— Сергей Антонович, честное слово, я был не в себе, когда повздорил с Муратом.
— Каждый волен делать что ему заблагорассудится, но не забывать о последствиях. Примерно так звучал девиз венецианцев. Думать, о последствиях. Быть предельно осмотрительным. Это не исключает отваги в решающий момент… Иногда от одного неудачного слова гибли империи. Жизнь — это хождение по лезвию бритвы, говорят в Тибете. Там же бытует поговорка: «Пока карлики поссорятся, повоюют и помирятся, великаны не успеют поздороваться». Поменьше криков, суеты, размахивания руками. Побольше труда и духовного сосредоточения. Давайте, Олег, поступим так. В следующий четверг, вы заглянете ко мне домой на огонек. Поведаю историю Мурата. Вы же продумайте, как перед парнем извиниться.
— Да я хоть сейчас готов лететь в Чарын, прощения просить, — чуть не закричал я.
— Зачем же в Чарын? Мурат стал вашим земляком. Живет и здравствует в Алма-Ате. В уйгурской школе-интернате. Кстати, много ли вы знаете об уйгурах?
К своему стыду, ответить Учителю мне было почти нечего.
— Большинство уйгуров живет в Китае. Так уж история распорядилась, — начал я робко. — По-моему, религия запрещает им охотиться. Во всяком случае, когда я жил в поселке Чарын, ни одного охотника не встретил. Зато они любят музыку, песни. Я брал в руки их гитару — на ней аж 25 струн. Любят сказки и стар и млад. Помню., старик Ануар рассказывал про падишаха, который устроил испытание девушке из простонародья. Он повелел ей прийти ни в одежде» ни голой, ни пешком, ни верхом, ни по дороге, ни без дороги, ни с подарком, ни без подарка.
— Занятно, — сказал Учитель не без лукавства. — Напоминает русскую сказку. И что ж красавица?
— Она пришла к падишаху по крышам домов. Завернулась в рыболовную сеть, между ног вела козла, а в руке несла воробья. Протянула руку падишаху с подарком — воробей и упорхнул…
— Похоже и впрямь на нашу сказку: И все же уйгурская. А почему — знаете? Учитесь вникать в текст. Девушка идет по крышам. На Руси такое было невозможно — и скаты крыш крутые, и дома друг от друга; отстояли прилично. А у уйгуров жилища рядышком, один к одному жмутся. И крыши плоские, хоть на велосипеде разъезжай.
— Верно, — удивился я. — И сейчас, и, значит, в прошлом. Хотя насчет их прошлого — темное дело.
— В каком смысле темное? — оживился вдруг Учитель. — Да они известны с третьего века до нашей эры! О них писали Птолемей, Вильгельм Рубрук, иезуит Плано Карпини, Марко Поло, даосский монах Чань-Чунь, Аль-Бируни. Они воевали с самим Искандером, то бишь Александром Македонским, с Тимуром! А задолго до Тимура с жуань-жуанями, образовав целую державу на Орхоне. и Селенге. Слыхали про развалины Каракорума? Он основан на пять столетий раньше монгольского города с таким же названием и размерами превосходит последний в несколько раз. Уйгурский алфавит — основа маньчжурского и монгольского, а уйгурский литературный язык был самым распространенным в Центральной и Средней Азии. А их буддийские монастыри! А картины и скульптуры! Тысячу лет назад каждый третий уйгур владел грамотой… Юсуф Баласагунский, Махмуд Кашгарский — они под стать Хафизу, Навои, Хайяму. Вот послушайте:
Я плачу, гибну, рану бередя,Как дождь, я исхожу живою кровью,Глаза мои ослепли без тебя, -Так исцели, молю, своей любовью.
— Такое мог вполне написать владыка после гибели Снежнолицей, — сказал я.
— Это и написано примерно в те времена. Но как написано, как!
И Учитель продолжал читать строки Махмуда. Слушая их, я, как никогда, осознавал свое ничтожество. Учитель, истерзанный войной и экспедициями, сумел выучить чуть ли не десяток языков, включая древнегреческий и уйгурский, сумел столько узнать передумать, перечувствовать. А я! Что сделал я в свои почти двадцать годков? За лето в Чарыне даже не удосужился __ у того же старика Ануара — хоть что-нибудь узнать о народе, среди которого жила и погибла Снежнолицая…
ИСТОРИЯ МУРАТА ШАМАЕВА И ЕГО ВЕРНОГО СТРАЖА ТОКО
Со временем Мурат освоил хитроумную систему, к двенадцати годам он стал заправским огородником. Теперь дед даже позволял себе вздремнуть часок-другой после обеда или отправиться в горы на поиски целебных трав. На стенах глинобитной мазанки, где жили дед с внуком, висели пучки растений, мешочки семян, в деревянном сундуке поблескивали пузырьки с барсучьим салом, целебным маслом облепихи, мумиё. Вся деревушка лечила хворобы у Муратова деда, будь то водянка, слабость печени, отрыжка, кровохарканье или ушиб. Больницы в деревушке не было, как и школы, и Мурат выучился читать по единственной дедовой книге — «Канону врачевания» благословенного Абу Али ибн Абдалла ибн Абдурахман ибн Сины. Собственно, книг, составивших канон, было пять, толстенных, увесистых, пахнущих пряностями.
«Берут сагапена, горечавки, мирры, опопанакса и белого перца — каждого по два мискала, очищенных костянок лавра — четыре мискала, растирают и замешивают с водой, — читал Турсун нараспев при свете коптилки. — Оно помогает от всякого кашля, всякой текучей материи, внутренних гнойников; его изобрел Абуллукийус, — да продлятся потомки его на тысячу лет и десять тысяч дней…»
Под присмотром деда и Мурат собирал травы в горах. За одиннадцатым перевалом высоко над ручьем в скале чернели дыры. То был подземный город Созерцателей Небес.
«Еще во дни моей молодости из пещер выходили люди в фиолетовых и желтых одеяньях, — говорил дед, и глаза его слезились от яркого света, и струилась борода по плечу на ветру. — Они спускались с гор и расплачивались за покупки старинными серебряными монетами. Но теперь больше уж не спускаются, — как видно, повымерли все… А когда я умру, ты, Мурат, отправляйся в Чарын, к брату моему Ришату. И «Канон врачевания» передай ему. Ничего, что тяжелы книги. Знание не тяжелит. Ты на ослика нагрузи и иди. Там граница, но родственников вроде бы пускают. Я б и сам ушел к Ришату, да больно стар, упокоюсь здесь. Говорят, уйгуры на той стороне богато теперь живут, как в древности одни правители жили — елики».
«Дедушка, ты не умрешь, — говорил Мурат, — я отыщу для тебя бессмертную траву, и разотру в ступке, и смешаю ее с девясилом, семенами айвы, цветками гранатника и сельдереем».
И опять вышибал ветер слезы из дедовых глаз.
Однажды осенью дед впервые взял с собою внука в Кульджу. Они нагрузили двух осликов корзинами с овощами, дед ехал верхом, а Мурат шел по траве: жалел тонконогого ослика. Город немного испугал Мурата: так много было людей, лошадей, чихающих грузовиков. В глухом, заросшем травой переулке, на подходе к базарной площади, послышался жалобный собачий визг. Визг доносился из-за камышового забора. Мурат взобрался на ослика и увидел чужой огород, только без корзин, кастрюль и колес. Несколько здоровяков, вооружась длинными бамбуковыми палками, били по очереди метавшуюся возле железного колышка собаку. Пес был мохнатый, коротконогий, с маленькими ушами торчком.