Гобби был так же суеверен, как и последний из его подданных, и вполне верил могуществу европейского фетиша, хотя не имел никакого доверия к волшебным фокусам своих жрецов: слишком часто проделывались они перед его глазами, чтобы он мог допустить веру в них. Очень досадно было ему слышать заявление своего главнокомандующего, однако он боялся противоречить тому, которого весь мир отныне называл Момту-Самбу, то есть «человек неуязвимый».
Благодаря такому верованию, Лаеннек мог проводить жизнь совершенно на свободе. Время свое он проводил на охоте и на исследовании внутренней страны, желая развлечь себя и усталостью от занятий заглушить печальные воспоминания о прошлом. О научных целях он не имел никакого понятия и потому не мог преследовать их.
Он аккуратно явился на свидание, назначенное молодым друзьям. Рассказав им о своих приключениях, он выслушал их историю, после чего поклялся избавить их от участи, которую приготовил им Гобби.
Увлекаемые нетерпением, Барте и Гиллуа хотели бежать в ту же ночь, но Лаеннек объяснил им необходимость потерпеть еще несколько дней.
— Надо усыпить бдительного Гобби, — сказал он, — за нами будет непременно погоня, и потому нам необходимо опередить их хотя бы на один день пути, а вы должны понять, как трудно скрыть наше отсутствие от общей бдительности, хотя бы и на двадцать четыре часа.
— Так как же вы полагаете? — спросил Барте.
— Надо ждать, или воспользоваться благоприятным случаем, а до той поры вы должны поступить по указанному мной плану.
— Приказывайте, мы будем повиноваться.
— Завтра же вы должны просить Гобби, чтобы дали вам в обучение новобранцев.
— Но я ничего не понимаю в этом деле, — подхватил Гиллуа, — ведь это хорошо для Барте, который действительно военный человек, ну а чиновников колониального комиссарства надо жаловать не мечами, а великолепными перьями вместо ордена. Ведь мы умеем только пером писать, и Гобби скоро заметит мое невежество.
— А вы подражайте своему товарищу или придумайте какую-нибудь новую штуку, если это вам легче… Для негров все белые — солдаты. Во всяком случае старайтесь хотя бы притвориться, что вы не на шутку занимаетесь своим ремеслом. Когда наступит удобное время, я постараюсь предупредить вас с вечера, а до той поры мы будем видеться как можно реже. Если будет надобность известить вас о чем-нибудь важном, то я пришлю к вам моего негра Кунье: вы можете вполне довериться ему, это человек испытанной верности.
В эту минуту собака, никогда не покидавшая Лаеннека, приподнявшись на задние лапы, сильно вдыхала в себя воздух по направлению к дворцу.
— Что с тобой, Уале? — сказал ее хозяин, — неужели какой-нибудь караульный отважился зайти в эту сторону?
Громадное животное тихо зарычало, сохраняя выражение чего-то среднего между тревогой и яростью.
— Вот наш лучший друг в предполагаемом побеге, — сказал Лаеннек, задумчиво лаская голову собаки, — бедный, мой единственный, истинный друг! Сколько раз ты спасал мне жизнь в опасных предприятиях! Посмотрите на него, господа, он вступает в борьбу с ягуаром и пантерой и побеждает их. При встрече со львом Уале нисколько не усомнился бы броситься на него. Это один из тех громадных молоссов английской породы, которые останавливают лошадей на всем скаку и одолевают быка. Три года тому назад мне подарил его мулат, скупающий рабов. Я сам вынянчил его и возился с ним как с ребенком. Ну и горе тому, кто вздумал бы наложить на меня руку, мигом разорвет его Уале на куски.
Уале заворчал еще выразительнее и хотел было броситься в чащу. Но хозяин удержал его вовремя и счел за нужное сократить свое посещение.
— Я должен расстаться с вами, — сказал он шепотом, — не знаю, кто тут шатается… Стоило бы спустить Уале, чтобы заставить раскаиваться дерзкого бродягу; но лучше будет, если Гобби не узнает о нашем ночном свидании. Прощайте! Исполняйте мой совет и терпеливо ждите минуты освобождения.
Сделав несколько шагов, Лаеннек очутился в конце сада, и пробираясь ползком между непроницаемыми чащами колючих кустарников одному ему известного прохода, он добрался до ограды из смоковниц, кактусов и бамбуков, защищавших вход во дворец Гобби.
Едва успел он скрыться, как вдруг негр, ползший по его следам, поднялся и остановился перед естественной преградой, которую не мог преодолеть. В ужасе, что Момту-Самбу исчез, он бросился со всех ног во дворец, чтобы доложить об этом Гобби.
— Государь, у Момту-Самбу есть еще фетиш, который дает ему силу быть невидимкой.
V. Побег и погоня
Прошло уже около месяца, а Ив Лаеннек не давал и признака жизни; оба друга стали уже тревожиться и приходить в отчаяние, когда в одно утро получили через доверенного негра Кунье дощечку со следующими словами, кое-как начертанными ножом:
«Родственник Гобби умер; мы воспользуемся оргией, которая последует за похоронами, и уйдем в эту же ночь. Когда Кунье придет за вами, следуйте за ним, не сомневаясь… все готово! Мужайтесь!.. У меня есть оружие для вас.»
Нет возможности описать восторг Барте и Гиллуа. Они не скрывали от себя опасностей, предстоявших им, но они готовы были лучше все претерпеть, нежели оставаться хоть один лишний день в этом жестоком рабстве, в котором их жизнь постоянно зависела от произвола дикого варвара.
Не успели они проститься с посланником Лаеннека, как пришел приказ от короля Гобби явиться с сформированным ими батальоном для присутствия при погребальной церемонии.
Тело королевского племянника было перенесено с большой торжественностью на главную площадь, и все вожди, подчиненные Гобби, подходили отдать последнюю честь покойнику, смотря по рангу и званию, занимаемую ими в армии. Каждый отряд занял указанное ему место, и все войско стояло вокруг выставленного тела. Тогда ганги вынесли идол великого Марамбы и принялись исполнять перед ним самые странные пляски, приличные обстоятельству.
Тело умершего, предварительно высушенное на малом огне и покрытое красной глиной, было выставлено, по местному обычаю, на три дня; во все это время все население страны обязано было плясать, и в промежутках производить дикое пение и вой, от восхода и до заката солнца, и ничего не есть. После этого всю ночь надо было напиваться водкой и крепкими напитками.
Особенность этих похоронных обрядов заключается, в противоположность всем другим, в полном отсутствии духовного значения. Во всем Конго нет ни одного обряда, который был бы хоть немножко выше грубого суеверия.
Морской офицер Деграппре, долго странствовавший в прошлом веке между племенами, соседними к нижнему течению Конго, оставил нам любопытные подробности относительно погребальных обрядов среди местных жителей и их способа бальзамировать своих покойников.