Читать интересную книгу Победный ветер, ясный день - Виктория Платова

Морфиус-Митрофан, наткнувшись на Пашку, легонько сдавил пальцами Пашкин затылок. Легонько — с его морфиус-митрофановской точки зрения. У самого же Пашки шейные позвонки отделились один от другого с громким писком новорожденных котят.

— Как зовут?! — рыкнул Главный Мент.

— Меня?

— Ну, не меня же!

— Павел.

— Ты почему еще не в тюрьме?

Пашка едва не потерял сознание от страха, несчастные шейные позвонки его бросились врассыпную, и голова держалась теперь только на пальцах Главного Мента.

Стоит Главному Менту разжать их, и она скатится с плеч прямо в объятья пластикового мешка с Нео. Но Главный Мент пальцы не разожмет, с какой стати ему отпускать вора и преступника?! Его посадят в тюрьму, как вора и преступника, дадут за краденый шарф на полную катушку, и бабка будет говорить всем знакомым, что «байстрюк-басурман допрыгался». А в тюрьме…

Представив, что будет с ним в тюрьме, Пашка начал рыдать.

— Ты чего это? — Мент ослабил хватку. — Шуток не понимаешь?

Хороши шуточки!.. Склизкий призрак тюрьмы отступил, но рыдания от этого только усилились. Теперь в них вплелась сладкая нота безнаказанности.

— К мешку не подходить, — извинительно понизил голос Главный Мент, выпуская шейные позвонки на свободу. — Тоже, нашел развлечение!..

Оставив в покое Пашку, он переключился на большеголового. Большеголовый и Главный Мент оказались старинными приятелями и называли друг друга «Гурий» и «Антоха». Как оказалось, Главный Мент прибыл за Нео из самого Питера, а большеголовый Гурий все время кивал на населенный пункт Пеники, в котором вроде бы проживал. Пашка про Пеники слыхал, но никогда до них не добирался: ему вполне хватало окрестностей Ломоносова и Петродворца.

Теперь, спустя два дня, Пеники всплыли сами по себе.

Сначала в виде неоформившейся идеи покаяния, ведь о шарфе-рыбине Пашка не забывал ни на минуту. Не зря, ох, не зря Главный Мент заговорил о тюрьме! Да еще ночные кошмары с Нео! Быть может, Нео хочет, чтобы Пашка вернул шарф? Быть может, именно это он и хотел сказать Пашке? И если Пашка вернет злополучный кусок ткани, то Нео отступит, и дырка на лбу Нео отступит. И Пашка останется цел и невредим, назло бабке с ее любимым всепогодным лозунгом «И когда только тебя черти заберут!».

Вопрос был только в том, кому возвращать. И вопрос этот грозил оказаться неразрешимым.

Кандидатуру Главного Мента Пашка отмел сразу же: одно лишь воспоминание о его железных пальцах на затылке вызывало дрожь. И желание навеки поселиться в их с бабкой дощатом покосившемся туалете (с ведром вместо цивилизованного унитаза). Нет, пощады от Морфиуса-Митрофана ждать не приходится, Морфиус-Митрофан спит и видит, как бы засадить его, Пашку, в тюрьму. И оснований у него для этого больше чем достаточно. С этими основаниями Главный Мент мог нарисоваться у Пашкиного дома в любой момент. И на веревочке притащить за собой «раковую шейку», как называл ментовской транспорт дядя Вася Печенкин. А никого другого из людей, суетящихся вокруг мертвого Нео, Пашка не запомнил. Никого, кроме… Кроме большеголового Гурия!

В разбуженном Нео и яхтой «Такарабунэ» воображении Пашки голова Гурия выросла до размеров средней руки крепости. в которой можно спрятаться и переждать напасти. Или в крайнем случае оставить трофейный шарф у крепостных ворот. У Гурия были круглые ласковые глаза совы, а сова, как всем известно, птица мудрая и не станет хватать мышь-полевку Павла Кирста-Косырева прежде, чем не выслушает ее. К тому же Гурий был добр к Пашке, с ходу назвал отличным парнем отличной страны. А это что-нибудь да значит.

Для принятия окончательного решения Пашка отправился на чердак, где на вечном приколе стоял старый, видавший виды сундучище. Сундучище исполнял роль потерянного ковчега и чаши Святого Грааля по совместительству и хранил в себе все главные Пашкины богатства: книжку «О разведке для мальчиков», тетрадь по русскому с автографом Актрисы и фотокарточку матери Пашки. Фотокарточка была маленькой, неясной, сделанной для какого-то документа и к тому же всегда лежала в конверте. Пашка открывал конверт строго три раза в год: на собственный день рождения, на день рождения матери и на новогодние праздники. Вот и сейчас он не решился достать фотокарточку из конверта, он просто положил его перед собой.

— Ну, — требовательно спросил Пашка у черно-белого с книжной желтизной Би-Пи, автографа Актрисы и конверта. — Что скажете?

— Be prepared! [11] — призвал Пашку Би-Пи. Заглавными буквами своего великого имени.

— Радуй близких!.. — посоветовал автограф Актрисы.

А конверт приподнял сдобренный почтовым клеем язык и, как всегда, промолчал.

Суровое be prepared означало: любишь кататься — люби и саночки возить, посему будь готов к любым испытаниям. Нежное радуй близких означало: признайся, пока не поздно, юный Павел, вот близкие и порадуются. А молчание конверта означало: что бы ты ни сделал, Пашка, ты все сделаешь правильно.

Теперь, когда с главным было покончено, Пашка перешел к частностям. То есть частность была только одна: где, когда и как выловить Гурия. Отправляться в пасть ментовской Пашке вовсе не улыбалось, и для решительного разговора были выбраны Пеники. Пашка поехал туда на электричке, не имея никакого сколько-нибудь продуманного плана. Судя по названию, Пеники были маленькой, несерьезной деревушкой, так что найти в них милиционера по имени Гурий не составит труда. Нужно просто подловить какого-нибудь пацана (в любой, даже несерьезной, деревушке есть пацаны) и хорошенько расспросить его о Гурии. Так, во всяком случае, думал Пашка.

Но все обернулось иначе.

Коротенькое путешествие из Мартышкина в Пеники (вернее, на железнодорожную платформу «Кронштадтская колония», к которой примыкали Пеники) стоило Пашке больших трудов. Во-первых, ему все время казалось, что за ним следят люди, посланные коварным Главным Ментом. Они только и ждут, что Пашка вытянет шарф, чтобы зацапать его. Во-вторых, приходилось все время быть настороже из-за снующих, как челноки, контролеров. И на платформу «Кронштадтская колония» Пашка выгрузился с таким чувством, как будто пропахал на животе все саванны и джунгли Би-Пи, включая Индию, Ашанти и городок Мафекинг.

Поначалу Пашке решительно не везло: пацаны не попадались ему вовсе. Щетинистые дядьки на велосипедах и толстоногие тетки с авоськами попадались, а пацаны — нет. Через полчаса бесплодных скитаний по горбатым холмистым Пеникам Пашка набрел-таки на парнишку, отдаленно напоминающего Виташу. Во всяком случае, по повадкам. Парнишка за умеренную мзду в два рубля и указал Пашке дом на самой верхотуре Пеников. Из-за штакетника проглядывала асфальтового цвета крыша, под которой проживал Гурий. И Пашка решительно направился в сторону дома. Но по мере того, как крыша приближалась, решимость потихоньку оставляла Пашку. И возле самой калитки исчезла совсем. К тому же за штакетником энергично махала тяпкой женщина, а к женщине Пашка готов не был. Да и сама затея с Гурием, такая привлекательная в тенистом Мартышкине, в Пениках вдруг съежилась и потеряла всякий смысл. Главный Мент и Гурий были друзьями, и Пашка совсем выпустил это из виду. Позабыл. Позабыл, а сейчас вспомнил!

Очень вовремя.

Нужно убираться отсюда. И чем скорее, тем лучше.

Но пока Пашка прикидывал, как бы половчее сигануть от дома, в конце улицы, являющейся также и трассой, показались «Жигули». «Жигули» тащились довольно медленно, норовили забрать вбок и вообще вели себя, как пьяный дядя Вася Печенкин. Если бы Пашка не схоронился за бесхозной сосной, они наверняка ткнулись бы ему в живот. Или в саму сосну.

Но до сосны машина не доехала. Она остановилась против калитки дома Гурия, и спустя минуту из «Жигулей» вывалился сам Гурий. Поначалу Пашка даже не узнал его: Гурий был в костюме, а не в форме.

А голова Гурия, оставшаяся без присмотра милицейской фуражки, даже обидно уменьшилась в размерах. Прижимая к груди картонную коробку (очевидно, с оружием!), Гурий скрылся за калиткой.

А потом…

Как и в тот, первый раз, явление Актрисы Пашка пропустил. Иначе и быть не могло, ведь Актриса все это время существовала в Пашкиной жизни, хранила невесомые ладони на Пашкиных плечах, легонько дышала в макушку и только теперь, когда глупый Пашка попал в переплет, вышла из тени. Но сейчас вместо лопуха в руках Актрисы оказался велосипед. Она подтащила его к калитке дома Гурия, и дом Гурия сразу же перестал казаться опасным, перестал казаться живым — он превратился в декорацию. И все из-за Актрисы, такой живой, такой настоящей, что рядом с ней блекла любая реальность. Актриса о чем-то поговорила с вышедшей на улицу женщиной; женщина держалась почтительно и так заглядывала в глаза Актрисе, как будто от Актрисы зависело ее будущее. Ничего другого Пашка и не ожидал — ничего, кроме поклонения и обожания. Авантюра с шарфом Нео сразу же вылетела из Пашкиной головы вместе с остальными мыслями, мыслишками и мыслищами. И голова, освободившись от Пашки и полностью перестав ему подчиняться, дала команду ногам. И ноги, освободившись от Пашки и полностью перестав ему подчиняться, понесли его к машине. Пашка забрался на заднее сиденье, скорчился на полу, прижал колени к и подбородку и затих. Он не знал, что произойдет, когда Актриса обнаружит его. И когда она его обнаружит: через пять минут, через час или через год. Теперь это не имело никакого значения. Важным было то, что он — пусть даже тайком, ценой нахрапистого, злостного обмана — пробрался в мир Актрисы. Вернее, в осколок мира. Железный, нагретый солнцем осколок вмещал в себя множество разных запахов, и не все они принадлежали Актрисе. Прежде чем добраться до нужного, Пашка едва не заблудился в массе побочных. Крепкий пот, спертый винный привкус, разжиженные прогорклые духи… Продравшись сквозь этот частокол, Пашка уловил нужный запах и настроился на него. Спустя несколько минут запах усилился, забрался в ноздри, соскользнул за пазуху, заполнил каждую клеточку Пашкиного тела. А это могло означать только одно — Актриса вернулась.