— Еда без вина, — сказал он, — это как брачное ложе без невесты.
Сначала Одетта пила рислинг, потом «Руа Медок», а потом великолепный «Шаве Эрмитаж» 82-го года. А еще она наблюдала за сидевшим напротив Калумом. Ей хотелось, чтобы он обратил внимание на ухаживания Флориана, разозлился, грозно на него посмотрел, послал его к черту — другими словами, ее приревновал. Увы, взгляд Калума продолжал оставаться холодным и отстраненным: казалось, в эту минуту он находился от них и от этого места где-то за тридевять земель…
Под воздействием благородных вин, а вернее сказать, их смеси и количества, Одетта забыла о том, что кабаре и бар на втором этаже закрыты, а официантки, которые сменили временный обслуживающий персонал, слишком уж избалованы. Войдя в туалет, она прилипла к зеркалу и, пританцовывая на месте от избытка чувств, запела:
— А-а-ах! Мне так нравится любить тебя, беби…
Потом, прервав пение и еще раз внимательно на себя посмотрев, она пришла к выводу, что очень даже ничего. Не красавица, конечно, в общепринятом смысле этого слова, но очень, очень сексуальная. До такой степени, что ей удалось расшевелить даже знаменитого Флориана Этуаля, который знает толк в женской красоте ничуть не меньше, Чем во вкусной жратве. Но Калум — орешек потверже Этуаля. Вставал вопрос: достаточно ли она сексуальна, чтобы расшевелить Калума?
Прикрыв на мгновение глаза, она представила Калума у себя дома. Он стоял рядом с ней с бокалом бренди в руках и смотрел на пылавший в камине огонь. Потом повернулся к ней и сказал:
— Я люблю тебя, Одетта Филдинг. — Его голос вибрировал от сдерживаемых эмоций. — Будь моей женой… — Открыв глаза и гипнотизируя взглядом свое отражение в зеркале, Одетта медленно, чуть ли не по слогам, произнесла: — Одетта Форрестер. — «А ведь неплохо звучит», — подумала она и заговорила снова: — Здравствуйте, я — Одетта Форрестер. Очень рада с вами познакомиться. Как поживаете?..
Выйдя из мужского туалета и проходя мимо женского, Калум услышал доносившийся из-за двери знакомый голос.
— Я — Одетта Форрестер. Очень рада с вами познакомиться… Черт, опять не то! Привет, я — Одетта Форрестер, а это мой муж Калум Форрестер…
Калум расплылся в улыбке и, продолжая улыбаться, вошел в обеденный зал.
— Чего скалишься? Анекдот, что ли, рассказали? — с любопытством спросил у него Флориан.
— Да нет. Просто подумал, что мисс Филдинг уже созрела для десерта, — ответил Калум, глядя на подходившую к столику Одетту. Ее черные волосы в беспорядке разметались по плечам, голубые глаза лихорадочно блестели, а большой, заново накрашенный губной помадой рот алел на бледном лице, как незажившая рана. Все это свидетельствовало о том, что у нее и впрямь слегка поехала крыша. Калум, продолжавший злиться на Одетту за то пренебрежение к его нуждам, которое она продемонстрировала на заднем дворе «РО», почувствовал, что настало удобное время взять реванш.
Десерт, именовавшийся «тройной шоколадный мусс» и оттого черный, как кожа сенегальца, перекочевал в рот Одетты с помощью ложечки, которую заботливо подносил к ее губам Флориан, сопровождая указанное действие регулярными впрыскиваниями в ее организм щедрых порций темно-красного муската и желто-коричневого коньяка «Реми-Мартин».
К тому времени, как с десертом было покончено, обеденный зал окончательно опустел, и Калум велел обслуживающему персоналу отправляться по домам.
— Я сам тут все уберу, — сказал он официантке, покровительственно шлепая ее по заду.
Одетта расхохоталась:
— Помнится, ты как-то сказал, что всякая физическая работа тебе ненавистна и ты, если появится необходимость бегать с тарелками или помогать в баре, предпочтешь закрыть ресторан.
— То-то и оно. Я закрываю эту лавочку, — как бы в шутку сказал Калум, сверля при этом Одетту тяжелым взглядом, в котором ни на гран не было веселья.
Впрочем, уборкой занялся все-таки не Калум, а Флориан. Поставив тарелки на поднос, он отправился на кухню, чтобы дать инструкции своим подчиненным. Оставшись наедине с Калумом в большом пустынном зале ресторана, Одетта заулыбалась, как именинница. Калум тоже улыбался, но по другой причине. Ему казалось, что теперь Одетта полностью в его власти и он может заставить ее плясать под свою дудку.
— Хочу кое-что тебе показать, — сказал он и, к большому удивлению Одетты, взял ее за руку. — Давай-ка поднимемся ко мне в кабинет.
Когда она шла рядом с Калумом, у нее было такое ощущение, что она — маленькая девочка, которую ведет за руку большой, сильный мужчина — ее надежда и опора. Ей нравилась, как он сжимал ее руку своими сухими, теплыми пальцами, и она готова была идти с ним рука об руку хоть на край света. Когда они вошли в кабинет, Калум выпустил ее руку на свободу и включил один из двух стоявших в офисе компьютеров. На экране высветился снятый под непривычно высоким углом бар.
— Узнаешь? — спросил Калум, усаживая ее в кресло и возлагая свою сморщенную обезьянью ладошку ей на колено.
Хотя от его прикосновения по ее телу волной пробежала дрожь, она справилась с собой и заставила себя смотреть на экран. На дисплее суетились черно-белые изображения людей, передвигавшихся толчками, как марионетки.
— Насколько я понимаю, это делается из соображений безопасности? — спросила Одетта, которую не уставали поражать Дальновидность и предусмотрительность Калума.
— Несомненно. — Калум с отсутствующим видом гладил ее по коленке. — Нами установлена цифровая камера, способная записывать информацию двадцать четыре часа в сутки. Случись грабителю проникнуть в бар, каждое его движение окажется на пленке.
Рука Калума стала двигаться вверх по ноге Одетты, и ее голос задрожал чуть сильнее, чем ей бы того хотелось.
— А как насчет остальных помещений? — запинаясь, спросила она.
— Это — проверочная запись, — сказал Калум, поглаживая подушечками пальцев внутреннюю часть бедра Одетты. — Если то, что ты увидела, тебе понравилось, мы утыкаем такими камерами весь ресторан.
— И во сколько же это обойдется? — Одетта говорила отрывисто: рука Калума оказалась в непосредственной близости от ее промежности.
— Во сколько бы ни обошлось, дело того стоит, — произнес Калум, на лице которого манипуляции, производимые его правой рукой, не находили ни малейшего отражения. — В последнее время грабежи ресторанов и баров участились. Между прочим, — вдруг сказал он, — у тебя отличные ляжки и задница.
— Что такое?! — воскликнула Одетта и так резко повернулась к Калуму, что у нее хрустнули шейные позвонки.
— «Что такое?» Как проникновенно сказано! Да тебе на роду написано играть в кино роли удивленных простушек, — хмыкнул Калум и больно ущипнул ее за ляжку.