Однако они не были первыми на этой земле: коренные американцы проживали там уже 30 000 лет, и их разнообразные и нередко довольно развитые языки исчислялись сотнями, а с 1513 года Южную Америку начали заселять испанцы, продвинувшись до Флориды. Кроме того, свои торговые посты на территории, доходившей на севере до реки Святого Лаврентия, разместили французы. Их владения к тому времени так разрослись по всему континенту, что английское поселение долгие годы выглядело всего лишь тонким лоскутом, коркой на краю франко-испанского земельного массива. Даже голландцы, похоже, гораздо лучше и надежнее окопались в Новом Амстердаме на острове Манхэттен. Должно быть, существовало объяснение тому, что нескончаемые европейские войны — Испании с Англией, Англии с Францией, Франции с Испанией и Испании с Нидерландами — пересекли океан в поисках достаточно просторного поля сражения. Чьему языку суждено было победить? И был ли шанс на победу хоть у одного из них? Ведь к тому моменту там уже насчитывались сотни местных языков — сформировавшихся и хорошо служивших их носителям.
В «состязании» с Европой английским протестантам необходимо было набрать как можно больше очков, ведь они, в отличие от испанцев, португальцев, французов, нидерландцев и даже предыдущих групп англичан, изначально прибыли не ради грабежа и трофеев, и даже не ради торговли, а для того, чтобы обосноваться и создать новое общество в соответствии с заповедями Божьими и, главное, со словом Божьим. Они приехали навсегда.
Трудно переоценить тот факт, что они взяли с собой английскую Библию и сверяли по ней каждый час своей жизни. Их предшественников — Уиклифа, Тиндейла — за слово Божье на английском языке ждало изгнание, преследования, пытки и смерть. В Америку протестанты отправились в поисках лучшего мира. Они желали остаться англичанами и искали истинную Англию, где можно было распространить английскую Библию, право на существование которой они так смело и упорно отстаивали. Язык английской Библии они не уступили бы никому.
Выжить на новом месте им удалось лишь чудом. Прибыв на берега новой земли зимой, они не обнаружили райских садов: перед ними простиралась дикая, опасная и холодная земля, населенная дикими зверями и не менее дикими людьми. Уильям Брэдфорд, первый губернатор поселения в Плимуте и летописец пилигримов, записал в своем дневнике: «Следует принять во внимание, что стояла зима, и те, кто ведает, каковы в этой стране зимы, знают, сколь жестоки они и люты, им сопутствуют злые и яростные шторма — и все это предстало перед ними во всей своей суровости, и вся страна — сплошь чащобы и заросли — распростерлась перед ними, дикая и первобытная. Они не знали, сколько в ней скрывалось дикарей».
Один из этих дикарей и сотворил упомянутое чудо.
В течение нескольких недель от голода, холода, усталости и болезней погибла почти половина из 140 богобоязненных переселенцев, не знавших, как прокормить себя на чужбине.
В музее «Плимутская колония» в Массачусетсе удивительно подробно воспроизведено первое поселение прибывших на «Мейфлауэре» англичан. В огражденном частоколом поселке не только воссозданы маленькие потемневшие хижины, небольшой форт на холме, загоны и ворота, но и ходят актеры, каждый из которых изучил и исполняет роль одного из исконных поселенцев. Они готовят, ведут хозяйство, посещают службы и даже освоили английские диалекты начала XVII века, например диалект, на котором говорила миссис Барбара Стэндиш (вторая жена Майлса Стэндиша, которую он вызвал к себе из Ормскирка в Ланкашире, с севера Англии, и которой пришлось привыкать к «бойне и резне»).
Жителям первого поселения не удалось бы выжить, если бы не Скванто.
Вот как запечатлел эти события Уильям Брэдфорд: «Мы работали неподалеку, когда нас отвлекло от дел вызвавшее переполох появление дикаря. Он в одиночку смело прошел мимо домов к салуну, где мы остановили его и не дали войти, на что у него наверняка хватило бы дерзости. Он приветствовал нас по-английски».
Какова была вероятность, что первым словом, услышанным отцами-пилигримами в Америке, да еще и от дикаря, будет английское «приветствую»? Что их, проплывших три тысячи миль и высадившихся на берег другого континента, встретят по-английски?
Вышедший из чащи человек научился некоторым словам от английских рыбаков на побережье. Но чудом было не то, что этот дикарь говорил по-английски, а то, что он свел поселенцев с Тисквантумом, или попросту Скванто, и именно Скванто их спас. В этой главе он будет самым главным персонажем.
За 15 лет до этого Скванто был схвачен английскими моряками и отправлен в Лондон, где обучался английскому языку как проводник и переводчик. Ему удалось бежать на возвращавшемся обратно корабле. Случай или Божий промысел привел корабль поселенцев к берегу неподалеку от мест обитания племени единственного коренного американца, бегло говорившего по-английски на сотни миль вокруг и, возможно, единственного на всем континенте. И вот он оказался прямо у них в руках, точнее, они в его.
Билл Брайсон, автор книг об английском языке «Сделано в Америке» и «Родной язык», не сомневается в историческом значении Скванто: «Отцам-пилигримам невероятно повезло, что они встретили кого-то дружелюбного и при этом способного эффективно с ними общаться. Для основания нового общества более беспомощной горстки людей нельзя было и представить. Все, что они привезли с собой, было не к месту, и среди них не было никого, кто разбирался бы в сельском хозяйстве и рыбной ловле. Они были исполнены веры, но не обладали необходимой подготовкой. Тяготы и лишения доконали бы их, и лишь; помощь Скванто дала им возможность уцелеть. Он не только показал им, что можно выращивать, но и научил удобрять кукурузу мелкими кусочками рыбы, которые, перегнивая, действительно удобряли землю, и использовать в пищу дары моря».
Скванто обеспечил выживание отцов-пилигримов, и именно благодаря его помощи англоязычное общество со временем окрепло и одержало победу. Их спас их собственный язык, и они уже не только выжили, но и увеличились в численности: к 1640 году две сотни кораблей доставили в Новую Англию еще 15 000 переселенцев. 25 000 человек обжили эти места, основав другие поселения. Они находили новые растения, новых животных, открывали для себя новые географические особенности и нуждались в новых словах, чтобы описать увиденное. Одни названия были взяты из местных языков, другие образованы из сочетаний английских слов. Иногда неизвестным животным и птицам давали уже известные имена.
Среди новых слов, обозначавших географические особенности, которые мало походили на ландшафт, привычный для ранних переселенцев с английских равнин, можно отметить foothill, notch, gap, bluff, divide, watershed, clearing и underbrush: предгорье, расщелину, ущелье, утес, водораздел, бассейн реки, поляну (участок земли, очищенный от деревьев и кустарника) и подлесок. Новых животных стали именовать местными словами — moose (американский лось), raccoon (енот), skunk (скунс), opossum (опоссум), terrapin (водяная черепаха); местную пищу — hominy (дробленая кукуруза и каша из нее) и squash (тыква, разнообразные сорта которой здесь произрастали). В язык вошли скво (индианка, женщина), вигвам, тотем, папус (индейский малыш), мокасины, томагавк. Уильям Пенн восхищался красотой местного языка: «Не знаю ни одного европейского языка, в котором были бы слова столь же сладостные и славные по части произношения и выразительности». Многие географические названия тоже произошли от индейских слов — реки Саскуэханна, Потомак и Мирамиши.
Языки коренных американцев отразились на карте и использовались в общении, но в английском их слов впоследствии оказалось на удивление мало, невзирая даже на то, что, по свидетельству Пенна, этих языков было много, они были красивы, Да и земля, на которой обосновались пришельцы, принадлежала индейцам. Англичане и все те, кто говорил по-английски, упорно держались собственного языка.
Так, для флоры и фауны по возможности создавались новые английские слова, как видно из названий: mud hen (пастушковые), rattlesnake (гремучая змея), garter snake (полосатый уж), bull-frog (лягушка-бык), potato-bug (колорадский жук), groundhog (сурок) и reedbird (рисовый трупиал). Даже при описании жизни индейцев предпочтение отдавалось своим словам: по-английски звучали тропа войны, бледнолицый, шаман, трубка мира, великий вождь и боевая раскраска. Так было удобнее и привычнее.
Примечательно не то, что индейские слова попали в лексикон английского языка (это было и естественно, и необходимо), а то, сколь малое их количество было принято. В IX–X веках английскую грамматику так яростно и основательно атаковал древнескандинавский, что на севере даже через 300 лет после отплытия в Америку отцов-пилигримов все еще ощущалось влияние скандинавского произношения и лексики. Латынь всегда следила за тем, чтобы ее источник не иссякал: она проникала из Церкви при Беде, через французский, итальянский, а в эпоху Возрождения — стараниями филологов-классиков; латынь дала тысячи слов. Время от времени английский язык переживал очередное нашествие французского языка. Но в Америке, лицом к лицу с сотнями других языков, английский черпал слова понемногу, малыми пригоршнями. В записях отцов-основателей едва ли наберется дюжина индейских заимствований.