Там нет ничего подобного, мадам Паучиха. Мы надеемся только на то, что дано нам с рождения.
Луцилла понимала, что ее подстерегает только одна непосредственная опасность — стать неадекватной в таких условиях содержания. Ее надзиратели поместили ее в крайне невыгодное положение, но не лишили способностей воспитанницы Бене Гессерит. Она может покончить с собой, как только запас шира в ее организме истощится до такой степени, что она станет способной на предательство, пусть даже невольное. При ней ее разум и Другая Память с Лампадас.
Отодвинулась плита в стене, и из отверстия показалась клетка с футаром. Значит, сейчас пожалует и Королева Пауков. Что-то она сегодня рано. Раньше, чем обычно.
— С добрым утром, футар, — весело приветствовала она своего товарища по несчастью.
Футар взглянул на Луциллу, но ничего не ответил.
— Должно быть, ты ненавидишь свою клетку.
— Не любить клетку.
Луцилла поняла, что эти создания умеют говорить, но пока не могла оценить степень владения языком.
— Мне кажется, что они и тебя морят голодом. Ты не хочешь меня съесть?
— Есть. — В голосе прозвучал неподдельный интерес.
— Я бы хотела быть твоим Дрессировщиком.
— Ты Дрессировщик?
— Ты бы подчинялся мне, если бы я была им?
В полу отодвинулась панель и из-под нее поднялось тяжелое кресло Королевы пауков. Ее самой пока не было, как не было и сомнений в том, что она подслушивает разговор.
Футар смотрел на Луциллу с нескрываемым интересом.
— Дрессировщики держат вас в клетках и морят голодом?
— Дрессировщик? — явная вопросительная интонация.
— Я хочу, чтобы ты убил Великую Досточтимую Матрону. — Это не должно его удивить.
— Убить Даму!
— И съесть ее.
— Дама ядовитая. — Отказ.
Ого. Это очень интересная информация!
— Она не ядовитая, у нее такое же мясо, как и у меня.
Футар подошел поближе, насколько позволяли размеры клетки. Левой рукой он оттопырил нижнюю губу. На внутренней поверхности слизистой виднелся рубец от ожога.
— Видишь яд, — сказал футар и опустил руку.
Интересно, как они это делают? От Великой Досточтимой Матроны не пахло никаким ядом. Человеческая плоть плюс синтезированное из адреналина лекарство, от которого в глазах при гневе вспыхивают оранжевые блики… и возникают другие характерные реакции, которые они наблюдали у Мурбеллы. И чувство полного превосходства.
Насколько велик интеллект футара?
— Яд горький?
Футар скорчил гримасу и яростно сплюнул.
Действием он реагирует быстрее, чем словами.
— Ты ненавидишь Даму?
Футар оскалил клыки.
— Ты ее боишься?
Презрительная усмешка в ответ.
— Тогда почему ты не убьешь ее?
— Ты не Дрессировщик.
Для убийства требуется команда Дрессировщика!
Вошла Великая Досточтимая Матрона и опустилась в кресло.
Луцилла снова приняла веселый вид.
— С добрым утром, Дама!
— Я не разрешаю тебе так меня называть. — Голос был тихий, но в глазах заплясали оранжевые огоньки.
— Мы с футаром успели побеседовать.
— Я знаю. — В глазах стало больше оранжевой краски. — Если ты совратила его…
— Но, Дама…
— Не называй меня так! — Она вскочила с кресла, глаза полыхали оранжевым пламенем.
— Сядь и успокойся, — сказала Луцилла. — Здесь не место для допроса. Сарказм — очень опасное оружие. Вчера ты говорила, что хочешь продолжить нашу с тобой дискуссию о политике.
— Откуда ты знаешь, что это было вчера? — Она села, но в глазах продолжал бушевать огонь.
— У всех воспитанниц Бене Гессерит есть такая способность. Мы быстро начинаем чувствовать ритм любой планеты.
— Странное дарование.
— Это может делать каждый. Дело только в направленном обострении чувств.
— Я могу этому научиться? — Оранжевые огоньки начали гаснуть.
— Я же сказала каждый. Ты же человек, не правда ли?
На этот вопрос пока нет полного ответа.
— Почему ты говоришь, что у вас, ведьм, нет правительства?
Хочет сменить тему. Наши способности очень ее тревожат.
— Я говорила не это. У нас нет правительства в обычном понимании этого слова.
— У вас нет даже социального кодекса?
— Нет такого общественного кодекса, который учитывал бы все потребности. То, что в одном обществе считается преступлением, в другом может быть моральным императивом.
— Народы всегда имеют правительства. — Оранжевые сполохи в глазах совершенно потухли.
Почему это так ее заинтересовало?
— Люди всегда занимаются политикой. Я говорила тебе вчера об этом. Политика — искусство выглядеть честным и открытым при попытке скрыть все, что возможно.
— Вот вы, ведьмы, и скрываете все.
— Я этого не говорила. Когда мы произносим слово «политика», это служит предостережением и предупреждением всем Сестрам.
— Я не верю тебе. Люди всегда образуют некую форму…
— Соглашение?
— Это такое же слово, как и всякое другое.
Она начинает злиться.
Луцилла молчала, и Великая Досточтимая Матрона подалась вперед, продолжая:
— Ты что-то скрываешь!
— Разве это не мое право скрывать от тебя вещи, которые могут помочь вам сокрушить нас?
Какая жирная наживка!
— Я так и думала! — На лице написано удовлетворение.
— Однако почему бы и не открыть их? Ты думаешь, что для власти всегда есть ниша, которую можно без труда заполнить, но не видишь, что именно это говорит о моей Общине Сестер.
— Пожалуйста, просвети меня.
Она неуклюже пользуется сарказмом.
— Ты веришь в то, что все на свете покоится на инстинктах, движущих людьми с времен племенного строя и еще дальше. Старейшины и вожди. Таинственная Мать и Совет. А до этого Сильный муж (или Жена), которые следили за тем, чтобы все были накормлены, чтобы всех согрел огонь, горящий у входа в пещеру.
— Это очень доходчиво, я вся поняла.
Неужели правда?
— О, я согласна. Эволюция форм видна каждому невооруженным глазом.
— Ведьма, что такое эволюция? Беспорядочное нагромождение всякой всячины.
Эволюция. Смотри, как ее разозлило ключевое слово.
— Это сила, которую можно взять под контроль, если обратить ее на нее самое.
Контроль! Смотри, какой интерес ты сумела возбудить в ней. Она любит это слово.
— Стало быть, вы пишете законы точно так же, как и все прочие!
— Регулирующие уставы, возможно. Но разве все вещи не преходящи?
Напряженный интерес в глазах.
— Конечно, это так.
— Но ваше общество управляется бюрократами, которые знают, что не могут приложить ни грана воображения к тому, что они делают.
— Разве это важно?
Ее удивление неподдельно. Она явно озадачена. Смотри, как она морщится.
— Только для вас, Досточтимая Матрона.
— Великая Досточтимая Матрона!
Как это трогательно!
— Почему ты не разрешаешь мне называть тебя Дамой?
— Мы не близкие подруги.
— Футар — твой близкий друг?
— Не уклоняйся от темы!
— Хочу чистить зубы, — заговорил вдруг футар.
— Заткнись!
Она и правда готова взорваться.
Футар присел, но в нем не было смирения.
Великая Досточтимая Матрона вперила в Луциллу взор, пылающий оранжевым огнем.
— Так что ты говоришь о бюрократах?
— У них нет простора для маневра, поскольку именно на узком поле жиреют их хозяева. Если ты не видишь разницы между уставами и законами, то и те и другие имеют силу закона.
— Я не вижу разницы.
Она сама не понимает, в чем только что призналась.
— Законы поддерживают миф о вынужденных изменениях. Светлое будущее наступит, потому что принят тот или иной закон. Законы придают установленную форму будущему. Считается, что установления усиливают прошлое.
— Считается?
Она не любит и это слово.
— В каждый данный момент действие всегда иллюзорно. Так же, как и учреждение комитета для решения той или иной проблемы. Чем больше людей в этом комитете, тем больше разнотолков в решении задачи.
Будь осторожной. Она действительно думает об этом, примеряя мои слова к себе.
Луцилла придала своему голосу максимальную убедительность.
— Вы живете в преувеличенном прошлом и пытаетесь понять непознаваемое будущее.
— Мы не верим в предзнание.
Верите, еще как верите! Наконец-то! Именно поэтому она и оставила нас в живых.
— Прошу вас, Дама. В ограничении себя законами всегда есть нечто неустойчивое.
Еще раз будь осторожной! Она не поправила тебя, когда ты назвала ее Дамой.
Кресло скрипнуло от резкого движения Великой Досточтимой Матроны.
— Но законы необходимы!
— Необходимы? Это опасно.
— Почему?
Помягче. Она начинает чувствовать угрозу.