уже никогда не будет… разве что в душе, в воспоминаниях… Никто не сможет занять её место в его сердце. Оно всегда принадлежало ей одной и будет принадлежать всегда. Каким же коротким оказалось их счастье…
«Отмучилась…» — звенели в голове слова Валерии Павловны. «Отмучилась…» — доносилось со всех сторон.
Тяжко.
Горько.
Невыносимо!
Его оттеснили от могилы. Люди подходили, бросали землю, вытирали запачканные руки, кто-то собирал влажные салфетки в пакет, раздавал разовые стаканчики с водкой, закуску. А в это время сотрудники фирмы ритуальных услуг закидывали могилу землёй.
Как в кино… Только героем этого фильма быть не хотелось.
— Выпей, Саша, надо! — услышал он голос Валерии Павловны. Она протягивала ему стаканчик с водкой и приговаривала: — Выпей, легче будет.
«Не будет», — подумал он, отвёл её руку, отказываясь, и всё смотрел, как на насыпанный над могилой холмик складывают цветы, безжалостно ломая стебли.
Мать тоже так делала, когда хоронили отца. На его вопрос «зачем?» объяснила, чтоб не украли и не продали розы второй раз… Тогда он подумал, что так не бывает, что с кладбища собирать цветы — последнее дело. Но сейчас делали то же самое, а ему было всё равно.
Подходили коллеги, сочувственно хлопали по плечу, призывали держаться. Заведующий говорил об отгулах, чтобы прийти в себя, и напомнил, что его очень ждут на работе.
А Саша смотрел на обрамлённую венками могилу Дины, расположенную рядом с гранитным строгим памятником Павлу, который взирал на него с каменного портрета. Теперь Дина с первым мужем были вместе где-то там далеко, а он по другую сторону, один…
Люди потянулись к выходу с кладбища. На главной дорожке Валерия Павловна приглашала всех в автобус, который должен был доставить на поминки. А Саша всё стоял не двигаясь и смотрел на могилу, на возвышающийся над ней деревянный крест и на портрет Павла.
— Катя, — услышал Данилов голос Гоши, — ты забери его отсюда. Пусть с нами едет, а я пойду с бабушкой в автобус.
Через пару минут к нему подошла дочь. Молча встала рядом, взяла за руку.
— Папа, пойдём домой, нас Мишка ждёт.
— Домой? — Слова Кати возвращали к жизни. А ещё он почувствовал, насколько замёрз. Да, надо идти… Там Мишка — сын.
Данилов обнял дочь, привлёк к себе, а она уткнулась лбом в его плечо и расплакалась.
***
— Папа, пидём к маме! Папа! — Мишка тормошил Сашу, будил, толкал, а потом забрался и уселся сверху.
Вот так пришло утро — первое без Дины. Саша провёл рукой по простыне на её стороне кровати, погладил подушку и чуть не взвыл от безысходности. Но рядом сын, а потому надо держать себя в руках и не напугать ребёнка.
— Что ты хочешь, сынок? — Саша аккуратно снял с себя мальчика и положил рядом. Как же Мишка похож на мать, глаза такие же серые, с тёмным стальным ободком радужки, и взгляд такой же.
— Миса хочет к маме! — сказал сын медленно очень стараясь выговорить правильно каждое слово. — Где мама? Пидём!
Данилов растерялся. Мишки не было на похоронах, да и когда умирала Дина, его тоже не было в доме. Катя увела мальчика к Асе, врачу-педиатру, живущей на соседней улице. Мишка доверял ей, вот Валерия Павловна и договорилась. Зато как теперь объяснить ребёнку, что мамы больше нет, он не знал.
— Пойдём завтракать, сынок, сейчас мы с тобой умоемся, почистим зубки и… — Саша замолчал. Слов не было.
— Зубки и к мами, да? — радовался ребёнок. Данилов же встал с кровати, натянул джинсы, ещё раз с тоской глянул на непримятую половину постели, сглотнул подступивший к горлу комок, подхватил на руки Мишку и пошёл с ним в ванную комнату.
В кухне они тоже появились вдвоём. Там уже были Валерия Павловна и Катя. Пожелав всем доброго утра, Данилов усадил Мишку на его стульчик, но тот сидеть там не захотел и снова взобрался на руки к отцу.
— Балуешь ты его, Саша. Он же на шею сядет, не сдвинешь, — покачала головой Валерия Павловна, ставя перед ними тарелку с кашей. — Тебе кофе налить, доктор Данилов?
— Нет, я сам, не беспокойтесь, Мишка поест, тогда. Гоша где?
— Не вставал ещё, — ответила Катя. — Уснул поздно, плакал.
Саша почувствовал укол совести — нельзя было ему пить на поминках, непозволительной роскошью был и сон сразу по возвращении. Мишку забрал, искупал и уложил, а вот о Гоше не вспомнил, организм как будто отключился.
— Мы с ним вместе плакали, — продолжила говорить Катя. — Ты не вини себя, отец, что с нами не был. Нам самим многое вспомнить надо было, обсудить. И о тебе говорили тоже. Нам предстоит жить вместе, надо искать пути взаимодействия. — Она смущённо улыбнулась. — Ты не так уж и плох оказался. Прости, я просто говорю, что думаю. Мы с твоим присутствием ради мамы мирились поначалу, а теперь видим, кто ты есть на самом деле. Сложный это путь. Но мы его пройдём. Надо терпением запастись всем. Это от любви до ненависти один шаг, а вот от ненависти и неприятия до любви — шагать и шагать.
Она бы ещё говорила, но стороны улицы послышался звук двигателя и скрип ломающегося под колёсами льда, извещая, что к дому подъехала машина. Это было удивительно, потому что никого не ожидалось, тем более с утра. Потом раздался звонок, Катя выскочила из кухни и, накинув куртку, побежала открывать ворота.
Вернулась она в дом вместе с Олегом. Он успел разуться, снять пальто и уже стоял на кухне, а Данилов с изумлением разглядывал старшего брата.
— Отец, тут вот к тебе… — Катя переводила взгляд с одного мужчины на другого.
Олег же стоял, не решаясь пройти дальше, и не мог оторвать взгляда от Мишки, сидящего на руках у отца и поглощающего кашу.
— Да я не только к Сашке приехал, ко всем вам, — произнёс Олег. На его лице отражалась неловкость, непонимание происходящего.
— Какими судьбами к нам? — глухим голосом спросил Александр. — Сейчас сын доест, поговорим. Проходи, садись, позавтракаешь с нами.
— А вы на похороны опоздали, маму вчера закопали, — сообщил, вошедший на кухню Гоша.
— Господи, я не знал. Ты бы позвонил хоть, — обратился он к Саше. — Примите соболезнования. Как же так…
Было видно,