Читать интересную книгу Дивизия цвета хаки - Алескендер Рамазанов

А теперь представьте себе, что на голодный желудок промерзшие молодые люди хлопнули по стакану «Лесной воды» и запили все это дело бражкой. Сахарной, правда. Это хорошо. А то еще делали из патоки – вот это хуже. И очищать пытались по-всякому. Кто рис бросал, кто шкурки картофельные...

На ужин мы пошли теплой гурьбой. В дверях на выходе, перегородив косяк, стоял какой-то мужик в бушлате внакидку. Толя вежливо попросил его посторониться. Мужик не отреагировал. Тогда доктор легко вытолкнул его наружу. «Бушлат» обернулся. И я увидел усатое, цыганистое лицо одного из штабных генералов... По нему позже был какой-то судебный процесс. Но генерал тоже был изрядно поддат, и мы, без скандала, поплелись в столовую. Вечером ребята продолжили пир с «Лесной водой». А я отказался, по причине больной печени. Кстати, чувствовал я ее с бодуна еще лет пять. А вот был один фантом в госпитале. Я все боялся, что получу дверной ручкой по печени. Были такие орлы среди выздоравливающих – открывали двери пинком, чтобы ручку не лапать, не поймать еще чего.

Керосин

К утру распогодилось. Экипаж, проклиная «психов» (это нас), поднялся, забрал поильник. Я решил лететь в Кундуз. Отряд уходил под Саланг.

«Сиротская» афганская зима выматывала душу слякотной тоской. Все съеживалось, прилипало к костеркам и закопченным чайникам. Солдаты на блокпостах смуглели на глазах. Ну конечно, помыться негде, а погреться – так возле коптящей солярки.

Вертолет, с желтым дополнительным баком для горючего внутри, минут двадцать набирал высоту. Так же нудно мы снижались над Кундузом. Моджахеды научились сбивать наши «вертушки». «Стрелы», советские ПЗРК, у них уже были. Но уже шла речь о более совершенных – «Блоупайп», «Стингер». Правда, их в глаза на севере Афгана никто из моих знакомых не видел. Все это было захвачено намного позже. И сколько вертолетов сбили «духи», а сколько рухнули благодаря износу, рельефу, метеоусловиям и «человеческому фактору» – мы никогда не узнаем. В лучшем случае, на место гибели «шайтан-арбы» вылетала группа с фотоаппаратом. Вот и все доказательства объективного характера.

В Кундузе я вылез, распространяя запах керосина. Когда поднялись над Пули-Хумри, я обратил внимание, что под ногами как-то странно хлюпает резиновая губчатая дорожка. Мазнул пальцем. Мать... керосин! Откуда? Техник сидел ко мне спиной на откидной скамейке при входе в кабину. Так, не будем паниковать... Бак с виду целый... Канистры (на хрена ему четыре канистры?) стоят нормально. Вот оно! Широкой прозрачной полосой керосин стекал по резервуару. Горловина была неплотно закрыта. А теперь только искорки не хватает... Я постучал по широкой спине вертолетного прапора, показал на бак и сунул ему под нос палец, смоченный керосином... А канистры ему вот для чего нужны были... Что может продать авиатехник? Да только керосин. У афганцев он пользовался особым успехом. Они им даже лечились. Смешивали зеленые орехи с «горючкой» и натирали свои радикулитно-артритные места. Помогало.

Не делать умное лицо

Я совершенно точно помню: в Афганистане (ни в начале восьмидесятых, ни в середине) я не думал о будущем. Даже о самом ближайшем. Что будет через год-два, меня не интересовало. Сегодня, завтра – да! Нас поглощала эта страна своим фатализмом.

Гибель своих? Да, скорбели день-другой.

Гибель афганцев? Хо-хо! Речь не о национализме. Просто афганцев, сиречь пуштунов, ненавидели все. Но больше всего – таджики и узбеки. Это как внутренняя кровная распря России и Украины, чеченцев и ингушей.

Зато Афган был гениальной машиной для массового уродования советской молодежи.

Мы уповали на систему. Делай, что она велит, – и не пропадешь. Каково же было мое удивление, когда я понял, после того как «распалась цепь великая», что все мы «от солдата и до маршала» и были этой системой. И ничего другого. Сами себя оболванивали, сами себя давили, и слепота и лень душевная были нашими.

Так. Хватит этих послепожарных рассуждений. Тем более что навеяны они сущим пустяком: коротким описанием одного афганского хозяйства.

Как всегда, мы вошли в этот крестьянский двор после бомбежки, без приглашения хозяев. Дом уцелел, а иначе зачем бы мы входили?

Вот мои корявые карандашные пометки:

«Похоже на дворы в Юж. Даг. (Южном Дагестане). Хлев отдельно. Забор – дувал. Амбар. Крыто камышом. Два этажа. Крыш. глинобит. Саман. Дерево. Кумганы. Паласы. Первый эт. – хоз. Камыш. циновки. Ситец. Тонкие матрасики. Кладовка. Сахар, мука, соль, сухофрукты – урюк, кишмиш. Внутри сундучок оклеен царскими деньгами. Нет фотографий. Коран (?)».

Удивительно, но в чистеньком сортире не пахло дерьмом. Он был настолько подозрительно глубок, что один из бойцов бросил туда, под общий смех, гранату.

Я заметил, что в доме не было верхней одежды: ни взрослой, ни детской. В хлеву уже изрядно посвежел воздух, все двери были открыты, а обиходная утварь лежала будто на просмотр. Они ждали нас... Солдаты набивали карманы сухими фруктами – тутовником, урюком, кишмишем. Кто-то хотел забрать сахар. Я вяло попытался его остановить: «Не бери. Им зимовать». Подействовало.

На обратном пути пришлось надолго, часа на два, притормозить. По всем признакам участок дороги между кишлаками Махмадхейль и Даври-Рабат приготовил нам парочку сюрпризов. Начнем с того, что было пасмурно и никакая авиация помочь нам не могла. На полях придорожных пусто. И ни одного скота: «ни вола, ни осла...» Соответственно, не было и людей на дороге. А ведь пора возвращаться с базара в Даври-Рабате или в Кундузе. За нами шли четыре афганские бурбухайки, вроде бы им нужно было на Ирганак и в Мазари-Шариф потом. Так вот, на предложение обогнать колонну они не отреагировали. Вернее, просто отстали еще метров на пятьсот.

Ну, не ошиблась разведка. Пару «закладок» они приметили. А поскольку ни обойти, ни объехать, то делом занялись саперы. Заряды были добрые: мина-«итальянка» и фугас, поставленный на «неизвлекаемость». Просто под ящичком с тротилом, обернутым холстиной, укладывалась граната с выдернутой чекой или мина противопехотная с поводочком.

У них было много хитростей. Но почти всегда они усиливали заряды поражающими элементами – кусками железа, рубленой проволокой, щебнем.

Снимать фугасы никто не собирался. Обстреляв вокруг все, что можно, из всех стволов, колонна подалась назад, и саперы рванули накладными зарядами оба подарка. В этих случаях очень неуютно стоять на дороге. Самое время ударить по колонне. Так и бывало частенько.

В сумерках я добрался до нашей палатки, грязный и промерзший. Наткнулся на смешливо-иронический взгляд Махно. Он пробурчал, что все эти поездки впустую – о них ведь нельзя ни слова написать. Но главную новость приберег к чаю:

– Саня, тут из Ташкента звонили, из отдела кадров. Ну, майор, который нами занимается. Он слюной брызгал, орал: «На каком основании вы отправили корреспондента?.. Что вы там удумали?» Я ему попытался объяснить, а он: «Где я вам среди года другого корреспондента найду?» И трубку бросил. А потом еще Игнатову звонил. Вернется Куюня...

– Вот приедет если... У самолета застрелю, – мрачно пообещал я.

Все. Хватит. Пора в отпуск. Ну хоть на недельку. Я хотел встретить Новый год дома. Надежды было немного. Но Игнатов (вот психолог был, учуял, что лучше отпустить) сказал: «Отпуска тебе не будет. А две недели, без дороги, дам». Еще он мне поручил попутно – я собирался съездить домой в Махачкалу – передать в Волгограде подарочки жене. Я с радостью согласился. Знал бы, в какие волнения мне это выльется!

Генеральский гамбит

Посылка начпо была невелика. Туго увязанная дубленка и маленький магнитофон «Шебро», размером чуть больше диктофона с кассетой, на которой он записал поздравления домашним.

– А как потребуют чек на покупку в военторге? – спросил я, имея в виду магнитофон. Была такая заморочка у таможни, с целью изъятия.

– Сумку отдашь генералу (Игнатов назвал фамилию). Он тут боевую подготовку проверяет. Потом, после таможни, тебе отдадут.

Генерала этого я увидел у трапа, точнее, рампы в Кундузе. Багрово-синее лицо – харя «синяка», руки трясутся с перепою. Игнатов подвел меня к нему, сказал, что передачу заберу я. Генерал милостиво улыбнулся. А дальше начались фокусы. В Ташкенте, в аэропорту Тузель, этот алкаш сделал вид, что меня не знает. На вопрос, где мне ждать, он просто промолчал.

Все, накрылась сумка...

Совершенно подавленный (вот как я отплатил за добро Игнатову!), я прошел таможню...

Вдруг какие-то крики: «Кто от Игнатова? Возьмите сумку... Где вы ходите, капитан?» Метался в полумраке чернявый штабной полковник. Я схватил сумку... А, вот оно что! На замке глубокая царапина, сбоку вмятина. Пощупали. Я обреченно вскрыл баульчик. Дубленка на месте, под ней письмо и кассета. А «Шебро» где? Уплыл. Мать твою! Четыреста чеков. Почему-то я твердо решил, что по приезде займу денег и куплю Игнатову новый магнитофон. Да почему, почему! Я уважал его. И ведь он мне это поручил. А генерал, сука, это эпизод! Как вот теперь к его жене ехать? Я-то в отпуске. А полковник в Афгане на Новый год! Будь ты проклят, «генерал боевой подготовки».