Ночь была волшебной. Аврора подставила лицо лунному свету. Ей нечего было возразить. Оба молчали, тишину нарушал лишь мерный стук копыт по булыжной мостовой.
Николас направил коляску к воротам Гайд-парка. Булыжник кончился, под колесами зашуршал гравий.
— Полагаю, ты привез меня сюда с какой-либо целью? — поинтересовалась Аврора.
— Поживем — увидим, — ответил он. Еще несколько минут, и взору их открылось озеро поистине неземной красы. Аврора подумала, что водная гладь похожа на алмазное зеркало.
Николас молча свернул на лужайку и остановил коляску у небольшой каштановой рощицы, усыпанной белыми цветами.
— Никогда не думала, что парк может быть так величаво прекрасен, — сказала Аврора.
— Ты многого не видела. Посидим у воды?
Аврора кивнула, и Николас, привязав поводья к дереву, помог ей выйти. Когда их тела соприкоснулись, Авроре показалось, будто она обожглась. Видимо, Николас испытал то же самое, потому что напрягся и замер.
— Ты не носишь корсет, — заметил он.
— У меня не было времени его надевать, — покраснев, призналась Аврора.
— Сделаем вид, что я об этом не знаю.
Николас достал одеяло из-под сиденья коляски и увлек Аврору за собой к склонившимся над водой плакучим ивам. Расстелив на траве одеяло, он усадил Аврору, а потом сел сам.
— Как красиво, — мечтательно произнесла Аврора, глядя на воду.
— Да, — согласился он, лаская Аврору взглядом.
Она обхватила руками колени и подняла кверху лицо, любуясь луной. Пахло влажной землей и травой.
— Спасибо, что привез меня сюда.
— Всегда рад угодить. — Николас помолчал. — Но был у меня и свой интерес: я хотел показать тебе, как много ты теряешь, сидя взаперти, словно в тюрьме.
— В самом деле? — В голосе ее уже не было раздражения, как обычно.
— Бьюсь об заклад, что стоит тебе вкусить свободы и ты не захочешь больше вести столь унылое существование.
Аврора улыбнулась:
— Ты ошибаешься, если думаешь, что я недовольна жизнью.
— Нет, не ошибаюсь. Ты более одинока и несчастна, чем думаешь.
Аврора невольно поежилась. Он задел ее за живое. И он прав. Она действительно чувствовала себя очень одинокой.
Николас смотрел на нее так, словно заглядывал ей в самую душу.
— Ты была бы счастливее, если бы позволила себе хоть изредка расслабляться, делать что хочется, не задумываясь о последствиях.
Авроре было явно не по себе от этого разговора.
— Брать пример с тебя? Рисковать жизнью, как ты это сейчас делаешь, находясь в Англии?
— Хотя бы и так.
— Не думаю, что искушение судьбы — путь к счастью. Николас пожал плечами.
— Для кого как. Опасность заставляет меня ощущать остроту жизни, почувствовать, что жизнь — драгоценный дар. Жизнь — это праздник, а не наказание. Постоянно пребывая в страхе, ты лишаешь себя радости.
Аврора прижалась щекой к коленям и внимательно посмотрела на Николаса. Она кривила душой, говоря, что не приемлет риска. Разве она не рисковала сейчас, находясь с ним рядом? Еще как рисковала! Николас сам по себе являлся источником смертельной опасности. Он был само искушение. Искушение жизнью. Именно это и делало его непохожим на других.
— Ты всегда был таким? Беспечным и рисковым?
— Боюсь, что да. Потому и отравлял существование своему отцу.
— Могу себе представить.
— Я был довольно буйным в отрочестве.
— Не только в отрочестве, судя по тем слухам, которые ходят о тебе в обществе. Да и Равенна говорила, что ты взялся за ум всего пару лет назад.
— Ты говорила с ней обо мне? Аврора почувствовала, что краснеет.
— Я просто хотела узнать побольше о мужчине, за которого вышла замуж, полагая, что таким образом отдаю дань его памяти. Ведь я считала, что тебя нет в живых.
— Я польщен, — улыбаясь, сказал Николас.
— Что же заставило тебя взяться за ум, как говорит Равенна?
— Смерть отца.
Николас растянулся на одеяле, опираясь на локоть и не сводя глаз с Авроры.
— Я знал, что однажды судоходство станет моим. Едва ли не с колыбели отец внушал мне мысль об ответственности и прочее. С детства я изучал морское дело, плавал матросом на судах отца. Теперь я, пожалуй, могу управлять любой посудиной, способной держаться на воде. Не скажу, что мне это не правилось. Что действительно внушало мне отвращение, так это сознание, что мое будущее уже расписано и при этом никто не спросил меня, согласуется ли оно с моими собственными планами. Когда мне исполнилось двадцать, я взбунтовался и стал искать свое место в жизни.
Аврора легко могла себе представить, каким был Николас в двадцать лет. Заставить его подчиниться было все равно что запереть в клетку тигра.
Николас помолчал, разглядывая водную гладь.
— С тех пор я почти не виделся с отцом, и лишь когда он оказался на смертном одре, осознал, какую боль ему причинил.
Аврора слышала в его голосе горечь и боль, и ей захотелось его утешить.
— Представляю, какая это была для тебя жертва — отказаться от жизни, которую ты любил, осесть и заняться бизнесом.
— В какой-то мере да, но я был в долгу перед отцом. Он пожертвовал большим, расставшись с женщиной, которую страстно любил, ради семьи. Я понимал, что пришло время и мне взять на себя ответственность, заботиться о матери и сестрах и не разбазаривать наследство. Я делал все, чтобы судоходство процветало… по крайний мере до начала войны. И хотя с началом военных действий дела компании пошатнулись, мы все же выстояли, в отличие от большинства других американских судоходных компаний.
Аврора не была уверена в том, что хочет увидеть другого Николаса, вдумчивого, спокойного, открывающего перед ней свои самые сокровенные чувства. Зато теперь она поняла мотивы многих его поступков.
— Ты чувствовал себя в долгу перед отцом и поэтому стремился обеспечить Равенне будущее любой ценой, даже заключив брак с совершенно чужой тебе женщиной.
— Да, — с улыбкой признался он. — Это было единственное, что могло заставить меня пойти к алтарю.
Все у них складывалось по-разному! Аврора с детства знала, что ее ждет алтарь. В то время как Николас бунтовал, она молча склоняла голову перед неизбежным злом. Брак с Николасом был первым актом непослушания в ее жизни. До этого она даже думать не смела о том, насколько уныла и однообразна ее жизнь.
— О чем ты думаешь? — спросил Николас.
— О том, что я впервые осмелилась не подчиниться отцу, когда познакомилась с тобой.
— Равенна мне говорила другое, — тихо произнес Николас. — Она говорила, что тебе постоянно приходилось защищать слуг от произвола отца.
Аврора отвернулась. Ей не хотелось вспоминать об этом кошмарном периоде ее жизни.