куда клонит Уинстон, и смена допросчика может помочь.
– А когда вы с женой переехали в Германию?
– Лет десять назад.
– И как ей здесь? Это же совсем не то, что Америка, – спрашиваю я, словно меня беспокоят ее привычки к шоппингу.
– Ей очень нравится культурная жизнь Германии.
– Так вы не были в Европе во время Великой войны? – перебивает Уинстон, теперь чуть более сочувственно, когда понимает, что Путци не воевал против него.
– Нет. Я пересидел ее в Нью-Йорке.
– Ностальгия в конце концов вернула вас домой.
– На самом деле, один член клуба «Пудинг», работавший на посольство США, попросил меня оказать ему услугу, когда я навещал семью.
– Правда? – Уинстон возится с зажигалкой, чтобы закурить очередную сигару, словно его не интересует разговор.
– Да, он хотел, чтобы я понаблюдал за объединением национал-социалистов и сообщал ему. Вряд ли он ожидал, что меня так впечатлит герр Гитлер и его способность вдохновлять немецкий народ. Настолько, что я вернулся в Германию, – отвечает Путци.
– Тогда вы и начали работать на партию?
– Нет, когда я подружился с Адольфом. Только после того, как я некоторое время уже был знаком с ним и поверил в его способность возродить дух немецкой нации, который, по моему мнению, был утрачен после Великой войны, я легализовал свои взаимоотношения с партией.
Меня одновременно и очаровывает, и отталкивает несовместимость утонченности этого человека и его поддержки Гитлера. Хотя я и знаю, что Национал-социалистическая партия получила больше мест в немецком парламенте, я полагала, что их поддерживает более грубый сорт людей, к которым и обращен популизм Гитлера. Но не такой человек, который называет Гитлера по имени.
– И как же Гитлер утешит скорби Германии после Версальского договора? – Уинстон спрашивает о самом тревожном моменте в речах этого странного лидера.
– Он не стремится к развязыванию войны или агрессии, если вы об этом.
– Мне кажется, именно это беспокоит всех, – бормочет Уинстон.
– Мы проехали мимо большого количества коричневых, занимавшихся военной подготовкой, когда возвращались в Мюнхен с Бленхеймского поля. Я думала, что такое не разрешено, – добавляю я, не упоминая напрямую запрет Версальского договора. Соль на раны и все такое.
Путци продолжает ровно улыбаться. Он наверняка блестящий пресс-секретарь, думаю я, когда он отвечает:
– Версальской договор запрещает Германии иметь армию больше определенного размера среди прочего. Но в нем ничего не говорится о формировании политическими партиями военизированных групп для собственной защиты.
Ага, думаю я. Так Гитлер обходит закон. Уинстон с полуулыбкой смотрит на меня. Наверняка я задала особенно хороший вопрос.
Подавшись к нам с энергичным выражением лица, Путци говорит:
– Мистер и миссис Черчилль, я думаю, что, если бы вы встретились с Гитлером, вы бы успокоились.
– Я был бы рад такой возможности, – Уинстон не пытается скрывать своего возбуждения от предложения познакомиться.
Путци вскакивает.
– Если вы серьезно, я могу привести герра Гитлера сегодня вечером побеседовать за кофе с десертом.
Уинстон выпускает большое облако сигарного дыма и говорит:
– Я чертовски серьезен.
Когда мистер Ганфштенгль торопливо покидает ресторан, возвращается официант принять наш заказ. Нервная тишина опускается на нас шестерых, пока подполковник Пакенхэм-Уолш не выдает:
– Неожиданная была встреча.
– Неужели? – говорит Уинстон. – Я не был бы так уверен. Прямо невероятное совпадение, что мистер Ганфштенгль случайно знаком с Рэндольфом и случайно оказался один в баре отеля, когда мы сели выпить.
– Ну правда, папа, – говорит Рэндольф, – ты везде видишь заговор. Я просто познакомился с ним во время агитационного турне…
Уинстон перебивает его.
– С чего бы ему, по-твоему, знакомиться с тобой во время турне? Зачем бы ему сегодня приходить сюда? Из-за меня, конечно.
Рэндольф багровеет от злости, он встает, опрокидывает стул, пугая почти всех обедающих.
– Не все вращается вокруг тебя, – орет он, вылетая из бара отеля.
Уинстон пыхает сигарой, и официант приносит первую перемену. Все растерянно замолкают при виде этой стычки, и я, как могу, перевожу разговор на планы на завтрашний день. Мы пересматриваем наш маршрут поездки в сельскую местность вокруг Бленхеймского поля, а Пакенхэм-Уолш говорит о картах, которые сделал для исследования Уинстона. Сара не вымолвила ни слова, испуганная как перспективой приезда Гитлера, так и гневом брата. Я ожидала бы такого поведения от более мягкой Дианы, но не от более прямой Сары.
Когда после первого тарелки уносят, я извиняюсь и ухожу. Я направляюсь в сторону дамского туалета, но обхожу зал вдоль бара отеля, где, как я знаю, отсиживается Рэндольф. Я хочу удостовериться, что он не перепьет.
Как я и подозревала, Рэндольф сидит в темном конце стойки, поглощая пиво. Судя по пустым кружкам, он пьет третью.
– Вряд ли отец хотел обидеть тебя, Рэндольф, – тихо говорю я.
– В этом я с тобой согласен, мама, – отвечает он, не глядя на меня. – Вряд ли это было преднамеренно. Но поскольку он уверен, что мир вращается вокруг него, у него иначе не получается. Уж ты-то должна знать лучше других.
Я напрягаюсь.
– Что ты хочешь сказать?
– Да все твое существование сосредоточено на нем и его требованиях. Он занимает всю тебя, и в тебе не остается места для твоих детей.
Конечно, я это знаю, всегда знала. Но одно дело таить ужасную правду во мраке своей души и совсем другое, когда тебе говорят об этом вслух. Особенно если это твой ребенок, который расплачивается за эту ужасную правду.
От его слов у меня кружится голова, и я почти падаю на стойку. Привалившись к стене, я делаю глубокий вдох и пытаюсь взять себя в руки. Мне словно пощечину дали, и даже думая, оправлюсь ли я когда от этого, я знаю, что должна играть свою роль. Что еще мне остается? Рэндольф прав.
Когда я подхожу к столу, я вижу, что нам подали основное блюдо, и мистер Ганфштенгль вернулся. Но ни намека на Гитлера я не вижу.
– А, Клемми, – приветствует меня Уинстон. – Похоже, что Гитлер в конце концов занят.
– Жаль, – говорю я, хотя испытываю облегчение. После заявления Рэндольфа я не уверена, что смогу выдержать еще и встречу с напористым Гитлером.
– Да, – соглашается мистер Ганфштенгль. – Уверен, если бы встретились с мистером Гитлером, вы успокоились бы. Возможно, мы сможем устроить встречу чуть позже во время вашей поездки?
– Возможно. А пока у нас есть вопрос, который мы хотели бы ему задать. Он мог бы стать основой для нашей беседы при встрече, – предлагает Уинстон.
– Конечно, – отвечает любезный мистер Ганфштенгль.
– Он постоянно ругает Версальский договор, и эту досаду я могу понять и ее можно оставить для будущего разговора. Но еще