Вейн качает головой:
— Мы едва с кем-то сталкивались. Что у вас?
— Мы видели парочку, но не столько, сколько должны были, — говорит Гас, — таким образом, я вполне уверен, они где-то устраивают засаду.
— Звучит верно, — бормочет Вейн.
— А как вы выбрались из камеры? — спрашивает Солана.
— Это своего рода длинная история, — говорит Гас. — Прямо сейчас, мы должны продолжать двигаться.
— Да, — соглашается Вейн.
— Но сначала, мы должны остановить турбину, — напоминает ему Солана.
Она объясняет их план саботажа, и это на самом деле умная игра. Я ненавижу себя за то, что не я придумал его… и я ненавижу себя еще больше за то, что впиваюсь взглядом в ее крошечное платье и солнечные волосы.
Она рисковала своей жизнью, чтобы помочь нам… это должно быть моим единственным сосредоточением. Но я не могу выдержать то, как она продолжает использовать слово «мы»», как она описывает, как она и Вейн прокрались в крепость через секретный тоннель.
Горький, неблагоразумный гнев омрачает мои мысли, пожирая за несколько секунд до того, как я буду помнить что-то фактически важное.
— Разве моя мать не была с вами? Я слышала, как Райден произнес ее имя.
Беспокойство в голосе удивляет меня… как и облегчение, когда Вейн говорит, что она все еще жива.
— Астон волновался, что они в конце предадут нас, если встретятся с Райденом, — объясняет он. — Таким образом, они устроили отвлечение, чтобы помочь нам прокрасться внутрь, и теперь они, вероятно, на пути назад к его пещере.
— Астон помог тебе? — спрашиваю я.
Гас выбирает более умный вопрос:
— Откуда тебе знать, что они не предают нас прямо сейчас?
— Я не знаю, — признает Вейн. — Но… иногда надо доверять людям.
Беглый взгляд на него и Солану пробивают мои внутренности иглами.
Я стараюсь слушать, как они обсуждают идеи о том, как устроить саботаж с турбиной, но трудно сосредоточиться, когда я стою так близко к Вейну.
Каждое подергивание, каждое мерцание, каждый украденный взгляд, что он дает мне. Я не могу сдержаться и изучаю их, ища ответы… и я даже не знаю, какие вопросы задавать.
Слова не складываются в моем уме. Только чувства.
Так много чувств.
Слишком много чувств.
— Ты не будем делать это, по-твоему! — рявкает Вейн, привлекая мое внимание.
— А как это? — спрашивает Гас.
— Это… долгая история, — говорит Вейн. — Добавь к списку вещей, о которых мы должны поговорить, если выберемся отсюда.
— О, мы выберемся отсюда, — говорит Гас. — Предоставь это мне, с твоим Западным… и другими ветрами… я разорву это на кусочки.
— Западным? — спрашивают Вейн и Солана.
Гас кивает.
Губы Вейна дергаются от вопросов, но ему удается избавиться от них. Он посылает Гасу свой Западный наряду с Южным, и я наблюдаю, как его глаза расширяются, когда Гас поглощает их и движется к турбине.
Даже с дополнительным взрывом силы, напряжение двигателя почти засасывает Гаса. Солана бросается к нему — раздражающе устойчивая среди потоков — и хватает его за талию, удерживая на месте.
— Нужна помощь? — кричит Вейн.
— Ха, мы справимся, — говорит ему Гас. — У вас, ребята, есть другие вещи, о которых нужно позаботиться.
Вейн напрягается от слов и поворачивается ко мне.
Что это означает?
Проходят секунды, и все тяжелее становится дышать.
В конечном счете, Вейн бормочет что-то, что я не могу понять, прежде чем он, наконец, подходит ко мне.
Три шага и он рядом со мной, его слова бешено вылетают изо рта:
— Мне так жаль, Одри. Ты когда-нибудь сможешь простить меня?
Это не тот вопрос, который я ожидала… и я ненавижу то, что он заметил мою куртку, его глаза смотрят на пятна крови, покрывающие коркой мои плечи и спину.
Я должна сказать ему, что это не его вина. Убедить его, что я в порядке. Благодарю за то, что он рискует всем, чтобы вызволить меня.
Но слова никак не могут протолкнуться сквозь ком в моем горле.
Как мне убрать его?
Я не думала, то смогу.
— Все хорошо, — говорит Вейн, мягкость его голоса чувствуется подобно чистому, сладкому воздуху. — Ты не должна ничего говорить.
Он начинает отворачиваться, и паника возвращается в мой голос.
— Вейн, я…
Это все, что у меня есть.
Но этого, кажется, достаточно.
Он касается моего лица, смахивая слезу, которую я даже не почувствовала.
Его мягкие пальцы исчезают так быстро — его руки опускаются — но жар его прикосновения задерживается под моей кожей.
Крошечные искры остались от лучших времен.
Я закрываю глаза и впитываю их.
— Я знаю, что не время и не место, — говорит он, его лицо так близко к моему, что я чувствую дыхание на своих щеках.
— Но есть одна вещь, которую я должна сказать.
Он останавливается там, и я понимаю, что он ждет моего взгляда.
Когда я смотрю, его красивые глаза горят самым отчаянным видом тоски… нет никаких попыток, отрицать ее или замаскировать.
— Я сделаю все, чтобы доказать, что я все еще заслуживаю тебя, — говорит он мне. — Но только если ты этого хочешь. И мне не нужно решение прямо сейчас. Мне просто… нужно, чтобы ты знала.
Мы смотрим друг другу в глаза еще секунду.
Потом он поворачивается и уходит.
Глава 29
ВЕЙН
Я хочу снова быть с Одри, обнять ее, к черту этот весь медленный-и-устойчивый план, который я придумал.
Но печаль, которую я вижу в ее глазах, заставляет меня уйти прочь.
Это слишком сильно напоминает мне первый раз, когда мы были вместе, и я знаю, что это означает. Ее раны снова должны зажить, прежде чем она будет готова к чему-либо больше… и не просто эмоционально на этот раз.
Я уверен, что запачканная кровью куртка скрывает что-то худшее, чем она показывает. Особенно, когда я смотрю на Гаса.
Я наблюдаю за ним и Соланой, которые измеряют механизмы турбины, и все, что я могу думать… Как он остался живым?
Я рад, что он жив… но его раны?
Этому. Нет. Слов.
Он ловит мой пристальный взгляд и преувеличенно подмигивает мне, это так или иначе заставляет меня забыть его раздутое лицо и израненную грудь.
Одри встает рядом со мной… достаточно близко, чтобы я почувствовал ее тепло через воздух. Делаю глубокий вдох и напоминаю себе: медленно и спокойно.
— Насколько он плох? — спрашиваю я. — Скажи мне правду.
Я не уверен, скажет ли, но она выдает мне полную страшную историю. К концу мне приходится наклониться, чтобы кровь прилила к голове, таким образом, я не падаю в обморок.
— Как ты? — спрашивает она.