадлежность и состав войск на дороге Коротояк — Старый Оскол и Острогожск — Шатиловка, неожиданно был атакован звеном истребителей Ме-110. Вывернувшись из-под атаки противника, Погудин сам атаковал напавших на него истребителей и сбил один из них, а затем, петляя по глубоким оврагам и отстреливаясь, сумел уйти от двух других истребителей. Несмотря на повреждения гидросистемы и пробоину в покрышке колеса, Погудин, выполнив задание, отлично посадил самолет на своем аэродроме[83]. После осмотра в бомбардировщике Погудина было обнаружено около пятидесяти пробоин, в том числе был пробит снарядом и бензобак.
Данные, добытые разведчиками, были настолько противоречивы и так быстро менялись, что на другой день, 6 июля, полк с утра находился в готовности к боевым действиям, но нам никак не могли поставить боевую задачу из-за неуверенности в принадлежности обнаруженных на дорогах войск.
Наконец, к вечеру нам приказали уничтожить колонну танков на дороге от Острогожска на Каменку. Удар по танкам нанесли шестью бомбардировщиками. После удара мы наблюдали, как два танка загорелись, а два остановились[84].
Место цели, где мы наносили удар, указывало на опасную близость танков противника к нашему аэродрому. Поэтому после посадки нам приказали немедленно, без дозаправки топливом, перелететь на аэродром Нижняя Меловатка, расположенный восточнее Дона. После перелета, в сумерках рассредоточили и замаскировали самолеты в зеленых посадках на западной окраине аэродрома.
Рано утром 7 июля я вылетел на разведку с целью определения принадлежности наших войск и войск противника в районе боевых действий за Доном. Для того чтобы надежнее опознать обнаруженные войска после перелета реки Дон, перешел на бреющий полет. Полет на предельно малой высоте на скорости около 400 километров в час сначала захватывает быстротой, сменой мелькающих рощ, деревушек, дорог, оврагов и ручьев и вызывает волнующее боевое настроение. А потом это мелькание и постоянная напряженность начали меня утомлять, и потребовалось значительное усилие для того чтобы облететь и просмотреть все указанные в задаче на воздушную разведку дороги и населенные пункты.
Все дороги от Острогожска, Алексеевки и Волоконовки на юг и юго-восток были забиты фашистскими и нашими войсками. Было видно, что немецкие войска повернули на юг, а наши, находясь в полуокружении, начали общий отход и тоже двигались на юг или к переправе через Дон. Боев между нашими войсками и немцами не обнаружил. Колонны войск двигались параллельно, как будто это не смертельные враги, а какое-то фантастическое соревнование в движении на юг. Совершенно определенно опознал колонны наших войск с артиллерией в двадцати километрах восточнее Каменки, на дорогах от Ольховатки на Россошь и от Никитовки на Кантемировку. Огромное количество наших войск, автомашин и артиллерии скопилось западнее переправы через Дон у Павловки. Закончив разведку, мы нанесли удар по фашистской автоколонне на дороге Николаевка — Ольховатка[85]. После посадки, доложив о результатах разведки, отошел покурить в поле перед стоянкой. Ко мне подошли комиссар Лучинкин и Рябов.
— Ну как, командир? — спросил Лучинкин.
Я ответил, что немцы наступают колоннами по всему фронту от Волоконовки до Старого Оскола, а наши войска отходят отдельными группами и колоннами к Дону, так что трудно разобраться, кто где.
— Повторяется история 1941 года. Газеты пишут об ожесточенных боях под Севастополем и под Воронежем, — сказал Рябов.
Я возразил, что история не совсем повторяется и что мне кажется, наши войска отходят более организованно, не теряя управления и не давая себя окружить.
— В «Правде» сообщили, что вступил в силу договор между СССР и Великобританией о союзе в войне против гитлеровской Германии и что Калинин поздравил Рузвельта с национальным праздником, — сообщил Лучинкин.
— Договор — это бумажка. Вот если бы вместо договора они второй фронт открыли! — воскликнул Рябов.
— Чего захотел! Наши союзники пока что контратакуют войска Ромелля под Эль-Аламейном, — мрачно заметил Лучинкин.
Наступило молчание.
— Никто, ребята, нам не поможет. Нам надо самим остановить и разбить фашистов, — прервал молчание комиссар.
Лучинкин был прав. Американцы пока оказывали нам только небольшую экономическую помощь. Они рекламировали свои намерения бомбардировочными ударами по фашистской Германии выполнить свои союзнические обязательства. Однако это были только слова.
— Командир, давай побеседуем с личным составом, поднимем дух и мобилизуем всех на усиление отпора врагу, — предложил Лучинкин.
Я согласился.
— Тогда ты поговори с летным составом, а я проведу беседу с техниками и мотористами, — сказал комиссар.
Я предложил Лучинкину в этой тяжелой обстановке не отделять летный состав от технического, и мы договорились, что я проведу беседу во втором и третьем звеньях, а он в первом и со специалистами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});