На возвышении, рядом с князем, лежали разные подношения (очевидно, китайских чиновников и других посетителей): корзинка с мелкими сухарями, пачка русских стеариновых свечей, свертки шелковых тканей, кучка хадаков. У ног, в передней части палатки, были расставлены яства – медное блюдо с полусырой бараниной, глиняные бутыли разной величины, вероятно с тарасуном (молочной водкой), заткнутые вместо пробки комком сыра; открытые кадушки различной формы с молоком, свежим и кислым, и со сметаной; баранья брюшина, наполненная маслом; кожаная сума с сушеным творогом; несколько медных кувшинов с чаем и блюдо с серыми лепешками, похожими на блины.
Князь пригласил нас сесть на коврик, разостланный на земле возле его наследника. Против нас, слева от князя, присели на корточки или на колени адъютанты и приближенные, все в красных халатах и парадных шляпах; ближе всех к князю – старый жирный лама с седой бородой, обрамлявшей добродушное лицо. Моя беседа с князем велась так: я говорил, глядя на князя, по-русски; мой переводчик Цоктоев переводил по-монгольски вполголоса сидевшему возле него адъютанту, который громко докладывал князю; тем же порядком передавались и слова князя. После обычных приветствий, предложения табакерки и расспросов о здоровье и благополучном путешествии я поблагодарил князя за внимание, выраженное присылкой людей, знавших дорогу к лагерю, а затем просил дать мне проводника к Кукунору.
Князь ответил, конечно, что путь туда идет по владениям разбойников-тангутов, что монголы в одиночку туда не ездят, так что одного проводника он дать не может. Он добавил, что если мы все-таки рискнем идти туда, он поручиться за нашу жизнь не может, так как нас только двое (я и Цоктоев), а китайцев считать нельзя, так как это не люди, а «тени людей». Поэтому он советует нам вернуться назад, но если я буду настаивать на своем намерении, то он, желая помочь русскому гостю, может дать мне надежный конвой (конечно, за вознаграждение) чтобы проводить через страну тангутов. Я возразил, что не имею с собой средств, чтобы платить жалованье большому конвою, и потому прошу назначить двух или трех человек, не больше. Я заметил, что до сих пор тангуты не нападали на иностранных путешественников и что, в крайнем случае, у меня есть оружие для защиты, так что конвой нужен не мне, а проводнику – для его безопасности на обратном пути.
Князь обещал подумать и дать ответ на следующий день, на чем аудиенция и кончилась. Беседа продолжалась около получаса, вследствие передачи слов через двух человек, и производилась во время чаепития, для чего передо мной поставили скамеечку, и чай наливали из кувшина, готовый, с молоком и солью.
На следующее утро ко мне пришли два адъютанта князя в красных халатах и парадных шляпах, один с розовым, другой с синим шариком. Они поднесли мне хадак и маленькую глиняную бутылку с молочной водкой и сообщили, что князь, обсудив мою просьбу, решил оказать мне содействие и назначает проводниками двух надежных людей из его войска, хорошо вооруженных (фитильными ружьями и старыми саблями). Они проводят меня до кумирни Дуланкит в четырех днях пути на восток за плату в половину лана (рубль с лишним) каждому в сутки; они обязаны караулить по ночам и защищать меня до последней капли крови. В Дуланките их заменят воины местного монгольского начальника, к которому князь напишет рекомендательное письмо.
Изложив это, посланцы попросили показать им то оружие, которое позволяет мне не бояться страшных тангутов. Осмотрев берданку, двустволку и револьверы, монголы пришли в восторг от быстроты заряжения и разряжения и согласились, что одной берданкой можно обратить в бегство целую шайку, а револьверами отбить ночное нападение. Немалое удивление вызвал и бинокль. Увидев на столике чернильницу и бумагу, они спросили, нет ли у меня лишней белой бумаги, пустых бутылок, банок и жестянок. Кое-что нашлось, и монголы были в восторге от этих ценных для них подарков. Для князя, в ответ на его подарки, я передал им записную книжку с карандашом и перочинный ножик, и посланцы уехали вполне довольные.
Но вскоре один из них вернулся и передал приглашение князя приехать к нему пить чай и просьбу послать ему напоказ свое оружие. Я послал Цоктоева с берданкой и револьвером в лагерь, где происходила в это время стрельба, так что он мог показать князю стрельбу из этого оружия; я сам поехал уже под вечер, захватив бинокль, фотоаппарат и сочинения Пржевальского с описанием его третьего путешествия по Центральной Азии, в котором были изображены цайдамские монголы и животные.
На этот раз никто не задержал меня на окраине лагеря, где меня встретил Цоктоев, и мы свободно подъехали к палатке князя и попросили одного из выбежавших знакомых уже адъютантов доложить о нашем приезде. Нас немедленно ввели в палатку, окруженную огромной толпой монголов. В противоположность вчерашней торжественной аудиенции, князь принял нас запросто. Он так же сидел на возвышении, но голова его вместо парадной шляпы была украшена зеленой ермолкой с обрывками красной кисти; халат, по тангутскому обычаю, был спущен с правого плеча, обнажая всю руку, плечо и половину груди, причем было видно, что князь, как и простые монголы, белья не носит. На грудь спускалось ожерелье из крупных цветных камней – малахита, мрамора и нефрита, выточенных в виде шаров и цилиндров. В дополнение к обнаженному плечу ноги были босые, и толстые монгольские сапоги стояли возле трона.
Число кадушек и горшков перед последним, по-видимому, еще увеличилось приношениями его верноподданных. При входе я увидел, что коленопреклоненный монгол поднес князю хадак и глиняную бутыль с водкой, заткнутую комком сыра. По обычаю, князь прикоснулся мизинцем к сыру и затем поднес его к губам, словно пробуя продукт. Тот же жест повторил и наследник, которому также был поднесен хадак.
Увидев нас, князь пригласил сесть на те же места, что и накануне, но не подумал извиниться за свой слишком домашний костюм. Передо мной сейчас же поставили скамеечку, подали чашку с чаем, придвинули блюдо с лепешками и кадушку со сметаной, а наследник, по знаку князя, собственноручно насыпал мне в чай горсть мелких китайских сухарей из корзинки, стоявшей на троне возле князя, как большое лакомство, которым угощают только особенно почетных гостей. Соблазнившись сметаной, которой я не видел с тех пор, как оставил русские пределы, я тщетно искал глазами среди кадушек, горшков и бутылей какой-либо инструмент вроде ложки и, наконец, решился зачерпнуть сметану краем лепешки прямо из кадушки.
Во время чаепития князь выразил свое удовольствие по поводу нашего знакомства и заметил, что мы хорошие люди, обходительные, не то, что те, которые были в Цайдаме тринадцать лет назад – те держали себя с ними свысока, а их переводчик пьянствовал у монголов и в пьяном виде угрожал разными враждебными действиями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});