— Кому-нибудь из вас нужна компания?
По ее взгляду и тону я понимаю, что вопрос распространяется и на меня, и вся напрягаюсь.
— Мы здесь по делу.
Она сально улыбается.
— Я тоже.
— Вы также позируете для мсье Тулуза?
Она произносит какую-то непристойность на французском языке, которую я не понимаю, но догадываюсь, что в ней упоминается мужской половой орган.
— Только когда мне нечего есть. У этих художников денег всего ничего, и они не очень-то любят раскошеливаться, хотя Тулуз не такой, как большинство из них. Эти свиньи хотят, чтобы ты для них часами позировала за жалкие гроши, а потом еще тебя используют задарма. Он по крайней мере платит.
Я заливаюсь краской и прикрываю лицо платком.
Она достает небольшое зеркало и пальцами поправляет спереди волосы.
— Что касается Тулуза, то проблема не в деньгах, а в его инструменте. Девушки за размер дали ему прозвище Кофейник.
Я не отнимаю платок от лица. Она застенчиво улыбается и, наклонившись, обольстительно шепчет мне на ухо:
— Пойдем наверх, я поцелую обе пары твоих губ.
— Я… я…
Жюль приближается ко мне, когда женщина уходит искать более сговорчивую клиентку, и поднимает брови:
— Одного поля ягоды?
— Как вы…
— У Тулуза есть для нас кое-какая информация, — перебивает меня Оскар, спасая Жюля, иначе я сказала бы ему пару ласковых слов. — Позвольте представить его высочество виконта Тулуз-Лотрека, мадемуазель Нелли Браун и мсье Жюля Морана. — Оскар сопровождает представление величественным жестом.
— Не обращайте внимания на его шутовство, — говорит Тулуз. — Отец лишил меня титула, после того как я не оправдал надежды семьи по всем статьям. Мой рост, конечно, первое, что бросается в глаза. Большое разочарование для отца иметь единственного сына и наследника древнего аристократического титула, который ногами не достает до стремян.
Оскар ударяет в ладоши:
— Расскажи им об убийце.
— Я ничего не знаю о нем, но слышал разговоры о мужчине, который обращается к девушкам с каким-то предложением.
— С каким предложением? — Я вся в волнении. Может быть, мы наконец напали на след?
— Одной девице некто предложил поехать с ним. В этом-то и заключается странность. Панельные девки обычно ведут клиента к себе. Мужчина, который может позволить себе экипаж и отвезти проститутку в какое-то место, едва ли станет путаться с уличной потаскушкой. Он может не только получить девицу гораздо более высокого разряда в заведении, подобном этому, но и риск подхватить сифилис в этом случае намного меньше.
Эта болезнь свирепствует повсюду, включая Париж, где, как говорят, каждый пятый мужчина страдает ею. Многие приносят ее в дом, заражают жен. Англичанка леди Кук предложила ставить клеймо на теле больных сифилисом мужчин, чтобы уберечь их невинных жен от этой позорной болезни.
— Вы знаете, как найти эту девушку? — спрашиваю я.
— Ее никто не видел с тех пор, как она отправилась на это любовное свидание. Ее сестра рассказала женщине, с которой я говорил, что ее больше не видели после того, как она уехала с этим человеком.
— Не видели… — Он убил ее. — Она обращалась в полицию?
— Да, но безрезультатно. Кого волнует еще одна пропавшая уличная девка? Так или иначе они оказываются в Сене или женской тюрьме Сен-Лазар.
— Как нам найти сестру?
— Она умерла вчера от инфлюэнцы.
— Ну а как насчет той женщины, с которой вы говорили?
— Она больше ничего не знает. Я заинтересовался этим случаем в связи с убийствами, совершенными Потрошителем в прошлом году в Лондоне, и задал несколько вопросов. Это все, что она знала.
— Не рассказывали ли женщины о других предложениях, не только сексуального характера, показавшихся им странными?
— Я не слышал, но и не интересовался.
— Не могли бы расспросить ваших знакомых о странных предложениях, о пропавших женщинах?
— Большинство знакомых мне проституток — из публичных домов, но я могу попросить их поговорить с уличными девушками, которых они знают.
— Постарайся сделать это по возможности поскорей, — вступает в разговор Оскар и добавляет: — Нелли полагает, что человек, совершающий эти злодеяния, может принадлежать к анархистам.
— Он одевается в черное и носит красный шарф анархистов, — объясняю я.
Художник кивает:
— Как последователи и почитатели Луизы Мишель.
— Да, когда она вчера выступала, вся в черном, и только шарф был красный. Как я понимаю, это ее «визитная карточка», но почему?
— Она стала носить черные одежды после убийства молодого журналиста Виктора Нуара, — объясняет Жюль. — По просьбе другого журналиста он вызвал на дуэль принца Пьера-Наполеона, двоюродного брата Наполеона III. Принц застрелил его. После того как следственная комиссия не признала принца виновным, Луиза на похоронах появилась в черном, и с тех пор одевается только так.[36]
— Значит, убийца — последователь Красной Девы? — спрашиваю я.
— Не обязательно. Тысячи людей переняли эту моду.
— Если вы хотите спросить Красную Деву о подозрительных анархистах, — говорит Тулуз, — вам нужно спросить Аристида, где она скрывается.
— Кто такой Аристид?
— Владелец кабаре «Мирлитон». Это дальше по улице, на бульваре Рошешуар.
Я встаю.
— Мы должны поговорить с ним немедленно.
— Конечно же, — соглашается Тулуз. — У меня пересохло в горле, и я пропустил бы рюмку «зеленой феи».
40
Жюль и я идем за Оскаром и художником. Спустя некоторое время они исчезают за дверью дома 84 по бульвару Рошешуар. Заведение кажется закрытым, но человек, одетый изысканно, как старьевщик, презрительно смотрит на нас, когда мы хотим войти.
— Вы, очевидно, ошиблись, мсье, мадам. Может быть, вы ищете кафе «Рокер»?
Это в районе, известном своей преступностью. Я смотрю на Жюля, ожидая, что сейчас он проявит вспыльчивый нрав, которым прославился, но его лицо остается невозмутимым.
— Мы хотим войти, — говорит Жюль спокойным тоном.
— Войти? — Он непочтительно показывает на меня. — Вы и эта… особа? Сейчас посмотрим. — Он сильно стучит в дверь кулаком. Открывается большое смотровое окно, и в нем появляется отвратительная физиономия.
— Что надо?
— Эти двое хотят войти.
— И что?
Старьевщик пожимает плечами.
— Кажутся неопасными. — Он смотрит на нас. — Только они какие-то бестолковые.
За дверью раздается лязг отодвигаемого большого засова, и дверь распахивается.
Нас встречает более прилично одетый человек, но с такими же вульгарными манерами. Он держит себя развязно и одновременно напыщенно. Он невысок, но в нем чувствуется сила и напористость. Взгляд его черных глаз пронизывает насквозь. Его длинные прямые черные волосы свисают из-под романтического вида широкополой шляпы из пурпурного бархата — такую мог бы носить лорд Байрон, когда участвовал в национально-освободительной революции в Греции. На его охотничьей куртке металлические пуговицы. Черные бархатные штаны с напуском ниспадают на сапоги. Но самая интересная деталь его костюма — кроваво-красный шарф революционеров. У него он обмотан вокруг шеи и переброшен через плечо наподобие пелерины. Как и Жюль, он чисто выбрит.
— Добро пожаловать на Монмерд. Сколько детей бедняков ваш экипаж задавил по дороге сюда?
До меня доходит, что этот тип приглашает нас пожаловать на гору… дерьма. Он шутливо-груб, хотя мне все равно это не нравится, но я должна прикусить язык.
— Мы с Тулузом, — сухо говорит Жюль.
— С Тулузом? Вы имеете в виду того свинью-графа, что малюет непристойные картины с бедными проститутками и проматывает деньги, которые накопила его семейка, обирая бедных в течение пятисот лет?
— Его самого.
— Тогда входите, повидайтесь со своим дружком, а то, начнись революция, не сносить ему головы.
В зале темно, скученно и не продохнуть от дыма сигарет, сигар и трубок, висящего под толстыми потолочными балками.
Газовые фонари, сваренные из черного металла, отбрасывают бледный и унылый свет на стены и пол, покрытые пятнами коричневого оттенка. На стенах висят картины и эскизы. Я узнаю руку Тулуза на двух картинах, замеченных мной на ходу.
Чего только нет на стенах, потолочных перекладинах, каминной полке: гротескные головы, злобные горгульи, искривленные фигуры людей и животных, турецкие сабли и прочая странная всякая всячина. Не иначе интерьер оформлял пьяный сатир. К удивлению, столы — из обычного дерева, без резьбы и декоративной обработки, а посетители сидят в основном на жестких скамьях.
Хозяин, если это он и есть, ведет нас к столу Тулуза. Пианист вдруг оживает, и толпа начинает петь.
— Садитесь, — командует хозяин и ударяет тростью по столу.