Дорогою встретился со мною Добрыня, который отлучился от меня для некоторые нужды, и ничего не ведал о переговорах моих со жрецом. Я ему рассказал сию историю, и не мог с ним надивиться жадности сего первосвященника, которая побуждает его не токмо народ обманывать, но и проливать человеческую кровь под предлогом благочестия и богопочитания. Ах, государь: сказал мне тогда Добрыня: так никак и ответ, данный им тебе от имени Знича, его же коварства есть вымысел, ибо я признаюсь тебе, что он ласкательством своим выведал от меня несколько о нашей тайне, и о Сандалиях врученных тебе Славомыслом. А что они помогли тебе освободиться от болезни, так сие конечно произошло от сокрытой в них для сего силы, а не от Знича, коему приписывает жрец исцеление болезней. Рассуждение сие почел я справедливым, соображая его со жреческим коварством. Я решил завсегда носить спасительные сии Сандалии, а Добрыне приказал не объявлять впредь никому о нашей тайне.
Между тем желая спасти неповинных пленников, вынул я из неистощимого моего кошелька деньги, по числу пленников, которых было около двадцати человек; и пошел под вечер к корыстолюбивому жрецу, которому вручив сей выкуп, просил его исполнить обещание, что он в тот же час и учинил, приказав их освободить. После чего ласкательства его доказали мне ясно, сколь подла его душа. Я оставил его скоро, возымев к нему презрение больше еще прежнего, и идучи на мое подворье рассуждал, как праведные Боги таких гнусных и беззаконных тварей оставляют без наказания; но вспомянув произречение Золотой Бабы, что Бессмертные медленно наказуют злодеев, оставил сие на промысел небесный, который на утро уже мне доказал, что он справедлив. Ибо на другой день Добрыня, ходивший за нуждою на рынок объявил мне пришед, что сего первосвященника зарезали воры, в числе которых был его келейник, и пограбили все его имение. Услыхав сие, воздал я хвалу Небу за избавление земли от сего чудовища, пожиравшего человечество, и просил прощения в моем роптании на его правосудие.
После сего приключения вскоре оставил я сей город, и продолжал мой путь в Славенск. На сем пути скончался добродетельный мой спутник. По обыкновению нашему тело его я сжег, и собрав в сосуд оного пепел, поставил во храме того села, в котором приключилась ему смерть. По совершении над ним тризны, отправился я снова в путь мой, который даже до Валдайских гор был довольно спокоен; но на оных разрушило его следующее приключение. Не доезжая несколько до сего урочища, наехал я на приказного человека, ехавшего также в Славенск с молодою своею женою, с коей ездил он для свидания к её родителям, и возвращался в столицу Славян, имея в оной свое жилище. Мы оба весьма были рады, что наехали в пути своем себе сотоварища: он со мной тотчас познакомился, и рассказал мне о себе, кто он таков; я также объявил ему о себе, что я Древлянине и желая видеть достойные примечания места путешествую. Таким образом разговаривая, уменьшали мы скуку соединенную с путешествием, даже до объявленных мною гор.
По въезде нашем на оные, и по продолжении некоторого по них пути, переломилась ось у его коляски, что принудило его и жену его из оной выйти. Я также сошел с моего коня, дабы им сотовариществовать, и меж тем, как люди его старались привести в прежнее состояние коляску, мы все трое пошли прогуливаться. Взошед на стоящую перед нами гору, превосходившую высотою все прочие, удивлялись мы природе, аки бы игравшей в сем месте собранием в совокупность такого числа гор, наметанных одна на другую. Во время сего нашего удивления, увидали мы летящее к нам облако от пределов Славенска: летение его было весьма быстро, и казалось нечто на нем сидящее. Позорище сие привлекло на себя наши взоры: по приближении его к нам, увидали мы на нем сидящего малорослого Эфиопа, в Китайском платье; Сие наипаче удвоило удивление и любопытство наше, которое нам всем троим причинило бы пагубу, ежели б не имел я при себе преудивительных моих Сандалий. Ибо, коль скоро сей карло, подобный лицом своим и злостью дьяволу, увидел нас, то и устремился к нам лететь. Сие его стремление столь испугало молодых супругов, что Милостана (так называлась сия женщина), упала в обморок в руки своего супруга, а Завид, её муж в такую пришел робость, что ни слова не мог выговорить, и стоял как изумленный.
Между тем Эфиоп спустившись к нам, выхватил ее из рук её мужа, который упав от страха, кричал изо всей силы: Ах, помилуй! помилуй, государь мой: пусти душу на покаяние. Но карло ему не внимал, и посадив женщину на облако, устремился с нею от нас лететь. Но я, будучи не столь робок как её муж, и подвигнувшись сожалением, вознамерился отнять у волшебника несчастную сию женщину, которая испуская стенание и вопль, призывала меня и мужа своего на помощь. Итак, имея на себе летающие Сандалии, погнался я за карлом, и достиг его вскоре, ибо Сандалии мои несли меня быстрее птицы. Мурянин увидев меня бегущего за собою, бросил в меня золотою стрелою, коей был он вооружен; но я от удара сего увернувшись, и поймав его стрелу, устремился снова за ним, дабы самого его поразить ею, уже вознес я руку мою на поражение его, как гнусный сей чародей, видно устрашившись сего удара, и почтя меня сильнейшим себя, бросил бедную Милостану долой с облака, а сам устремился от меня лететь.