по крови. А Георгий… Георгий не может сейчас отделаться от мысли о том, что будет с Алисой. Нельзя у ребенка забрать ту любовь, которую они столько лет ей щедро дарили. А если они будут любить родного ребенка больше, чем Алису? А если они не справятся с этим — с двумя детьми? Нельзя же предать Алису. Ее один раз уже предали.
Господи, он идиот. У него ребенок родится. Его собственный ребенок. А он тут, вместо того чтобы радоваться…
— Гоша… — Иришкины ладони обхватили его лицо. Она внимательно вглядывалась в его лицо, словно выискивая в нем что-то. — Гоша, что случилось? Ты… ты не рад?!
— Рад, — оказалось, что голос слушается не очень. Георгий прокашлялся. — Как я могу быть не рад, родная. Но, Ир… а Алиса… она же… мы же… а если…
Нет, он не мог произнести все свои дурацкие мысли и сомнения вслух. Не сейчас, когда Ира на него так смотрит. Так… так…
— Гошка…. — ее ладонь скользнула по его щеке. — Ты боишься, что мы станем любить Алису меньше, когда родится второй ребенок? — Георгий в ответ смог лишь кивнуть, перед этим тяжело сглотнув. А Ира снова порывисто обняла его крепко за шею и зашептала на ухо. — Какой же ты, мой милый…. По-настоящему великолепный. Я знаю точно — ты умеешь чинить сломанных кукол. Не сомневайся.
Они еще долго молча обнимались на диване, пока их уединение не прервала Алиса.
4
Не сомневайся. Ира сказал: «Не сомневайся». А у него не получалось. Георгий сомневался. Переживал. И боялся.
Всего боялся. За Алису боялся — как она это переживает. Тут боялся зря — известие о том, что у нее будет братик или сестренка, у Алисы вызвало щенячий восторг. Она потребовала, чтобы ей точно сказали, кто будет, очень огорчилась, что этого пока никак узнать не возможно, но успокоилась тем, что ей сказали, когда это примерно произойдет. И Алиса принялась терпеливо и трепетно ждать назначенного срока знакомства с новым членом семьи.
За Иришку боялся. За все боялся. Его бы воля — он бы ее на все месяцы беременности положил в больницу, под постоянный присмотр врачей. Потому что понимал, что из-за неудачно сделанного аборт могут быть осложнения в течение беременности. Потому что есть фактор случайности — любой может споткнуться и упасть, а беременным падать нельзя! Потому что — и это самое главное — если вдруг произойдет самое страшное и Ира потеряет ребенка — он может ее не откачать, не поднять после этого страшного удара. И как его не допустить?
Он боялся за Алису и Иру, за их отношения, за их сокровенное «мать и дочь», которое было, и исчезновения которого Гоша боялся панически. Он чокнутый. Наверное, чокнутый. Реально чокнутый. Но своими сомнениями он не делился ни с кем. Кому расскажешь про такое? Но грядущее отцовство — с точки зрения биологии настоящее, первое отцовство, не умаляло его тревог за отцовство, казалось бы, не вполне настоящее. Но для Гоши не было разницы.
В общем, пока он изводил себя сомнениями и тревогами, время между тем шло. Беременность протекала нормально. Гоша за каждый день, что приближал финал беременности, не уставал благодарить кого надо. И за то, что его подозрения и страхи не оправдывались — тоже. Алиса пошла в школу и как-то резко повзрослела — если, конечно, такое можно сказать о семилетней девчушке. По крайней мере, почти перестала прибегать к ним в постель, самостоятельно делала уроки, отказываясь от помощи со словами: «Я сама! Я большая!». Только зайцы по-прежнему полным составом сидели в изголовье ее кровати.
А вечерами Алиса неизменно гладила мамин животик. В один из вечеров в детскую ладошку толкнулся непонятно какой частью другой ребенок. Визгу-то было, визгу. С того момента общение сестренки и, как выяснилось, брата, происходило на регулярной основе. Алиса даже шептала ему что-то — но оказывалась отвечать, что именно. Девочка и правда повзрослела. Ира с Гошей предполагали, что Алиса приучает брата к его имени. Алиса категорически настаивала, чтобы братика назвали Олаф. Ира с Гошей пока не спорили.
«Да хоть бы и Олаф», — думал Георгий вечерами. Лишь все прошло хорошо. Еще три месяца потерпеть. Вот уже два с половиной. Два… Главное, не чокнуться. Даже если сейчас что-то случится — ребенок выживет. Идиотские мысли. Не надо, пожалуйста. Не надо. Всего полтора месяца осталось. Пусть они пройдут спокойно. Пожалуйста.
Пожалуйста.
Спустя полтора месяца на свет появился Сергей Георгиевич Жидких. Он же Олаф, он же Бублик.
***
Забирать Иришку с малышом они поехали вдвоем с Алисой. Люся с Гришей отнеслись с пониманием к этой просьбе — не устраивать из данного события громкий и шумный цирк, к тому же у них своих хлопот было выше крыше, Гришка теперь многодетный отец и счастливый обладатель дочери. Бабушка с дедушкой тоже терпеливо согласились ожидать их дома.
И вот они с Алисой едут вдвоем в роддом. Дочь несвойственно ей молчалива и преисполнена важности предстоящего события. Гоша в очередной раз читает себе нотацию. И делает выговор — себе же. За то, что не нашел за неделю времени приехать и посмотреть на малыша. Но не во времени же дело, на самом деле. Гоша исправно привозил в больницу все, что необходимо — еду, воду, средства гигиены, другие вещи. Но оставлял это все внизу и ни разу не поднялся на третий этаж, где лежали Иришка с малышом. Теперь Гоша боялся представить, что думала и чувствовала Ира по этому поводу. Хотя их общение было таким же, как и всегда. Только по телефону.
А он боялся, жутко боялся того, что если увидит своего сына вот сейчас — что-то произойдет. Что-то такое, что обделит Алису.
Он ненормальный, чокнутый, все, что угодно — но они должны встретится все вместе, все вчетвером. Ему нужно увидеть, как Ира теперь посмотрит на Алису. Как Алису посмотрит на брата. И тогда… тогда его сердце успокоится. Георгий на это из всех сил надеялся.
Он припарковал машину, заглушил двигатель и обернулся к дочери.
— Ну, ты готова?
Девочка серьезно кивнула.
— Папа, а мне можно будет взять его на ручки? Я не уроню!
Гоша не нашелся, что сказать — лишь пробормотал что-то. И открыл дверь машины.
***
Дверь комнаты ожидания открылась, и показались две фигуры: Ира и медсестра с перевязанным голубой лентой кульком на руках. Гоша почувствовал, как замерло сердце. Сейчас… сейчас что-то случится… решится… произойдет.
— Мамочка! — Алиса сорвалась с места.