Читать интересную книгу Царские забавы - Евгений Сухов

— Да!

Даже строгие отцы сумели привыкнуть к частым отлучкам своих дочерей, разучились ворчать даже тогда, когда ночью их тревожил уверенный стук в дверь и властный посыльный незамедлительно требовал красавицу ко двору государя. В этом деле отыскивалась и лучшая сторона, когда дочь, возвратившись домой поутру, приносила по две жмени серебряных монет. Деньги в крестьянском хозяйстве дело не последнее: шубу можно справить, а то и борону кованую купить, а еще бабе перстенек медный присмотреть. А скоро многие отцы семейств Александровской слободы всерьез стали посматривать на дочерей как на один из главных источников дохода, продолжая завязывать в узелок припасенные гривны до ближайшей ярмарки.

Совсем иначе Иван Васильевич встречал польских послов, которые отличались особой похотливостью и обыкновенно заявлялись в пределы Русского государства с огромным количеством девиц, славившихся тем, что умели находить на мужнином теле такие места, что приласкай их — и сила возвращалась даже после двенадцати часов любовного бдения. Для шляхтичей царь выстроил дворец, в терем которого поместил красавиц, и польскому вельможе достаточно было поскрести в дверь, чтобы отведать слободскую девицу.

Иван Васильевич любил Александровскую слободу той отчаянной страстью, какую способен проявить великовозрастный детина по отношению к едва поспевшей девице: она для него и ягодка, которую нельзя отведать досыта, она и сладостный грех, за который не жаль вариться в смоле. Воздух в слободе был яблоневый, душисто-сладкий, и Иван Васильевич не сомневался в том, что точно такой же был в раю, когда Адам гостил с Евой.

Послы любили это место не менее, чем русский государь. Порой можно было подумать о том, что приезжали они в Александровскую слободу лишь для того, чтобы отдохнуть от опеки своих государей, попить вдоволь хмельной медовухи и позадирать подолы девицам.

Особенно хорошо грешилось на природе, как водилось еще с языческой старины.

Любимым местом гуляний был овраг, прозванный слободскими шутниками Дунькина щель. Он был узок и настолько глубок, что, казалось, уводил к горящим котлам ада, а темно-красная глина, густо выступающая на его крутых бортах, была несмытым первородным грехом. Овраг и впрямь наталкивал на размышление о гуляющей плоти: слишком он был узок, и, заросший густым лесом, мужикам, дерзким на плотское воображение, он представлялся бабьей лоханью в тот самый миг, когда дева готова была принять в себя горящее пульсирующее жало.

Вот здесь-то, в дремучих зарослях, и любились польские паны, да так рьяно, что на крики радости сбегались все парни и девицы Александровской слободы. Очень смешными выглядели напыщенные паны, когда под дикий хохот развеселившейся черни поспешно натягивали порты на крутые животы.

Послы любили наведываться в Александровскую слободу не только затем, чтобы окунуться в буйное веселье, которое частенько царило в стенах монастыря, но еще и для того, чтобы самим удостовериться в тех слухах, которые нечистыми побасёнками гуляли о царе Иване по всей Европе. Говорили о том, что русский государь разделил Россию на две половины и наведывался в опальную земщину подобно грозному завоевателю лишь затем, чтобы взять задержанный ясак. Что будто бы Иван Васильевич с каждого земского града берет всякий год по сотне девственниц на откупную и что в опришнину он отбирает только тех отроков, что способны к содомскому греху, и посвящает в свой орден только после того, как с каждым из них проведет грешную ночь.

Однако государь являлся к послам всегда в черном одеянии, представляя собой образец постнического подвига и смирения.

Сейчас в Александровской слободе государь появился для иного — Иван Васильевич надумал жениться. А потому он решил проверить — готовы ли кельи для встречи царских невест.

Монастырь и ранее был зело красив, а после того, как Иван Васильевич свез царскую казну в свою летнюю резиденцию, обитель и вовсе заблистала великолепием.

Во все стороны разъехались царские гонцы — из одной волости в другую, из села в город они разносили весть о желании Ивана Васильевича жениться. А потому, как это было заведено в Русском государстве еще в седую старину, воеводы устраивали смотрины девиц и самых красивых вносили в особую роспись, повязывая родителей крестным целованием во что бы то ни стало привезти дочь в назначенный срок в Александровскую слободу. Иван Васильевич изучал красавиц с той тщательностью, как если бы это были драгоценные каменья его великой казны. Государь знал не только как зовут красавиц, но представлял и о том, какого они были роста, веса, с интересом изучал величину их груди и прочее; дьяки расстарались, вписав в роспись даже цвет глаз каждой девицы.

Одна из этих девиц непременно станет суженой, и Иван Васильевич уже пожалел, что назначил смотр только через месяц после рассылки грамот.

В ожидании Иван Васильевич грешил по-мелкому: ел жирное мясо, пил горькую и вспоминал прекрасную колдунью с именем Христиана.

Государя теперь окружали новые любимцы, а о прежних — Федоре Басманове и Афанасии Вяземском — он не вспоминал совсем. Порой казалось, что общество государя было ядовитым, вот оттого не задерживались подле царя лучшие люди и гибли, словно мухи от осеннего сквозняка, и только Малюта Скуратов от долгого пребывания подле государя словно выработал в себе противоядие, продолжая крепнуть год от года. Своей широкой тенью он сумел накрыть мелкую поросль новоиспеченных любимчиков и пристально наблюдал за тем, чтобы никто из них не посмел стать ближе к государю, чем он сам. Может быть, и самодержец стал уставать от навязчивой опеки своего верного слуги, а потому не однажды грозился отправить его с дружиной на войну с латинянами.

В ответ Малюта горячо уверял, скомкав ладонью на груди расписной охабень:

— За тебя, государь, хоть к черту в пекло!

Государь не сомневался в верности Малюты, знал Иван: прикажи он Григорию взойти на полыхающий костер — любимец исполнит и это.

Сейчас Скуратов-Бельский вместе с государем дожидался прибытия царских невест. Ивану не терпелось выбрать жену, а Григорий рассчитывал на то, что сможет позабавиться с девицами-неудачницами в темных закоулках монастыря. А уже следом за думным дворянином не один бравый молодец поможет боярышням утереть горькие слезы разочарования.

Скоро с ближних мест и самых глухих уголков вотчины к государю заспешили с известием скороходы о том, что в уездах отобраны первейшие красавицы, во множестве снаряжены поезда, и скоро царские невесты под охраной воинников прибудут в стольный город.

Иван Васильевич определил для девиц просторные комнаты, куда опричники понатаскали со всей округи перин. Распорядился стены и потолок обшить красным сукном, а лавки и сундуки укрыть цветастыми вышивками.

В стене одной из смежных комнат, где будет проходить девичий смотр, Иван Васильевич велел просверлить дыру. А когда дело было исполнено, государь приложился к отверстию глазом и сумел убедиться, что обзор не так широк, как хотелось бы. Крякнув с досады, царь приказал выставить целый кирпич, а пробоину до смотрин прикрыть иконкой.

Скоро приготовления были закончены совсем, и опришный двор стал с нетерпением поджидать девиц.

Девушки приехали едва ли не все разом.

Явились на монастырский двор в летних нарядных санях, под звон голосистых бубенцов; девушки сумели взорвать тишь обители беспричинным весельем и в одночасье опрокинули молодостью непререкаемый устав седой каменной твердыни. Опричники во все глаза пялились на невест государя и без конца спорили между собой, какой из них придется отдавать царственные почести. При девках состояли сердитые отцы, которые суровым взглядом взирали на опришников и походили на цепных овчарок, стерегущих государево добро. Каждый из них верил, что именно его дочери Иван Васильевич вручит заветное кольцо.

Приезд девиц в Александровскую слободу напоминал паломничество верующих к святым местам, вот только вместо убогих и сирых — красивейшие девицы Руси, а вместо домовины с нетленными мощами — государь всея Руси. Только величие самодержца могло заставить боярышень съехать с родительских отчин в далекую Москву, только указ царя способен вырвать фей из лесных глухоманей, чтобы государь мог убедиться в том, что не растворилась краса в бескрайности земель, а выкристаллизовалась самоцветами в хороминах господина русского.

Среди прибывших были и вовсе незнатные девки из самых дальних государевых вотчин, только предстоящая женитьба государя-батюшки давала им случай возвыситься. Без подарков от царских смотрин обычно не уезжала ни одна боярышня, и кроме обычных подношений самодержец награждал деньгами и даже имениями. Среди девиц выделялись купеческие дочки, которые напыщенными гусынями разгуливали по двору и всегда помнили о том, что денег у них поболее, чем у иных родовитых бояр, и батюшкиных гривен хватит на то, чтобы вымостить ими всю дорогу от Александровской слободы до самой Москвы.