мотивам". Он мог понять, что восточные немцы считали свою службу безопасности чудовищной организацией, но это была неправильная система, а не те, кто в ней работал.
Люди, которых я знал, были порядочными людьми, - настаивает Путин. Они были моими друзьями, и я от них не откажусь". Некоторые сотрудники Штази, по его признанию, "возможно" плохо обращались с людьми, но он "лично этого не видел". По тем же причинам он преуменьшал ужасы, творимые НКВД при Сталине. Государство было отражением общества, из которого оно вышло. Как и его недостатки.
В середине декабря группа КГБ в Дрездене получила приказ начать сжигание своих архивов. Мы уничтожили все - всю нашу связь, списки контактов и агентурные сети", - вспоминал Путин. Для этих целей в управлении имелась печь для сжигания мусора, но объем уничтожаемых бумаг был настолько велик, что она перегрелась и взорвалась. Вернувшийся к тому времени из Москвы генерал Широков договорился с командиром танкового полка, чтобы двенадцать вагонов с документами перевезли в казарму и сожгли в печи. Когда и она взорвалась, их закопали в яме на свалке, намереваясь уничтожить напалмом. Но инженерное подразделение, которое должно было руководить операцией, не прибыло, и вместо него использовали бензин.
Наиболее важные документы из окружных управлений КГБ и Штази, а также из Министерства обороны Восточной Германии и штаб-квартиры Штази в Берлине были отдельно отправлены в Карлсхорст, а затем переправлены в Москву. По словам Сергея Безрукова, операция длилась два-три месяца. Все наиболее секретные материалы были вывезены в российские архивы.
После штурма штаб-квартиры Штази в Дрездене вся работа с агентами была прекращена. Но в январе 1990 г. Путин получил указание начать вербовку новой сети, отдельной от тех, с кем он работал раньше, чтобы не скомпрометировать их в случае разоблачения старых сетей. Он обратился к Клаусу Зухольду, молодому сотруднику Штази, с которым познакомился вскоре после приезда. Этот выбор оказался неудачным: позднее, после объединения Германии, Зухольд, как и многие другие , имевшие связи в КГБ Восточной Германии, обратился в западногерманскую службу безопасности и рассказал все, что знал.
К тому времени Путин уже покинул Дрезден. Где-то в середине января он был вызван в Берлин на встречу с генералом КГБ из только что прибывшего из Москвы Управления Z. Что именно говорилось, неизвестно. Ни Безрукову, его непосредственному начальнику, ни кому-либо другому из Карлсхорста не разрешили присутствовать на встрече. Безруков узнал, что речь шла о следующем задании Путина, но больше ему никто ничего не сказал. Сразу же после этого Путин вернулся в Дрезден и убрал со стола. Вместе с семьей он вернулся в Ленинград 3 февраля 1990 года.
Внезапность его ухода впоследствии породила множество слухов.
Обычный срок службы офицера, прикомандированного из провинциального управления, составлял пять лет. Все предшественники Путина отработали свой срок. Владимир Брагин, прибывший через несколько месяцев после него, проработал до осени, пока не было закрыто отделение в Дрездене. Путин ушел более чем на полгода раньше срока. Стали распространяться версии о том, что его досрочно отозвали, поскольку "Штази" жаловалась, что он вербует уже скомпрометированных агентов, что ставит под угрозу другие сети. Утверждалось, что он имел несанкционированные контакты со службой внешней разведки Западной Германии BND или с ЦРУ. По другой версии, которую, по-видимому, поддерживал сам Путин, он был отозван в рамках общего сокращения персонала КГБ в Восточной Германии после падения Берлинской стены. Но время не совпадало. В середине января в Москве, как и в Лондоне и Бонне, ожидали, что до воссоединения Германии еще далеко. Особый интерес для Кремля представлял Дрезден. Это была политическая база Ганса Модрова, и в декабре Гельмут Коль выбрал его для первого в истории визита западногерманского канцлера в Восточную Германию. Это было последнее место, где КГБ мог начать сокращение.
На самом деле все было проще. Как и предполагал Безруков, Путин был отозван, чтобы получить новое задание - задание, которое заложит основу для всего последующего.
В мае 1989 года в Москве состоялось первое заседание Съезда народных депутатов. Дебаты, транслировавшиеся в прямом эфире, привлекли внимание советской общественности. На две недели вся страна замерла. Остановились заводы, простаивали министерства. Дни люди проводили у телевизоров и транзисторных радиоприемников, а вечера обсуждали услышанное. Британский посол Родрик Брейтуэйт записал в своем дневнике:
Ни одна священная корова не избежала нападок. Руководство подвергалось перекрестному допросу о своей личной жизни. Партию обвиняли в узком кругозоре, привилегированности и коррупции. Правительство обвинялось в грубой бесхозяйственности. Армию обвиняли в карательных экспедициях против гражданского населения, а вторжение в Афганистан называли позорным преступлением. КГБ подвергался публичному осуждению за убийства и пытки. Не избежал этого даже Ленин: предложение убрать его из мавзолея, так возмутившее партию в апреле, было публично повторено... Сказанное - о бесхозяйственности экономики, слабости руководства, банкротстве партии, жестокости армии и милиции - не может быть не сказано.
Раньше подобную критику можно было услышать только от самых откровенных диссидентов. Теперь же она исходит от реформаторов внутри самой Компартии.
КГБ принял это к сведению. Новому начальнику Управления "З" генералу Филиппу Бобкову было поручено переключить ресурсы с подавления традиционного инакомыслия на слежку за новыми либералами, которые в гораздо большей степени, чем диссиденты, угрожали сложившемуся порядку вещей.
Одной из восходящих звезд либерального небосклона был Анатолий Собчак, ленинградский профессор права, который, будучи младшим преподавателем, учил Путина в 1970-х годах. Ричард Бридж, работавший в то время в МИ-6 под дипломатическим прикрытием в Москве, вспоминал: «Когда Собчак выступал - а я часто посещал эти заседания, - люди слушали. Он был язвительным, критичным, красноречивым, блестящим... Он был оратором и очень умным... он был впечатляющим человеком».
Собчак был одним из основателей Межрегиональной депутатской группы - демократической оппозиции Съезда, возглавляемой Андреем Сахаровым и бывшим секретарем Московского отделения партии Борисом Ельциным. Вскоре он стал самостоятельной знаменитостью, символической фигурой, олицетворявшей перемены, которых ждали люди. В то время, когда большинство советских политиков по-прежнему одевались драпировочно, он приходил на дебаты в элегантном бежево-белом клетчатом пиджаке, который, по словам политтехнолога Ельцина Глеба Павловского, "выглядел так, словно он только что сошел с Елисейских полей после шопинга в дизайнерском бутике". Он стал таким фирменным знаком, что в советских универмагах клетчатые пиджаки стали называть "собчаками". Альфред Кох, молодой экономист, ставший впоследствии одним из заместителей премьер-министра Ельцина, считал, что «он выглядит так, как и должен выглядеть настоящий политик... Красивый, внушительный. Смелый. Умный. Образованный. Аристократический дух... Мы его обожали. Таких, как он, не было... Он был единственным в своем роде».
После