– Уже? – Деяна села, забыв о слабости. – Ну, знаешь!
– С некоторых пор я полагаю, что мир полон маленьких чудес – удивительных встреч, уникальных возможностей, озарений, счастливых спасений и полезных советов. Но прежде я в них не верил и не желал замечать. Я сам решал свою судьбу. И промахивался мимо самого лучшего – буквально на волос, считая себя умнее Великого и расчетливее всех Богов и их посланцев. В нескольких минутах я умудрялся разминуться с теми, кто меняет судьбу. Толкал под уклон повозку, упираясь изо всех сил, и не мог сдвинуть. А надо было очень часто лишь убрать стопор. И оставался слеп, несчастен, измотан, но горд своим одиноким страданием. Пока маленькая Мира не научила меня смотреть сердцем. Точнее, она так умеет, а я только пробую.
– Шутник ты, – Деяна улеглась снова. – Усыпить меня решил болтовней. Все мы меняем мир вокруг, если позволяем и ему менять нас, когда выходим на свой путь. А меняться – трудно и иногда больно. Ты взялся за дело просто фанатично, и куда можно прийти с твоим усердием, ума не приложу. А еще у тебя образуется постепенно гадкое свойство не отвечать на вопросы, забалтывая собеседника до зевоты.
– Я ничего особенного не делал. Просто написал письмо отцу Джами.
– Интриган, – довольно кивнула Деяна, прикрывая глаза. – Надеюсь, талантливый.
– Увидим, когда вернемся.
Между сном и явью оказалось удивительно уютно.
Джами сперва мучительно устала, сбила в кровь ноги и задохнулась. Ее сон вился тропой через высокогорный перевал. Не основным трактом, а неторной боковой дорожкой, пригодной лишь для шустрых зверьков незнакомого вида. Именно такой оказался ее проводником. Он торопил, дергая за волосы и прикусывая мочку уха, шипел, щелкал, свистел, верещал… Трудно представить такое разнообразие звуков! Постепенно Джами странным образом научилась их понимать. Малыш требовал ускорить шаг: когда солнце взойдет, перевал закроется, и те, кто вчера ушел очень далеко, уже навсегда останутся вне яркого мира нового дня. Очень мало времени, а тропы завалены, и есть лишь этот неудобный обход.
Больше Джами не спорила.
Ей становилось все труднее дышать, горный ледяной воздух был редок и сух. Он не давал телу силы, вызывал одышку и закрывал тусклый ночной мир дополнительной пеленой. Но она не собиралась останавливаться и отдыхать. Идти куда проще, чем сидеть без надежды. Ее деятельная натура охотно стремилась вперед. Она давно знала: если есть хоть тень возможности, надо цепляться и бороться. Впрочем, за некоторых людей нужно бороться и без надежды.
Она увидела их внизу, у горного ручья, в зеленой тихой лощине. И удивилась: как можно было ни разу за дорогу не подумать про крошку Рифа, сделавшего куда больше прочих для спасения своего хозяина? Предателя, переметнувшегося к Риэлу. Подобранного ею из жалости, и с первого взгляда рассмотревшего, кто по-настоящему владеет и распоряжается бригом, припасами, экипажем – так ей тогда казалось. А вот выясняется, не только этим капитан распоряжается.
Отправляясь за покупками в Римасе, она беспечно отдала Риэлу кошель. Не глядя ссыпала туда свои запасы, мешая их с золотом айри. Дело-то общее… Потом долго искала счастливую монетку, полученную от Миры и обещающую большую удачу.
«В торговле?» – глупо уточнила Джами, выслушав невнятные речи девочки. Нет, ей вообще не слишком подходит роль дабби, – вздохнула слепая, не желая ни расстраивать подругу, ни врать, ни говорить больше уже сказанного. Она все же расстроилась и твердила, расчетливо всхлипывая и выклянчивая у мягкосердечной малышки ответ. Что, если потеряю, так и не узнав, в чем удача? Вот будет обидно-то!
Мира морщила носик и вздыхала: случайно не потеряешь, а как найдешь – так и узнаешь про удачу. Джами поплакала еще, громко и почти искренне. Но опытную и чуткую слепую фальшивыми слезами обмануть и прежде не удавалось, так что со временем пришлось прекратить капризы и расспросы. А монетку засунуть за подкладку кошеля. Миратэйя иногда говорила и делала странное, и сама не могла объяснить своих же слов. Рассказывают, так случается с одаренными до обретения полноты дара.
Монетка была приметная, тонкая, с ажурным плетением листьев незнакомого вьюнка по ободу, светлого золота со странной примесью, дающей зеленоватый оттенок, с крошечным синим камешком в сердцевине цветка, чьи лепестки покрывала жемчужная эмаль. Отец привез диковину из южного каравана, ходившего за пустыни Обикат. Возвращаясь, он всегда ссыпал странные монеты в особый кошель дочери. Перебирать их было забавно: каждая прошла через многие руки и совершила путь в тысячи верст. У каждой – своя судьба. Удачные сделки, залоги, сон в темном сундуке ростовщика, переплавка и повторная чеканка, полет из прорехи кошеля в пыль или со щедрых пальцев – в шапку нищего, и снова обмен на товар…
Пропажу Джами обнаружила в первый же день плавания, получив кошель в свое распоряжение и учтя расходы. Вечером она привычно полезла за подкладку – и удивленно ойкнула, не найдя свою монетку. Еще неделя ушла на поиски по всей каюте, затем последовал тщательный осмотр коридоров, палубы… Она бродила и вглядывалась, сердито обнаружив, что глупое суеверие сидит очень глубоко, и терять призрачную удачу удивительно неприятно. В ее, Джами Багдэш, душе, презирающей глупые приметы и вполне способной в жизни обходиться рассудком, поселилось беспокойство! И сомнение: она прежде полагала, что увидит монетку при очередной сделке и познает особенную удачу торга. Теперь стало окончательно ясно, слепая имела в виду нечто иное, торг на «Лебеде», в открытом море – дело нелепое и невозможное…
Дней десять назад тонкую золотую пластинку ей вернул капитан, смущенно сообщив, что случайно нашел вещицу в своей каюте. Врать он не умел совершенно. По глазам сразу видно: нашел не в каюте и не случайно. Просто брать чужое он умел еще хуже, чем врать. Дочь дабби так и сказала, ничуть не жалея беднягу. Мол, на память о своем единственном торговом дне решил прихватить? Тот убито кивнул и сознался во всех грехах: видел, как она ищет пропажу, и не смог спокойно смотреть.
Монетку Джами, усмехнувшись, ему подарила. Потом долго стояла, чувствуя себя полной дурой и вспоминая лукавый вид подружки Миры. Удача! Разве она может так выглядеть? Или – только так и может…
Развернулась, фыркнула и ушла к себе, запираться и реветь в одиночестве. Даже Рифу можно быть беспородным, криволапым, мелким, помоечным – и все же принадлежать капитану. А ей нельзя. И знала ведь, и говорила себе, а что толку от доводов ее рассудка? Хватает пока лишь на то, чтобы никому не портить жизнь своими глупостями.
По ту сторону перевала, где никогда не всходит солнце, можно всё.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});