Констант влил немного шампанского в рот Маргариты. Прижал бокал к губам, так, что на нем остался мазок помады, затем до половины налил в него шампанского и поставил на столик рядом с ней. Налил немного и во второй стакан и положил бутылку рядом на пол. Жидкость медленно потекла из горлышка, оставляя на ковре ленточку пузырьков.
— Наши тупоголовые друзья из четвертого участка оповещены, что нынче вечером для них здесь кое-что найдется?
— Да, мсье. — На мгновение маска сползла с лица слуги. — Дама… она умерла?
Констант не ответил.
Слуга перекрестился.
Констант прошел к полке и взял фотографию в рамке. Маргарита сидела между стоящими рядом с ней детьми. Он прочитал название мастерской и дату: октябрь 1890. Волосы дочери были еще не убраны в прическу. Так носят дети.
Слуга кашлянул.
— Мы едем в Руан, мсье?
— В Руан?
Мужчина нервно заломил пальцы, заглядывая в глаза хозяину.
— Простите, мсье, но ведь мадам Верньер сказала, что ее сын с дочерью уехали в Руан?
— А… да, она проявила отвагу… находчивость… больше, чем я ожидал. Руан? Сомневаюсь, чтобы они отправились туда. Возможно, она действительно не знала.
Он швырнул слуге фотографию.
— Начинай расспрашивать о девчонке. Кто-нибудь проговорится. Кто-нибудь всегда находится. Такую люди запоминают. — Он холодно улыбнулся. — Она приведет нас к Верньеру и его шлюхе.
Глава 27
Домейн-де-ла-Кад
Леони взвизгнула, подскочила на кровати. Сердце колотилось о ребра. Свечка догорела, и комната погрузилась во тьму.
Мгновение она думала, что снова в своей спальне на улице Берлин. Потом, опустив взгляд, увидела рядом на подушке монографию мсье Бальярда и вспомнила.
Кошмар.
Демоны и духи, фантомы, когтистые твари и древние руины, где плетут свои сети пауки. Пустые глаза привидений.
Леони откинулась на деревянное изголовье, дожидаясь, пока выровняется пульс. Видение каменной надгробной часовни под серым небом, увядший венок на выцветшем щите. Знакомый герб, давно разбитый и лишенный чести.
Какой страшный сон.
Она подождала, пока сердце забьется ровно, зато молот, стучавший в голове, грохотал все сильнее.
— Мадомазела Леони? Мадама послала меня спросить, не нужно ли вам чего?
Леони с облегчением узнала голос Мариеты.
— Мадомазела?
Леони собралась с духом и только потом отозвалась:
— Войди!
Дверь дрогнула, и снова раздался голос:
— Простите, мадомазела, но здесь заперто.
Леони не помнила, как поворачивала ключ. Она поспешно сунула ледяные ступни в шелковые тапочки и подбежала открыть дверь.
Мариета с легким реверансом сообщила:
— Мадама Ласкомб и сеньер Верньер послали меня пригласить вас к ним присоединиться.
— Который час?
— Почти полдесятого.
Как поздно.
Леони протерла глаза, стирая кошмар.
— Конечно. Я оденусь сама. Не передашь ли им, что я сейчас подойду?
Она натянула нижнее белье, затем простое вечернее платье без всяких украшений. Заколола волосы шпильками и гребнем, капнула кельнской водой за ушами и на запястья и спустилась в гостиную.
Анатоль и Изольда оба встали при ее появлении. Изольда была в простом платье бирюзового цвета с высоким воротом и укороченными рукавами, украшенными черными стеклянными бусинами. Изысканный наряд.
— Простите, что заставила ждать, — извинилась Леони, поцеловав сперва тетушку, потом брата.
— Мы уже и надеяться перестали, — ответил Анатоль. — Что тебе налить? Мы пьем шампанское — нет, прости, Изольда, не шампанское… тебе того же, или хочешь чего-то другого?
Леони нахмурилась:
— Не шампанское?
Изольда с улыбкой пояснила.
— Он тебя дразнит. Это «Бланкетт де Лиму» — не шампанское, но местное вино, почти того же вкуса. Только слаще и легче, и лучше утоляет жажду. Я успела к нему пристраститься.
— Спасибо, — сказала Леони, принимая стакан. — Я начала читать брошюру мсье Бальярда. И не заметила, как прошло время, а Мариета уже стучится ко мне в дверь и говорит, что десятый час.
Анатоль рассмеялся.
— Так скучно, что ты над ней уснула?
Леони покачала головой.
— Совсем наоборот. Захватывающее чтение. Как видно, Домейн-де-ла-Кад — или, вернее, место, которое теперь занимают дом и имение, — издавна было сердцем местных легенд и суеверий. Привидения, дьяволы, рыскающие в ночи духи… Самая распространенная история описывает свирепого черного зверя — оборотня-демона, который в дурные времена бродит по округе, похищая детей и скотину.
Анатоль и Изольда переглянулись.
— Мсье Бальярд пишет, — продолжала Леони, — что по этой причине многие местные названия намекают на нечто сверхъестественное. Он упоминает озеро у горы Таб, которое называется озером Дьявола и считается входом в самый ад. Если в него бросить камень, на поверхность поднимается облако сернистого газа, и это вызывает жестокую бурю. И еще есть история, относящаяся к лету 1840 года, когда стояла необычная засуха. Отчаявшись дождаться дождя, один мельник из деревни Монсегюр забрался на гору Таб и бросил в озеро живого кота. Животное отбивалось и царапалось, будто в него черт вселился, и так разозлило дьявола, что тот наслал на горы два месяца непрестанных дождей.
Анатоль прогнулся, обхватив руками спинку кресла. В очаге потрескивал и шипел добрый огонь.
— Какая суеверная чушь, — одобрительно сказал он. — Я готов пожалеть, что подсунул тебе эту книжонку.
Леони надулась.
— Можешь смеяться, но в таких рассказах всегда есть доля правды.
— Хорошо сказано, Леони, — поддержала Изольда. — Мой покойный супруг очень интересовался легендами, связанными с Домейн-де-ла-Кад. Особенно страстно он увлекался визиготским периодом, но они с мсье Бальярдом порой допоздна засиживались, толкуя о самых разных предметах. Иногда с ними сиживал и кюре из соседней деревушки, Ренн-ле-Шато.
Перед глазами Леони на мгновение предстало видение: трое мужчин, собравшиеся у огня, — и ей подумалось, что Изольде, верно, обидно было, когда ее так надолго забывали.
— Аббат Соньер, — кивнул Анатоль. — Габиньо говорил о нем сегодня по дороге от Куизы.
— Притом надо сказать, — продолжала Изольда, — что Жюль всегда держался осторожно в обществе мсье Бальярда.
— Осторожно? Как это понимать?
Изольда повела тонкой белой ладонью.
— О, возможно, «осторожность» не слишком точное слово. Скорее, почтительно. Я сама точно не знаю, что хочу сказать. Он питал большое уважение к возрасту и познаниям мсье Бальярда, но в то же время несколько трепетал перед его ученостью.